Повесть⁠⁠

Стройнов посмотрел на лампу и медленно закрыл глаза. Светящаяся точка на темном фоне из желтой медленно превращалась в красную, потом в черную, потом куда-то исчезла.

«Пора, - подумал Стройнов, - я напишу лучшую повесть, которую может написать человек в моем возрасте. Напишу для себя, только для себя. В стол напишу, ничего страшного. Когда умру, стол вскроют и ужаснутся, что я умер». Стройнов вздрогнул от возбуждения, сбегал на кухню за водой и вернулся в комнату: «Хотя нет, нельзя сейчас о славе думать, надо сначала повесть написать».

Повесть, как и все гениальные вещи, писалась из-под палки. Вот уже неделю Стройнов пытался войти в транс, принимая легкие наркотики и запивая их дешевой водкой. Он был уверен, что и наркотики, и водка помогут ему избавиться от дурацких стереотипов и вскрыть какую-то необыкновенную тему, о которой раньше никто не задумывался, но которая всегда лежала на поверхности.

Тема уже навернякане раз вскрывалась, но Стройнов не понимал, как именно начать. Вопросом, который был бы должен поставить читателя в тупик, или умной мыслью, которая не оставляла никаких шансов оспорить ее даже самому опытному критику. Потом Стройнов вспоминал, что пишет повесть для себя и не ставит целью впечатлить читателя или критика, но было поздно. Наркотики и водка теряли необходимый эффект, оставляя Стройнову сонливость и вялость духа.

Но в тот вечерСтройнов был настроен не на шутку серьезно. Он даже нарядно оделся, чтобы не расстраивать музу на случай ее прихода.

«Привет, Стройнов», - сказал муза. «Здравствуй, муза», - ответил Стройнов.
- Какой ты нарядныйсегодня.
- Спасибо. Не хотелтебя расстраивать на случайтвоего прихода.
- Ты такой милый.О чем будешь писать?
- Что-нибудь грандиозное.
- Здорово. Я рядом,на кухне, если что.
- Давай.
- Давай.

Стройнов проводил музу взглядом и поглядел на свои пальцы. «Такими пальцами можно написать что угодно, меня не остановить. Напишу как Зощенко. Хотя, что там Зощенко, напишу как Искандер или Довлатов. Зло, бескопромиссно, актуально». Стройнов провел рукой по волосам и зажмурился, на этот раз от удовольствия. Удовольствие всегда приходило к нему в эти чудесные моменты выбора стиля. Пьянило, обволакивало, уносило в плавание по страницам книг любимых писателей. Стройнову казалось, что скопировать стиль – это как приготовить сложное блюдо, пользуясь поваренной книгой. Он даже целую теорию разработал, кто сложнее поддается копированию, кто проще всего. Маяковского, например, Стройнов копировать считал ниже своего достоинства, называл это попсой. Чем неизвестнее был писатель или поэт, тем больше привлекал он Стройнова своим стилем. На первом месте для Стройнова стоял какой-то питерский героиновый наркоман, фамилию которого Стройнов вспомнить не мог и поэтому уважал его еще больше. «Андерграунд», - вздыхал Стройнов в порыве творческой зависти.

Муза зашаркалатапками и появилась в дверях. В прозрачных руках у нее была кружка зеленого чая. Стройнов отхлебнул чая, шлепнул музу по заднице и продолжил творить.

«Главным героем надо сделать какого-нибудь конфликтного персонажа. Борца с режимом, например. Хотя нет, это пошло, у всех уже было», - размышлял Стройнов. «Может, стоит создать абсолютного циника? Такого, чтобы цель оправдывает средства.Или вялого типа в духе Обломова? Поднять опять тему русской души?», - Стройнов откинулся в кресле и начал перебирать в голове своих любимых героев произведений. В голову приходили Остап Бендер, ковбои из рассказов О. Генри и человечки из комиксов «Цианид и Счастье». Стройнов вообще гордился тем, какой он разносторонний и как здорово умеет жонглировать эпохами и сюжетами. «Надо сделать альтернативную историю», - прошептал Стройнов, - «Персонажей будет множество, будет соперничество, будет интрига и симпатия к определенным из них. Как в этих дурацких реалити-шоу. Только я сделаю по-умному, это же книга, а не зомбоящик».

Стройнов залез vkontakte, включил свой лучший, как он был уверен, плейлист и попытался сосредоточиться. Сосредоточиться мешали теплая погода и мысль, что он давно не курил. Стройнов открыл окно, чиркнул спичкой и затянулся. Шел 25-ый год его жизни. Сигарета хохотала над сроками. Стройнов решил быть сильнее, вышвырнул окурок, и плавно, чтобы не растерять концентрацию, закрыл окно и тихо сел за стол.

«Ни слова о политике», - убеждал себя Стройнов, - «Во-первых, быстро потеряет актуальность, а во-вторых, я же не журналюга, а писатель». Пришла муза и попросила посидеть vkontakte. Стройнов вздохнул, пустил музу за стол и отправился с мобильным телефоном в туалет.

«Естественно, для любой хорошей повести нужен эпиграф», - сказал себе Стройнов и полез в Твиттер искать подходящий. Из 85 зафолловившимися Стройновым людей, наиболее достойными постами в Твиттере славилась студентка филологии из Москвы. Последняя ее запись гласила: «Вчера каталась на велосипеде в коротких шортах, и за мной начали гоняться хачи». «Нет, нужно что-нибудь пространнее, - подумал Стройнов, - что-нибудь, где есть простор воображению».

На помощь пришел пост другой обитательницы Твиттера: «Отказаться? Превозмочь. Ничего, только сиреневый вкус.Я сжимаю микрофон моей жизни до крови». Стройнов решил доработать послание и в итоге получилось: «Я сжимаю. Отказаться и превозмочь. Сиреневый вкус». Оставалась интрига, что же может сжимать автор в эпиграфе, да еще и с сиреневым вкусом, так что Стройнов был доволен. Он спустил воду и вернулся в комнату. Муза валялась на диване и щелкала каналы. Стройнов сел за стол и обхватил голову руками. Слишком много сюжетов роилось у него в голове. Все они были гениальными, и в этом была главная проблема Стройнова. Стройнов вздохнул, решив написать первое слово повести. По всему выходило, что слово это будет «надеяться». «С мягким знаком или без?», - задумался Стройнов и закрыл глаза. Через две минуты он спал, а муза делала ему минет.

Шел 21-ый век. Россия неудержимо рождала гениев. Гении, в свою очередь, безжалостно рождали Россию.