про операцию
«Правая была переломана в голени так, что обе кости концами выскочили наружу, пробив кожу. От этого ступня ее безжизненно, как бы отдельно, лежала, повернувшись набок.
- Да, - тихо молвил фельдшер и ничего не прибавил.
Тут я вышел из оцепенения…»
Тут я одернул одеяло и отведя голову чуть назад, взглянул на свою ногу. Как доктор Булгаков прописал. Хотя… вокруг все стерильно, к ноге примотаны гири, кровища не хлещет. Не все так плохо. Разве что… пользоваться больничной уткой страшно наскучило. А так – терпимо. Я прикрыл «Записки юного врача» и повернулся налево, где на моей тумбочке стояла шахматная доска.
С раннего утра, сразу после процедур на ней шли ожесточенные бои за право стать главным гроссмейстером палаты номер 6, но оглядев себя и соседа по палате, я передумал и решил, что мы скорее похожи на жертв бойни номер пять.
Был мой ход и я, разумеется, походил лошадью.
- Шах, - тихо, но торжественно, заявил я.
Сосед по палате в шахматы играл не спеша и вдумчиво. Настолько вдумчиво и не спеша, что после того как полтора часа назад сделал первый ход, заснул, упорно раздумывая над последующим развитием событий.
Солдат спит – служба идет, - подумал я, глядя на его фигуры.
Сосед беззаботно храпел.
- Воины! – воскликнул я. – Противник коварен! Он хочет сломить наш боевой дух и вымотать нас своим чудовищным бездействием! Не поддадимся же! Ни шагу назад! Палата большая, но отступать некуда, позади… - я оглянулся, посмотреть, что же там позади. Там оказалась стена, а за ней – сортир. – Позади – мечта! – неуверенно продолжил я. - Она как Москва; мы знаем где она, помним ее архитектурный ансамбль, но ни разу там не были! Но вдумайтесь! Ведь и на нашей улице будет праздник! И тогда мы, сев у белого камня, оглянемся назад и спросим себя, что же мы оставили потомкам…
- Э-э… здрасьте-покрасьте, – воскликнула юная санитарка, приоткрыв дверь палаты. – Не помешала?..
От неожиданности я замер и промямлил.
- Нет, не помешали.
- Вы с кем это разговариваете? – с легкой тревогой в голосе спросила она, взглянув на спящего соседа, а потом на меня.
- Ни с кем, - сглотнул я. – Ретипитирую… то есть, репетирую. В театральном институте учусь, знаете ли. Роль учу.
Санитарка нахмурилась. Она была совсем молодая, чуть постарше меня.
- Ты же в ПТУ учишься, на штукатура-плиточника? Или я что-то путаю?..
- Путаешь, - отозвался я. – Это он в ПТУ учится. – Я кивнул на соседа, которому на вид было лет сорок. Санитарка недоверчиво его оглядела. – А я в театральном, – заявил я и как бы невзначай добавил: - Мне уже небольшую роль обещают в «Красном факеле» …
- Да неужели?
Она приподняла левую бровь и полностью просочилась в палату.
- В «Красном факеле»?
- Ну да.
Санитарка вальяжно уселась на стул рядом со мной и поправила прическу. У нее в руках был небольшой пакет.
- Ну, если вы не штукатур-плиточник, то тогда я не к вам, - горько вздохнув, призналась она. – Я, пожалуй, подожду, когда проснется ваш сосед. У меня дело к нему.
- А что за дело?
В палате стало тесно, ибо меня начало распирать любопытство.
- Очень важное дело, - она захлопала глазками и засмущалась. – Я очень наслышана о нем и поэтому, решила… как бы это выразиться. Хм… здесь нужна именно женская ласка и нежность. Понимаете?
Я насторожился.
- Очень жаль, - продолжила она, - что вы не тот, кто мне нужен. Вы такой… такой…
- Это я… я тот, кто вам нужен, - забормотал я. - Это я штукатур-плиточник. Вы шли именно ко мне!
Но она словно не слышала меня и закрыв глаза, говорила:
- Вы такой… я так хочу касаться вас….
