Про селедку⁠⁠

Слушаю классику:

А. Н. Островский

Не в свои сани не садись

Комедия в трех действиях

ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Степан сидит за столом и ест селедку на синей сахарной бумаге. Половой стоит подле него с полотенцем на плече.

Степан. Что ты, братец, смотришь? Незавидное кушанье! Тонкое житье! Третий день вот селедками пробавляюсь, а что в них проку-то, только пьешь да в животе бурчит.

Половой. Что ваш барин-то, служащий?

Степан. Да, служили мы с барином-то без году неделю.

Половой. Что ж так мало-с?

Степан. Гм! где ему служить! Не то у него на уме, и притом же горд... (Глотает с трудом.) Кто я, да что я! Да другие провинности да шалушки водились, так все к одному пригнали, да и машир на хаус.

Половой. А имение-то есть у вас?

Степан. Было большое село, да от жару в кучу свело. Все-то разорено, все-то промотано! То есть поверишь ли ты, друг мой, приехали мы это в деревню -- ни кола, ни двора; а хлеб-то на поле, так не глядели б глаза мои: колос от колоса -- не слыхать девичьего голоса.

Половой. А много ль душ-то?

Степан. У тятеньки-то было полтораста, а у нас только одиннадцать, да я двенадцатый -- дворовый. Вот и все.

Классическое вступление – голодный слуга помоит хозяина. Вспомним «Ревизор» Н. Гоголя.

Осип лежит на барской постеле.

- Черт побери, есть так хочется и в животе трескотня такая, как будто бы целый полк затрубил в трубы. Вот не доедем, да и только, домой! Что ты прикажешь делать? Второй месяц пошел, как уже из Питера! Профинтил дорогою денежки, голубчик, теперь сидит и хвост подвернул, и не горячится. А стало бы, и очень бы стало на прогоны; нет, вишь ты, нужно в каждом городе показать себя! (Дразнит его.) «Эй, Осип, ступай посмотри комнату, лучшую, да обед спроси самый лучший: я не могу есть дурного обеда, мне нужен лучший обед». Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка простой!

А. Солженицын в «Архипелаг ГУЛАГ» пишет:

Нет, не для того, чтобы нарочно мучить арестантов жаждой, все эти вагонные сутки в изнемоге и давке их кормят вместо приварка только селедкой или сухою воблой (так было ВСЕ годы, тридцатые и пятидесятые, зимой и летом, в Сибири и на Украине, и тут примеров даже приводить не надо). Не для того, чтобы мучить жаждой, а скажите сами - чем эту рвань в дороге кормить? Горячий приварок в вагоне им не положен (в одном из купе столыпина едет, правда, кухня, но она - только для конвоя), сухой крупы им не дашь, сырой трески не дашь, мясных консервов - не разожрутся ли?  Селедка, лучше не придумаешь, да хлеба ломоть - чего ж еще?

Ты бери, бери свои полселедки, пока дают, и радуйся!  Если ты умен - селедку эту не ешь, перетерпи, в карман её спрячь, слопаешь на пересылке, где водица. Хуже, когда дают азовскую мокрую камсу, пересыпанную крупной солью, она в кармане не пролежит, бери её сразу в полу бушлата, в носовой платок, в ладонь - и ешь. Делят камсу на чьем-нибудь бушлате, а сухую воблу конвой высыпает в купе прямо на пол, и делят её на лавках, на коленях.

В русской литературе селедка символ горя и лишений.  Поэтому чтобы показать степень бедности Виктора Аркадьича Вихорева Н. Островский заставляет Степана питаться одной соленой селёдкой.

Правда М. Булгаков в «Мастере и Маргарите» описал более приятственное употребление селедки:

«Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой столовой.  Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку, густо посыпанную зеленым луком. Никанор Иванович налил лафитник, выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки... и в это время позвонили, а Пелагея Антоновна внесла дымящуюся кастрюлю, при одном взгляде на которую сразу можно было догадаться, что в ней, в гуще огненного борща, находится то, чего вкуснее нет в мире, — мозговая кость».

Но дальше по тексту ничего хорошего Никанора Ивановича не ждало.

Я селёдку не ем бо гипертоник. В лабазе днесь увидел запаянную в пластик поштучно селедку солено-мороженую. Спросил продавщицу:

- Сколько стоит?

- 400 рублей.

Решил, что по такой цене дворовый Степан не смог бы питаться селедкой в Пахачах. А чем бы он смог? Дошиками по 120 руб.?

Времена меняются. Когда русские дворяне-рабовладельцы ходили в театр на комедии Гоголя и Островского поржать со своих неудачливых товарищей по классу. Тема голодного слуги им очень доставляла. Приходили они из театра и начинали строить слуг и дворовых:

- Видели бы вы, собаки, как у других слуги живут. Селёдкой питаются! А вы, мерзавцы, жрете у меня кашу до отвала, и еще небось недовольны!

В 19-м веке рыбаки в Астрахани нанимаясь к купцу говорили:

- А ежели ты, сукин сын, будешь нас одной икрой кормить мы тебя ночью пожжем. Кашу вари!

А в наше время зритель видит: жрет Степан селедку. Зритель думает - значит все алмазно у него. Рыба теперь дорогая.