Продолжение поста «7 октября»⁠⁠1

Перевод интервью британской писательницы Эллисон Пирсон с Шари Мендес.

* Заранее прошу прощение у возможных читателей за не слишком литературный перевод (я пыталась его отредактировать как могла).

"Там были сотни тел - запах был непостижимым"
6:30 утра: Это должен был быть счастливый день, один из самых счастливых дней в году. Симхат Тора, которая должна была начаться на закате, в конце Шаббата, — это еврейский праздник, отмечающий завершение годового цикла чтений Торы. Много еды и танцев. Сирена разбудила Шари Мендес в квартире ее семьи в Иерусалиме. Шари и Дэвид подумали, что это ошибка. Но архитектор и ее муж-хирург на всякий случай спустились в убежище в подвале своего здания вместе с другими жителями. Ложная тревога.
Они вернулись наверх и начали одеваться. "Мы готовились пойти в синагогу, а потом снова была сирена и еще одна", - вспоминает Шари. "Люди продолжали спускаться в убежище с каждой сиреной на разных стадиях одевания - полуодетые, почти одетые - и это было довольно забавно".
У Мендесов не были включены телефоны, потому что они не пользуются электричеством или какими-либо электрическими устройствами в Шаббат.
Через некоторое время соседи-арабы пришли, чтобы показать им новости на своих телефонах. "Мы были в ужасе", - говорит Шари. Она включила свой телефон и обнаружила Приказ о чрезвычайной ситуации №8 на иврите (цав шмоне). Она была потрясена. "Это происходит только во время войны, верно?"
Приказ 8 отправляется резервистам ЦАХАЛ во время чрезвычайной ситуации, требуя немедленно явиться на свою базу. Шари Мендес никогда не проходила военную службу, которую все израильтяне должны проходить после окончания школы. Она пропустила ее, потому что родилась и выросла в Соединенных Штатах, переехав в Израиль только в 2003 году, чтобы растить свою семью. Однако всего пару лет назад к ней обратились с предложением стать частью небольшого, полностью женского подразделения, которое должно было помогать ухаживать за телами женщин-солдат в случае массовых жертв. По еврейской традиции именно женщины готовят женские тела к погребению. Поскольку все больше молодых женщин служили на передовой, армия сочла это необходимой мерой предосторожности.
В субботу вечером Шари поехала на военную базу Шура и присоединилась к своему подразделению. "Моя первая смена была в воскресенье утром. Это было невообразимо. Рефрижераторные грузовики выстроились в очередь, насколько хватало глаз. Есть огромная зона приема, похожая на ангар аэропорта, и она была забита телами, мешки с телами громоздились друг на друге до самых стен. Сотни тел. Запах был непостижимым. Я очень чувствительна к запахам, и я никогда раньше не чувствовала такого. Это был как тайный запах смерти. Я даже не знаю, как это описать, нельзя было дышать, настолько плохим был запах. Полы были мокрыми. Жидкости капали из мешков. На полу была кровь, так много крови. Это было похоже на вхождение в ужас".
Вокруг Шари и команды люди работали с рекордной скоростью, возводя стены из гипсокартона, чтобы создать новые комнаты для складирования тел. Привозили все больше и больше морских контейнеров с холодильными установками и полками. Было принято решение доставить все жертвы 7 октября в военный морг, вместо отправки гражданских трупов в больницу. Многие тела были настолько обезображены или уничтожены, что нельзя было определить, были ли это солдаты, жители кибуцев или молодые люди с фестиваля Nova. Некоторые были просто пеплом.
Первой задачей Шари была работа в комнате идентификации. "Я не могу переоценить, насколько это было шокирующе даже для профессионалов.
Например, судебно-медицинские врачи, армейские фотографы, армейские стоматологи и армейские врачи -все собрались в этой комнате вокруг тела девушки, пытаясь установить, кто она. Большинство людей в моем подразделении не имеют медицинского образования. Мы обычные люди, как секретари, юристы или работники розничной торговли, кто угодно. И вдруг мы оказались здесь, имея дело с вещами, о которых никто и не думал, что сможет справиться".
Мы сидим за кухонным столом Шари. Ей 63 года, она одновременно поразительна и внушительна, каким-то образом излучая моральный авторитет, но при этом тепла и очень сочувственна. Она испекла для меня брауни, и они пахнут восхитительно, но остаются нетронутыми в банке. Пожилая собака семьи обнюхивает наши ноги. Я думаю, что хочу знать все, все, через что она прошла, но действительно ли я этого хочу?
В иудаизме есть императив, что скромность умершей женщины должна уважаться. Шари говорит, что именно это и пыталась делать ее команда. "Даже в спешке и в ужасе мы говорили: 'Пожалуйста, давайте накроем тело, когда никто над ним не работает', и все говорили: 'Да, давайте накроем ее'. Меня очень тронуло это.
Знаете, для этого нужна чуткость посреди этого невообразимого кошмара, и нашей задачей было выполнять все прикосновения к женщине, которые не были медицинскими.
Если нужно было снять одежду, мы снимали ее, и важно вернуть семье все личные вещи. Мы вынимали вещи из карманов, например, зажигалки. Каждую отдельную вещь мы вытирали от крови, клали в специальный пакет с номером, чтобы положить в определенную коробку для возврата ее родителям". (У Шари есть подруга на ее улице, чей сын был убит. "Она рассказала мне, каково это - открыть эту коробку и насколько это значимо для них".)
Команда делала все возможное, чтобы снять украшения. "Иногда это было очень сложно. У этих молодых женщин были кольца в носу, а их лица были полностью разбиты. И я, которая брезглива, работаю с дантистом, пытаясь снять кольцо из носа, а от лица ничего не осталось, кроме носа".