Вот это поворот! От переизбытка чувств у меня растопырились пальцы ног. Ее грудь взволнованно вздымалась. Халат казался ей тесным. Я еле сдерживал себя, чтобы не запеть какую-нибудь романтическую лабуду и не броситься в пляс. Время замедлилось. Пуговицы ее халата туго натянулись… Еще немного и…
Но вовремя опомнившись, я сделал загадочное лицо и тактично подкатил ближе к ней на одних лопатках спины.
- Это я штукатур-плиточник! – дрожащим голосом воскликнул я. – Я не учусь в театральном. Это был розыгрыш.
Ее теплая и мягкая ладонь влепила мне смачную пощечину.
Хытыщ!
- Все вы мужики одинаковые! Врете постоянно!
Моя рожа горела как склад магазина «Секс-шоп Гарри».
- Одеяло, говорю, задирай, - повелела она.
- Одеяло?!. – опешил я, потирая физиономию. – Зачем?
Санитарка вынула из пакета бритвенный станок.
- Ногу сломанную брить будем. Сегодня операция. Надо подготовить.
Я вздрогнул, увидев в ее нежных руках бритвенный станок для одноразовых лезвий.
- Шах и Мат, - громко заржав, воскликнул за моей спиной сосед.
Меня раздели, накрыли простыней и закатили в операционную. Повсюду суетились айболиты в стерильных масках. Я затаился под простыней, ощущая себя раненым велосипедом.
- Смотрел фильм «Нога»? - спросил меня пухлый врач.
Я бросил на него умеренно паникующий взгляд.
- Нет…
- Посмотри, там Иван Охлобыстин играет. Превосходный актер, между прочим, - продолжил врач. – Катенька, анестезию.
Меня усадили.
- Сейчас я сделаю тебе укольчик, - сказала Катенька. Ее голос успокаивал.
Со мной намеревались совершить что-то противоестественное. А я был не готов.
- Укольчик?.. – пропищал я, глядя на Катеньку. – У меня нога как транспортир - разные углы показывает. Может лучше – уколище?
- Что? – нахмурилась она и растерянно посмотрела на врача. Тот развел руками. Покачав головой, она снова повернулась ко мне. – Так, укольчик будет сделан в спинной мозг и все что до пояса на время операции ты чувствовать не будешь. Вот, закуси это. - Катенька сунула мне в рот какой-то резиновый «бананчик».
- Будет немного больно, - игриво сообщила она, отчего ее фраза прозвучала примерно следующим образом: сейчас вломит так, что пяткой перекрестишься.
Я растеряно закрутил башкой. Стало по-настоящему страшно. Но было поздно что-то менять. Я ощутил, как моя тень в панике отстегнулась и прихрамывая, ломанулась в курилку.
- Готов?
- Нет.
И Катенька воткнула мне в поясницу рельсу.
- Так вот, фильм «Нога», - сказал врач, с любопытством глядя на то, как меня перекосило от боли. - Герой Охлобыстина получает травму на Афганской войне и в госпитале ему эту ногу ампутируют. После операции ему является призрак погибшего боевого товарища. Герой Охлобыстина просит товарища найти ампутированную ногу и похоронить ее, боясь, что она что-нибудь натворит.
Я что-то мычу в ответ.
- Фильм, в общем-то, про адаптацию человека после войны, - продолжал врач, загораживая шторкой мои ноги от меня самого. – Но ампутированная нога, как оказалось, пропала…
Рельсу, наконец, вынимают, а меня бережно укладывают на место.
- Это вы к чему рассказываете, доктор? – наконец с ужасом спрашиваю я, избавившись от «бананчика» во рту.
Врач замер и посмотрел на меня.
- Да так, просто фильм хороший вспомнил.
Не чувствуя своих ног, я запустил руку в район паха и все там тщательно ощупал. Раз шесть ощупал. Осмотр показал, что моего там ничего нет. От этого мне стало совсем нехорошо. Я схватил доктора за рукав.
