Пожары и пожарные до революции⁠⁠

Л. И. Соломаткин "Пожар в деревне"

Одним из бичей и городов, и деревень были пожары. Даже в столице до второй половины 20 века каменным был преимущественно центр, а почти весь частный сектор был деревянным. У некоторых домов был каменный первый этаж, а второй из дерева. Иногда деревянные здания сверху штукатурили и красили, поэтому внешне они выглядели как каменные, но добротный вид не делал их безопаснее. К тому же в домах было печное отопление, а освещались они с помощью свечей, лучин, масляных или керосиновых ламп. И это не говоря уже о происках недоброжелателей, которые могли «пустить красного петуха» и мошенничествах со страховыми выплатами (между прочим, нередкие случаи в конце 19 - начале 20 века). Не удивительно, что при возникновении локальных пожаров выгорали целые улицы.

Долгое время с огнём боролись исключительно своими силами. Соседи спешили на помощь, если не из сочувствия, так из-за опасения за своё добро. К тому же существовала пожарная повинность, которую до 1736 года несло даже духовенство. Долгое время городские жители были обязаны выступать в роли караульщиков и поочерёдно дежурили по ночам наподобие советских дружинников. Они должны были не только следить за порядком и пресекать преступления, но и бить тревогу в случае пожара. В роли пожарных выступали обычные солдаты. В некоторых городах организовывали ночные патрули, состоявшие из военнослужащих, а если в городе не было военных, то госслужащих. В качестве инвентаря использовались чаны или бочки с водой, трубы, лестницы, и всё это везли на подводах. Позже ответственность за противопожарную безопасность возложили на полицию (но иногда тушили огонь всё равно солдаты). С середины 18 века за работу пожарных в губернских городах отвечал брандмайор, который формально относился к полицейскому ведомству. Начальника пожарной части называли брандмейстером.

В 1803 году Александр I учредил в столице первую пожарную команду. Служба в ней была сходна с армейской. Огнеборцы жили в казарме, почти не имели свободного времени и редко могли покидать пожарные части. Со временем ответственность за борьбу с пожарами полностью легла на плечи полиции. Полицейские и пожарные части находились обычно рядом. Из книги А. Дюма «Из Парижа в Астрахань. Свежие впечатления от путешествия в Россию» (1861): «Пожары в России внезапны и страшны. Исторический пожар Москвы не смогла остановить 120-тысячная армия, хотя каждый солдат был заинтересован в том, чтобы его погасить. От площади к площади высятся каланчи, увенчанные снастями на блоках. Эти блоки нужны, чтобы поднимать шары, равнозначные нашему крику: “Пожар!” Первыми к месту пожара прибывают пожарные квартала, поскольку им ближе. Потом съезжаются и другие. Если огонь средней силы и может быть обуздан, то тех пожарных, в присутствии которых нет необходимости, не вызывают; если же пожар значительный или обещает стать таким, то поднимают пожарных всех кварталов. Нас уверяют, что мы не покинем Россию, не увидев какой-нибудь великолепный пожар. Ещё, между прочим, нас уверяют, что в окрестностях Санкт-Петербурга горят пять-шесть лесов». Дюма затрагивает эту тему не раз и даже описывает увиденный своими глазами пожар в Москве. «Поскольку пожары очень часты в Москве, то служба помп довольно хорошо организована. Москва разделена на 21 район; каждый район имеет свои насосы. Один человек постоянно дежурит на площадке каланчи; самой высокой точки в районе, следя за возникновением пожаров. При первом проблеске огня он приводит в движение систему шаров, которые имеют свой язык, как телеграф, и объявляют не только бедствие, но и место пожара. Пожарные оповещены, тотчас в упряжь ставятся насосы и направляются к месту пожара». В небольших населённых пунктах спасались своими силами, часто создавались добровольческие пожарные бригады. Были такие бригады и в дачных посёлках.