Женщины были многократно застрелены в голову. "Почему? Почему? Мы видели, что эти женщины были застрелены, чтобы быть убитыми, может быть, в сердце, в голову, но затем они были многократно прострелены в лицо, и это выглядело как систематическое изуродование, потому что казалось, что они хотели испортить лица этих женщин. Многие из них были молодыми женщинами-солдатами, и многие из них были очень красивыми. Первые несколько, которых мы увидели, были не так плохи, потому что они могли быть застигнуты во сне, и ХАМАС просто застрелил их. Но через некоторое время к нам поступили женщины, которые явно были в сознании, когда их убивали, и эти женщины поступали с гримасами на лицах, их зубы были оскалены, а руки сжаты, если у них были руки.
Нам сообщили, что поступает женщина без ног, так что террорист отрезал ей ноги. Здесь явно было огромное садистское насилие". Шари говорит, что у многих женщин было кровавое, запятнанное нижнее белье, у некоторых вообще не было нижнего белья.
"Людям стреляли в грудь, стреляли в промежность, и это делалось не для того, чтобы убить их". Она спокойный, вдумчивый человек, но теперь ее голос напряжен от гнева.
Одно тело, с которым Шари лично имела дело, все еще имело нож, воткнутый через рот. "Там было так много насилия, и оно было полностью сексуальным".
Шари Мендес выступила в Организации Объединенных Наций 4 декабря, чтобы рассказать о сексуальном насилии, невероятной жестокости, которую она видела, совершенную против женщин и девочек. (Помимо евреек, были христианки, друзки, индуски, мусульманки.) Это была невероятная речь, но ООН заметно медленно отреагировала на массовое насилие над израильскими женщинами, что породило хэштег #MeTooUnlessYoureAJew. "ООН должна представлять все нации", - говорит Шари, - "и у них была выставка 17 августа. Это был Международный день людей, погибших в конфликтах и террористических атаках. И они показали фотографию каждого террористического акта, произошедшего в том году, но они не включили 7 октября. О чем это говорит об ООН?" В конце концов они отправили специального представителя генерального секретаря по вопросам сексуального насилия в условиях конфликта в Израиль с 29 января по 14 февраля. Шари и другие дали показания Прамиле Паттен. В ее отчете говорилось, что есть "разумные основания полагать, что сексуальное насилие, связанное с конфликтом, - включая изнасилования и групповые изнасилования - происходило в нескольких местах Израиля и на периферии Газы во время атак 7 октября". Этого недостаточно, резко говорит Шари. "Я не слышала, чтобы большинство женских организаций осудили сексуальное насилие. А как насчет того факта, что все еще есть 101 заложник, живой и мертвый? Включая молодую женщину, которую мы видели захваченной в окровавленных спортивных штанах. Что с ними делают? Почему их имена не у всех на устах? Каждый. Отдельный. День."
После 7 октября Шари и ее коллеги работали 12-часовыми сменами, без остановки две недели; они часто спали на базе. Их собственных детей призывали на службу. "У меня был сын, невестка и еще один сын, которые были на действительной службе. Я не знала, где они, были ли они в безопасности?
Вы спрашиваете меня, Эллисон, как я могла это вынести? Вы спросили, откуда мы брали силы. Я имею в виду, я помню, как думала в первый день, что я просто в шоке, и все просто делали, делали, делали. Мы использовали маски, и нам давали лаванду, но все чувства подвергались нападению. К третьему, четвертому дню я теряла самообладание и думала: 'Я не знаю, смогу ли я продолжать это'."
После того как тела были окончательно опознаны, их переносили во вторую комнату, комнату для погребения, где атмосфера была спокойнее, "и там были только мы, женщины, с умершей женщиной".
Команда заботилась о ней, проявляя всю нежную заботу, которая была противоположностью ее последних моментов жизни. Однажды утром среди серости они увидели вспышку розового цвета. "Красивый маникюр с цветком на каждом ногте. И это был такой ужасный момент для всех нас, женщин, потому что маникюр - это такой знак надежды для женщины. Они делают себя красивыми, не так ли? Это был единственный цвет в комнате".
Они не мыли тела. Шари объясняет, что тот, кто умирает на войне или от террора, согласно еврейскому закону, не моется, потому что даже эта грязь священна, они умерли в жертву Богу. "Они уже настолько святы, насколько это возможно. Мы тратили время на них, произносили молитву. Вы кладете прах Иерусалима над глазами. И вы просите у человека прощения".
Она старалась не знать их имен. "Я не хотела ассоциировать их с новостными историями. Я бы пошла домой и узнала, что у них была собака, и сестра, и мать, которая плакала. Я совершила эту ошибку в первый день, и это почти уничтожило меня. Мне нужно было продолжать".
Она говорит, что знала, что, вероятно, будет последним человеком, который их видел, "и это ответственность. Потому что они могли быть нашими дочерями".
Из всех молодых женщин, чьи тела она заботилась и готовила к погребению, сколько были в состоянии, подходящем для того, чтобы показать их родителям?
В комнате полная тишина, только тикают часы на кухонной стене. Я глажу собаку рядом со мной, глубоко погружая руку в ее шерсть, чтобы вернуться в этот мир и уйти от того места, где джихадистские психопаты уничтожают лица молодых женщин ради удовольствия.
Шари смотрит на меня. Я не могу сказать, полны ли ее глаза печали или сверкают от ярости. "Ни одной", - говорит она наконец. "Ни одну девушку мы не могли показать ее родителям".