- Доктор! Я не чувствую свой… - я осекся, бросив взгляд на Катеньку. – Свой… ну, знаете, приспособление такое, чтобы новых людей делать. А с ним еще двое. Так вот, я ничего не чувствую! Я, знаете ли, не так часто им пользовался в том самом смысле, но… обещаю, что буду чаще! – Катенька хихикнула. – Доктор, это нормально?! Это пройдет?!
Врач с трудом отцепил мои пальцы от своей сильной руки.
- Пользоваться чаще? – усмехнулся он. – Как женишься, наверняка – надоест и пройдет. А так, тебе же сказали: все, что ниже пояса на время операции ты чувствовать не будешь.
Катенька изумленно взглянула на врача. Тот снова пожал плечами. Я же посмотрел в сторону. Там какой-то девушке тоже делали операцию. Ее бедро было разрезано от таза до колена. Меня чуть не стошнило, и я отвернулся, зажмурив глаза.
Врачи увлеченно копошились в моей ноге. Голова кружилась, а тело слегка подергивалось от их манипуляций.
Мне совершенно перехотелось, чтобы из меня делали РобоКопа. Я решил, что пусть мне лучше пришьют ногу Дэвида Бекхэма. Стану футболистом. Я пинал вальтов, а они летели в ворота. Трибуны ликовали. Я игрок под номером «86» и с двойной фамилией Штукатур-Плиточник.
Я падал в пропасть и на меня давило что-то большое. Это что-то постепенно увеличивалось и давило еще сильнее.
В полусознательном состоянии я заметил, как врач взял… шуруповерт?
Катенька подвала ему саморезы. Это становилось забавно. Я принялся размышлять о том, какие они. По металлу? По дереву? С потайной шляпкой? Какого цвета?
- Разумеется, по металлу, - упрекнул меня Охлобыстин, покуривая папироску.
Я не мог вспомнить, когда он пришел.
– Чему вас только учат, таких гуттаперчевых, - еще проворчал он, а потом ушел.
Ну конечно же, по металлу. Чего это я в самом деле?
А пушистые саморезы по металлу с ушибленными взглядами перепрыгивали через забор.
Один, два, три...
- Да, - тихо молвил фельдшер и ничего не прибавил.
Тут я вышел из оцепенения…»
Тут я одернул одеяло и отведя голову чуть назад, взглянул на свою ногу. Как доктор Булгаков прописал. Хотя… вокруг все стерильно, к ноге примотаны гири, кровища не хлещет. Не все так плохо. Разве что… пользоваться больничной уткой страшно наскучило. А так – терпимо. Я прикрыл «Записки юного врача» и повернулся налево, где на моей тумбочке стояла шахматная доска.
С раннего утра, сразу после процедур на ней шли ожесточенные бои за право стать главным гроссмейстером палаты номер 6, но оглядев себя и соседа по палате, я передумал и решил, что мы скорее похожи на жертв бойни номер пять.
Был мой ход и я, разумеется, походил лошадью.
- Шах, - тихо, но торжественно, заявил я.
Сосед по палате в шахматы играл не спеша и вдумчиво. Настолько вдумчиво и не спеша, что после того как полтора часа назад сделал первый ход, заснул, упорно раздумывая над последующим развитием событий.
Солдат спит – служба идет, - подумал я, глядя на его фигуры.
Сосед беззаботно храпел.
- Воины! – воскликнул я. – Противник коварен! Он хочет сломить наш боевой дух и вымотать нас своим чудовищным бездействием! Не поддадимся же! Ни шагу назад! Палата большая, но отступать некуда, позади… - я оглянулся, посмотреть, что же там позади. Там оказалась стена, а за ней – сортир. – Позади – мечта! – неуверенно продолжил я. - Она как Москва; мы знаем где она, помним ее архитектурный ансамбль, но ни разу там не были! Но вдумайтесь! Ведь и на нашей улице будет праздник! И тогда мы, сев у белого камня, оглянемся назад и спросим себя, что же мы оставили потомкам…
- Э-э… здрасьте-покрасьте, – воскликнула юная санитарка, приоткрыв дверь палаты. – Не помешала?..