Правила противопожарной безопасности были строгими. На улицах до конца 19 века было запрещено курить. В магазинах, и тем более торговых рядах нельзя было разводить огонь, и даже поставить самовар. Поэтому за кипятком для чая лавочники часто шли в трактиры. В Москве были специальные будки с огромными самоварами, в которых можно было за несколько копеек налить полный чайник. Тем не менее, пожары в торговых рядах случались, и при этом часто сопровождались мародёрством. При Петре I сгорел недавно построенный Гостиный двор. Из числа пойманных воров выбрали четверых и повесили по четырём углам сгоревшего здания. В 1862 году грандиозный пожар произошёл в Апраксином дворе. Из воспоминаний А. Я. Панаевой: «С площади неслись чёрные тучи дыма, заволакивая небо, а позади чёрных туч дыма виднелось огненное небо. Но временам высоко поднимался столб пламени, рельефно обрисовываясь на темном фоне дыма, и из столба, словно дождь, сыпались крупные искры, которые ветер кружил и разносил на далёкое пространство. Сила ветра была так сильна, что с места пожара взлетали горящие головни и, перелетая через Фонтанку, падали на крыши домов, продолжая гореть, как факелы. Народ бегал по крышам и сбрасывал вниз головни. В Апраксином рынке было столько горючего материала, как в любой пиротехнической лаборатории, да и в горевших переулках его было немало, особенно в Чернышевом. Сильный ветер, разнося крупные искры, от которых то тут, то там загорались деревянные постройки и дровяные склады, делал борьбу с пожаром почти бесплодной. <…> На другой день утром я пошла посмотреть на сгоревший Апраксин рынок; несмотря на раннее время, на площади у Чернышева моста толпилось множество народу. Площадь представляла совершенный хаос: она была покрыта сажей и угольями и загромождена сломанной мебелью, сундуками и узлами, на которых сидели их обладатели, оберегая их; всюду валялись полуобгорелые дела и бумаги из дома министерства внутренних дел, и ветер шелестел листьями, точно любопытствуя прочесть, что в них написано. В выгоревший рынок мне не удалось попасть, потому что входы его оберегались солдатами, равно как и входы с Фонтанки в горевшие накануне переулки. Но я всё-таки попала в Троицкий переулок через Владимирскую улицу. Печальное зрелище увидела я: по обеим сторонам торчали закопчённые остовы домов с выбитыми рамами, без крыш, и свет проникал в разрушенные дома сверху до подвальных этажей и ярко освещал внутреннее разрушение. Обгорелые балки торчали в разных видах: одни, до половины сгоревшие, держались прямо, и на них были перекинуты другие балки; иные висели вниз, точно на воздухе. В одном доме на полуразрушенной стене комнаты каким-то чудом уцелел большой поясной портрет в золочёной раме. Вся мостовая была завалена выбитыми из домов рамами, искалеченною мебелью и домашнею утварью. Дровяной двор представлял склад углей, в котором копошились чёрные силуэты пожарных, заливавших тлеющие остатки, и струи дыма с огоньком местами виднелись на чёрном фоне. В одном каменном разрушенном доме ещё дымился подвальный этаж, и около него стояла машина, на которой усердно качали воду два молодых человека с длинными волосами и в шляпах с широкими полями, какие тогда преимущественно носила учащаяся молодежь. На сломанном шёлковом диване, возле машины, сидели в изнеможении двое пожарных; вероятно, молодые люди, сжалясь над ними, сменили их на время, чтобы качать воду». Это происшествие настолько потрясло горожан, что впоследствии стало фактически вехой истории, с которой соотносили другие события («ну это давно было, ещё до пожара в Апраксином дворе» и т.д.). Пожары в Апраксином дворе случались и позже. Например, однажды сгорел корпус, в котором работала галантерейная мастерская, и располагался склад целлулоида. Когда загорелись запасы целлулоида, рабочие в панике выпрыгивали из окон, были человеческие жертвы. И в Петербурге, и в Москве случались трагедии во время праздников, народных гуляний и представлений, когда в загоревшихся балаганах гибли зрители, не успевшие выйти из-за суматохи и давки в дверях.

«Пьер-Мари-Жозеф Верне. Пожар в Зимнем дворце. 1838 г.»

От огня страдали даже дворцы монарших особ. Екатерина II в своих «Записках» описывала пожар 1753 года, который произошёл в Москве в Головинском дворце. Виновниками происшествия стали нерадивые истопники, которые решили не привлекать внимание к пожару и 5 часов пытались тушить его самостоятельно. Дворец был старым, и львиная доля ущерба была из-за утерянных личных вещей императрицы Елизаветы, которая в это время как раз там остановилась. «Императрица потеряла в этом пожаре всё, что привезла в Москву из её огромного гардероба. Я имела честь услышать от неё, что она лишилась четырёх тысяч пар платьев и что из всех она жалеет только платье, сделанное из материи, которую я ей послала и которую я получила от матери. Она потеряла тут ещё другие ценные вещи, между прочим таз, осыпанный резными каменьями, который граф Румянцев купил в Константинополе и за который он заплатил 8 тысяч дукатов. Все эти вещи помещались в гардеробной, находившейся под залом, где начался пожар».

В декабре 1837 года почти полностью был уничтожен Зимний дворец. Примечательно, что об этом происшествии трубили во всех газетах, но что именно произошло, мнения рознились. Разницу в описании данного события проправительственной прессой и глазами очевидцев можно почувствовать на примере следующих двух рассказов. Из воспоминаний генерал-майора Л. М. Барановича (журнал «Русский архив», 1865 год): «17-го декабря 1837-го года шла на большом театре опера с балетом „Баядерка", и в танцах участвовала знаменитая Тальони. Государь, незадолго перед тем возвратившийся в Петербург из продолжительной поездки, присутствовал при представлении со всеми членами своей семьи, и глаза публики были устремлены преимущественно на царскую ложу. Вдруг Государь удалился, вслед за ним исчезли из кресел многие лица, и театр, наполненный в этот вечер ещё более обыкновенного, постепенно совсем почти опустел. Быстро разнеслась молва — горит Зимний дворец! Известно, что это огромное здание, заложенное ещё при императрице Анне Иоанновне, было окончено постройкою в 1762-м году. В то время менее нынешнего заботились о предохранительных мерах от огня, и во дворце, хотя и существовали по некоторым капитальным стенам брандмауэры, но сквозные, сделанные арками; а потолочное и кровельное устройство, всё деревянное, сложной конструкции, состояло из тесно связанных стропил, балок и перекидных мостов, представлявших обильную пищу огню. Он показался сначала в 8 часов вечера, из незаделанного отдушника, проведённого от дымовой трубы между хорами и деревянным сводом залы Петра Великого. Эта дымовая труба прилегала весьма близко к деревянной перегородке, и огонь, пробравшись по ней до стропил, мгновенно охватил массу, иссушенную 75 годами, а затем, по мере обрушения потолков и стропил на паркеты, с яростью стал прокладывать себе дальнейший путь. Но ещё прежде распространения огня, министр императорского двора князь Волконский, при появлении в Фельдмаршальской и Петровской залах дыма, поспешил донести о том Государю, который тотчас и уехал из театра. Первым движением Государя, по приезде во дворец, было поспешить на половину младших Великих Князей, которые уже были в постели, и осенив их отцовским благословением, приказал немедленно перевезти их в Аничковский дворец. <…> Между тем пожар продолжал свирепствовать с возраетавшею силою, и никакие человеческие средства уже не могли его не только прекратить, но и остановить. Весь дворец с одного конца до другого представлял пылающее море огня, огромный костёр, увлекавший всё в своем постепенном падении. Убедясь, что всякое дальнейшее противодействие только угрожает опасностью людям, Государь настоятельно приказал им отступить. Воля его была исполнена. Тут же, по повелению Государя, были поверены команды и, к живой его радости, оказалось что все люди в них налицо и невредимы. Оставалось одно: отстоять ещё нетронутый огнём Эрмитаж с его вековыми сокровищами. Государь, перейдя туда, поручил Великому Князю Михаилу Павловичу распорядиться о закладке кирпичом всех дверей и близлежащих окон, как в главном здании, так и в обоих павильонах. Повеление это было исполнено с неимоверною скоростью, и — Эрмитаж был спасён! <…> Государь и Великий Князь Михаил Павлович, проведя всю ночь, несмотря на жестокий мороз, в беспрерывной деятельности, оставили пожарище уже только в 11 часов следующего утра. Развалины дворца продолжали гореть целые трое суток». Описание Л. М. Барановича представляет собой официальную версию события. Но есть и более мрачные свидетельства очевидцев, которые в прессе бы печатать не стали.

В мемуарах крупного чиновника А. М. Фадеева приводится письмо 14-летнего Ростислава, сына автора. «У нас в Петербурге произошло в это время много происшествий, из которых самое замечательное, конечно, пожар зимнего дворца. Вообразите себе эту величественную, каменную массу, объятую пламенем, которое огненными столбами вырывалось из окон и крыши; стук падающих потолков и стен и, наконец, багровое, кровавое зарево, насевшее над местом этого страшного пожара, и дым, закрывавший все небо. Во дворце царствовала суматоха. Богатства всех родов, собранные царствованием десяти Царей, гибли в огне: яшмовые вазы, мраморы, бронзы, дорогие паркеты, обои, зеркала; тысячи драгоценных мелочей были навалены грудами, и всё это было завалено обгорелыми брёвнами и, говорят, многими трупами людей, погибших под их обломками. Солдаты, отряженные для спасения всего, что возможно было спасти, вместо того, вламывались в погреба и оттуда пьяными толпами устремлялись во внутренние покои, где они, для своей забавы, били и ломали всё, что им ни попадалось. Вся площадь пестрела целыми грудами наваленных вещей. Сильный ветер увеличивал силу огня и, при порывах его, огненное море расступалось и среди пламени показывались наверху группы статуй, закопчённые дымом, как будто духи или огненные саламандры. Половина пожарной команды — по слухам — уже не существовала. К довершению всего, в одной огромной зале, где толпилась целая рота измайловцев, потолок вдруг обрушился и погрёб под горящими головнями нисколько десятков человек. Двадцать тысяч гвардии и верно более ста тысяч народа были безвольными свидетелями итого ужасного происшествия. Наконец, увидели невозможность потушить пожар и приказано было оставить догорать дворец. Он горел три дня, окружённый войсками, расположенными бивуаками на площади, и теперь, вместо великолепного, необъятного зимнего дворца, стоят одни чёрные стены. Я думаю, вы читали описание пожара в газетах, но будьте уверены, что там нет и сотой доли правды: я слышал все подробности от двух офицеров, бывших с командами всё время на пожаре». Совершенно другая картина.