От неожиданности я замер и промямлил.
- Нет, не помешали.
- Вы с кем это разговариваете? – с легкой тревогой в голосе спросила она, взглянув на спящего соседа, а потом на меня.
- Ни с кем, - сглотнул я. – Ретипитирую… то есть, репетирую. В театральном институте учусь, знаете ли. Роль учу.
Санитарка нахмурилась. Она была совсем молодая, чуть постарше меня.
- Ты же в ПТУ учишься, на штукатура-плиточника? Или я что-то путаю?..
- Путаешь, - отозвался я. – Это он в ПТУ учится. – Я кивнул на соседа, которому на вид было лет сорок. Санитарка недоверчиво его оглядела. – А я в театральном, – заявил я и как бы невзначай добавил: - Мне уже небольшую роль обещают в «Красном факеле» …
- Да неужели?
Она приподняла левую бровь и полностью просочилась в палату.
- В «Красном факеле»?
- Ну да.
Санитарка вальяжно уселась на стул рядом со мной и поправила прическу. У нее в руках был небольшой пакет.
- Ну, если вы не штукатур-плиточник, то тогда я не к вам, - горько вздохнув, призналась она. – Я, пожалуй, подожду, когда проснется ваш сосед. У меня дело к нему.
- А что за дело?
В палате стало тесно, ибо меня начало распирать любопытство.
- Очень важное дело, - она захлопала глазками и засмущалась. – Я очень наслышана о нем и поэтому, решила… как бы это выразиться. Хм… здесь нужна именно женская ласка и нежность. Понимаете?
Я насторожился.
- Очень жаль, - продолжила она, - что вы не тот, кто мне нужен. Вы такой… такой…
- Это я… я тот, кто вам нужен, - забормотал я. - Это я штукатур-плиточник. Вы шли именно ко мне!
Но она словно не слышала меня и закрыв глаза, говорила:
- Вы такой… я так хочу касаться вас….
Вот это поворот! От переизбытка чувств у меня растопырились пальцы ног. Ее грудь взволнованно вздымалась. Халат казался ей тесным. Я еле сдерживал себя, чтобы не запеть какую-нибудь романтическую лабуду и не броситься в пляс. Время замедлилось. Пуговицы ее халата туго натянулись… Еще немного и…
Но вовремя опомнившись, я сделал загадочное лицо и тактично подкатил ближе к ней на одних лопатках спины.
- Это я штукатур-плиточник! – дрожащим голосом воскликнул я. – Я не учусь в театральном. Это был розыгрыш.
Ее теплая и мягкая ладонь влепила мне смачную пощечину.
Хытыщ!
- Все вы мужики одинаковые! Врете постоянно!
Моя рожа горела как склад магазина «Секс-шоп Гарри».
- Одеяло, говорю, задирай, - повелела она.
- Одеяло?!. – опешил я, потирая физиономию. – Зачем?
Санитарка вынула из пакета бритвенный станок.
- Ногу сломанную брить будем. Сегодня операция. Надо подготовить.
Я вздрогнул, увидев в ее нежных руках бритвенный станок для одноразовых лезвий.
- Шах и Мат, - громко заржав, воскликнул за моей спиной сосед.
Меня раздели, накрыли простыней и закатили в операционную. Повсюду суетились айболиты в стерильных масках. Я затаился под простыней, ощущая себя раненым велосипедом.
- Смотрел фильм «Нога»? - спросил меня пухлый врач.
Я бросил на него умеренно паникующий взгляд.
- Нет…
- Посмотри, там Иван Охлобыстин играет. Превосходный актер, между прочим, - продолжил врач. – Катенька, анестезию.
Меня усадили.
- Сейчас я сделаю тебе укольчик, - сказала Катенька. Ее голос успокаивал.
Со мной намеревались совершить что-то противоестественное. А я был не готов.
- Укольчик?.. – пропищал я, глядя на Катеньку. – У меня нога как транспортир - разные углы показывает. Может лучше – уколище?