Работа пожарных на рубеже 19 и 20 века подробно описана в книге «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов» Д. А. Засосова и В. И. Пызина. «В Петербурге нашей юности имелось 12 полицейско-пожарных частей (Адмиралтейская, Василеостровская, Московская и др.). Каждую такую часть легко было узнать издали по каланче, по верху которой ходили дозорные, наблюдавшие, не вспыхнул ли где пожар. В случае пожара на мачте каланчи вывешивались чёрные шары, число их указывало, в какой части пожар. Ночью вместо шаров вывешивали фонари. В начале XX века дежурства на вышках в центре города были отменены, так как новые высокие дома, в 6-7 этажей, мешали видеть. Дежурство на каланчах оставалось на окраинах. В народе бытовало выражение: “Будешь ночевать под шарами”. Это означало: заберут в полицейскую часть за появление в пьяном виде или за непристойное поведение на улице, а то и просто за неучтивый ответ городовому. Хотя наш город был столицей, пожарные, как и в провинции, являлись гордостью городской управы и населения. У пожарных команд были отличные лошади определённой масти для каждой части. Пожарный обоз представлял собой красивую картину: экипажи ярко-красного цвета, сбруя с начищенными медными приборами, пожарные в сияющих касках. Все это поражало обывателя, тянуло его за обозом на место пожара, посмотреть, как будут побеждать огонь эти скромные герои. Спустя две-три минуты после получения сигнала о пожаре команда уже выезжала. Все было приспособлено к скорейшему выезду: хомуты висели на цепях у дышел, приученные кони сами вдевали головы в хомуты, достаточно было небольшого усилия лошади, и хомут сам снимался с пружинного крючка. Мгновенно закладывались постромки, и обоз был готов к выезду. Пожарные вскакивали в повозки, на строго определённое место, на ходу надевая толстые серые куртки и порты. Обоз мчался в таком порядке: впереди ехал на верховой пожарный —“скачок”, который трубил, чтобы давали дорогу обозу. На место пожара он являлся первым, за несколько десятков секунд до обоза, уточнял очаг пожара и давал сигнал, куда заезжать остальным. За «скачком» неслась квадрига — четверка горячих могучих лошадей с развевающимися гривами, запряжённая в линейку. Это была длинная повозка с продольными скамьями, на которых спина к спине сидели пожарные. Над скамьями, на особом стеллаже, лежали багры, лестницы, другие приспособления. Впереди, на козлах, сидел кучер-пожарный, рядом с ним стоял трубач, который непрестанно трубил, звонил в колокол. Рядом с ним богатырского роста брандмейстер в зелёном офицерском сюртуке. Зимой он надевал сюртук на меховой жилет. На голове брандмейстера посеребрённая каска. Около козел возвышалось древко с развевающимся пожарным знаменем красного цвета с золотой бахромой, кистями и эмблемой части. Бочки с водой в наше время пожарные команды уже не возили, в городе почти везде были водопровод и пожарные гидранты. На окраинах, где водопровода не было, пожарные пользовались специальными водоёмами, речками. Вслед за линейкой неслась пароконная повозка с пожарным инвентарём: катушками со шлангами, ломами, штурмовыми лестницами. За ней, тоже на пароконной подводе, — паровая машина, которая качала воду. Ручных машин с коромыслами для качания в центре города уже не было. Пожарная машина имела блестящий вид: котёл, цилиндры и трубы медные, ярко начищенные. Пожарный стоял позади машины, на приступочке, на ходу подкладывал топливо, поднимал пар, из трубы валил густой дым. Пожарная паровая помпа подавала воду под большим давлением сразу в несколько шлангов. За машиной неслась высотная лестница на колёсах выше человеческого роста. Складных металлических лестниц еще не было, а этих деревянных хватало до 4-5-го этажа. В конце обоза ехал медицинский фургон с фельдшером. Зимой обоз переходил на окованные сани. В пожарном сарае были особые устройства на роликах для лёгкого вывоза и обратной постановки их на место». В случае масштабных пожаров, как и в прежние времена, привлекали армию. В 1892 году было основано «Российское общество», в 1901 году переименованное в «Императорское Российское общество». При нём было основано общество «Голубой крест», помогавшее пострадавшим пожарным.

Правила сообщества