- Что? – нахмурилась она и растерянно посмотрела на врача. Тот развел руками. Покачав головой, она снова повернулась ко мне. – Так, укольчик будет сделан в спинной мозг и все что до пояса на время операции ты чувствовать не будешь. Вот, закуси это. - Катенька сунула мне в рот какой-то резиновый «бананчик».
- Будет немного больно, - игриво сообщила она, отчего ее фраза прозвучала примерно следующим образом: сейчас вломит так, что пяткой перекрестишься.
Я растеряно закрутил башкой. Стало по-настоящему страшно. Но было поздно что-то менять. Я ощутил, как моя тень в панике отстегнулась и прихрамывая, ломанулась в курилку.
- Готов?
- Нет.
И Катенька воткнула мне в поясницу рельсу.
- Так вот, фильм «Нога», - сказал врач, с любопытством глядя на то, как меня перекосило от боли. - Герой Охлобыстина получает травму на Афганской войне и в госпитале ему эту ногу ампутируют. После операции ему является призрак погибшего боевого товарища. Герой Охлобыстина просит товарища найти ампутированную ногу и похоронить ее, боясь, что она что-нибудь натворит.
Я что-то мычу в ответ.
- Фильм, в общем-то, про адаптацию человека после войны, - продолжал врач, загораживая шторкой мои ноги от меня самого. – Но ампутированная нога, как оказалось, пропала…
Рельсу, наконец, вынимают, а меня бережно укладывают на место.
- Это вы к чему рассказываете, доктор? – наконец с ужасом спрашиваю я, избавившись от «бананчика» во рту.
Врач замер и посмотрел на меня.
- Да так, просто фильм хороший вспомнил.
Не чувствуя своих ног, я запустил руку в район паха и все там тщательно ощупал. Раз шесть ощупал. Осмотр показал, что моего там ничего нет. От этого мне стало совсем нехорошо. Я схватил доктора за рукав.
- Доктор! Я не чувствую свой… - я осекся, бросив взгляд на Катеньку. – Свой… ну, знаете, приспособление такое, чтобы новых людей делать. А с ним еще двое. Так вот, я ничего не чувствую! Я, знаете ли, не так часто им пользовался в том самом смысле, но… обещаю, что буду чаще! – Катенька хихикнула. – Доктор, это нормально?! Это пройдет?!
Врач с трудом отцепил мои пальцы от своей сильной руки.
- Пользоваться чаще? – усмехнулся он. – Как женишься, наверняка – надоест и пройдет. А так, тебе же сказали: все, что ниже пояса на время операции ты чувствовать не будешь.
Катенька изумленно взглянула на врача. Тот снова пожал плечами. Я же посмотрел в сторону. Там какой-то девушке тоже делали операцию. Ее бедро было разрезано от таза до колена. Меня чуть не стошнило, и я отвернулся, зажмурив глаза.
Врачи увлеченно копошились в моей ноге. Голова кружилась, а тело слегка подергивалось от их манипуляций.
Мне совершенно перехотелось, чтобы из меня делали РобоКопа. Я решил, что пусть мне лучше пришьют ногу Дэвида Бекхэма. Стану футболистом. Я пинал вальтов, а они летели в ворота. Трибуны ликовали. Я игрок под номером «86» и с двойной фамилией Штукатур-Плиточник.
Я падал в пропасть и на меня давило что-то большое. Это что-то постепенно увеличивалось и давило еще сильнее.
В полусознательном состоянии я заметил, как врач взял… шуруповерт?
Катенька подвала ему саморезы. Это становилось забавно. Я принялся размышлять о том, какие они. По металлу? По дереву? С потайной шляпкой? Какого цвета?
- Разумеется, по металлу, - упрекнул меня Охлобыстин, покуривая папироску.
Я не мог вспомнить, когда он пришел.
– Чему вас только учат, таких гуттаперчевых, - еще проворчал он, а потом ушел.
Ну конечно же, по металлу. Чего это я в самом деле?
А пушистые саморезы по металлу с ушибленными взглядами перепрыгивали через забор.
Один, два, три...
