После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 6)⁠⁠

Глава 6. Секс, вино и обострение.

Весна пришла, как обычно, не вовремя.

Воздух — сладкий, пыльный, будто город перекурил все свои обещания.

Кожа зудела от ветра. Гормоны — как студенты после сессии: потерянные, агрессивные и абсолютно неготовые к будущему.
Все женщины штаба были… на грани. И никто не знал, чего именно.

Катя влетела в квартиру, как судебное постановление. Без стука, но с весом.

— Сегодня у нас новая тема, — бросила она, швыряя ключи в чашу с оливками, как будто они были виноваты.

— Она называется: «Когда всё бесит».

Ольга, бросившая сумку у двери, фыркнула:

— Это ПМС?

— Это жизнь, — отозвалась Юля, не поднимая глаз от бокала.

Ася, проходя на кухню, буркнула:

— Это пьеса в трёх актах, и я уже хочу выйти из театра.

***

Акт I: точка кипения

На столе:

— суши из супермаркета

— вино с этикеткой «вчерашнее, но всё ещё живое»

— апельсины, которые никто не хотел чистить

— оливки — потому что Катя верила в их дипломатическую силу

Юля начала первой, голосом выжатым, как лимон в мохито:

— Я сегодня едва не выгнала клиента. Он сказал: «Вы не похожи на психолога. Вы нормальная».

— И что ты? — спросила Ася.

— Ответила: «А вы не похожи на мужчину. Вы — думающий». Он засмеялся. Я — нет.

Катя отставила бокал:

— Моя бывшая подзащитная вышла замуж за того, с кем разводилась. Говорит: «Второй шанс — это по-взрослому».

— Второй шанс — это как вернуться в дом после пожара проверить, не остались ли внутри грабители, — отрезала Ася. — Мило, глупо, потенциально опасно.

Ольга наливала вино:

— У меня пациентка поблагодарила за «новые чувства после приёма». Я сказала: «Это воспаление, милая».

Смех был нервным. Как нерв, обнажённый под зубом будничной усталости.

Катя поднесла ко рту бокал и произнесла:

— У нас не вечер — у нас обострение.

Ася против Юли

— Ты никогда не говоришь прямо! — вдруг взорвалась Ася. — Ты всё время будто под микроскопом. Как будто пациент, а не подруга!

— Прости, ты хочешь, чтобы я визжала «мужик — говно»? — Юля нахмурилась. — Я умею только по слоям. Я терапевт.

— Я плачу, а ты: «Давай разберём твой паттерн»! А можно просто: «Он мудак, ты — богиня!»?

— Я не умею в крик, — тихо ответила Юля. — Я умею в тишину. Это не про холод. Это про заботу.

— А в сексе ты тоже так? «Дорогой, сейчас я проговорю свои триггеры по поводу твоих пальцев»?

Тишина звякнула, как рюмка по кафелю.

Юля резко встала:

— Лучше проговорить, чем как ты — закатывать монологи, как будто каждый парень — это новый фестиваль боли.

Катя против Ольги

— А ты, — повернулась Катя к Ольге, — обесцениваешь. Всё. Я делюсь, а ты: «Выпей и не ной».

— Потому что ты ноешь по графику. Суд, дело, душа — как будто ты не юрист, а драматург.

— Это говорит женщина, которая три года спит с женатым и называет это «душевной связью».

Бокал замер у губ Ольги. Она медленно поставила его на стол.
— Это было ниже пояса, Катя.

Катя молчала. Кулак — в салфетку. Там остались обрывки слов и гнева.

Они сидели. Рядом. Но не вместе. Четыре женщины.
Обычно — непобедимые. Сейчас — уязвимые и злые.

Ася вдруг развернула банку с оливками. Медленно. Как будто это было таинство. Наложила себе. Поставила в центр стола. Посмотрела на каждую. Без театра. Просто.

— Я купила с косточками. Потому что мы — как они. Гладкие снаружи. Жёсткие внутри. Горькие. И каждый раз, когда кто-то из нас кусает, — выплёвывает. Чтобы не подавиться.

Молчание. Тёплое. Тягучее. Безвоздушное.

Юля вдруг всхлипнула. Без звука. Без грима.

— Я устала быть «в порядке». Я устала быть «ресурсной». Я хочу, чтобы кто-то нёс меня. Хоть один раз. А не я — всех.

Катя подошла. Осторожно. Как будто возвращала Юлю из зазеркалья.

— Я тоже. Я устала быть справочной. Быть «всё-знающей». Я хочу просто... обниматься. Не объяснять.

Ольга взяла оливку. Посмотрела. Вздохнула:

— Давайте просто напьёмся. За косточки. За то, что мы всё ещё вместе. Несмотря ни на что.

Ася тихо сказала:

— И за то, что нам больше не нужно быть «в форме», чтобы быть «достойными».

Они выпили. Без тоста. Но с правом — на свою боль.

***

Полночь. Они сидели на полу. Пледы. Свечи. Бутылки. Обломки диалогов.

Макияж исчез. Маски — тоже. Остались глаза. Настоящие.

— Мы не идеальны, — прошептала Юля.

— И слава богу, — выдохнула Ольга.

Катя подтянула колени к груди.

— Я иногда думаю… что мы не дружим. Мы… сражаемся. За себя.

Через друг друга.

— Потому и выживаем, — ответила Ася. — Потому что знаем: даже в ярости — мы останемся.

Пауза.

Ася посмотрела в пол, потом в потолок, потом в вино.

— Я боюсь, — сказала она. — Что однажды… всё закончится. Что мы разругаемся. И всё.

Катя качнула головой.

Медленно. Уверенно. Без слов.

— Нет. Мы выживем.

Потому что если даже после такого вечера — мы всё ещё вместе, значит, это не просто дружба.

Это — семья.

Юля обняла подушку.

— Даже если я буду молчать три недели?

— Даже если я заблокирую тебя из-за твоего бывшего? — добавила Ольга.

— Даже если я снова влюблюсь в мальчика-актёра и потеряю голову? — усмехнулась Ася.

Катя кивнула.

— Даже если.

Потому что мы — не про «всегда хорошо».

Мы — про «всегда рядом».

***

Они говорят тост. Неофициальный. Рваный. И Ольга говорит:

«Новый устав клуба: даже если я тебя ненавижу — я всё равно приеду с вином».

А остальные — хором: «И с вазелином».

И это — самая точная формулировка их любви.

— Секс, вино и обострение, — сказала Ольга, подводя итоги, как будто это была повестка дня.

Юля усмехнулась:

— Звучит как название главы.

— Это и есть жизнь, — добавила Ася. — Не отредактированная. Не приукрашенная. Но своя.

Катя выпрямилась. Подняла бокал.

Голос твёрдый, как присяжная речь. Но мягкий — как вечер.

— Новый устав клуба. Дополнение: «Даже если я тебя ненавижу — я всё равно приеду к тебе с вином».

— И с вазелином, — добавила Ольга, подмигнув.

— Обязательно, — ответили хором.

Смех был — рваный, неровный. Как под занавес спектакля. Он не исцелял. Но отпускал. Юля легла головой на плечо Кати. Ольга скинула ботинки и села по-турецки.

Ася подтянула к себе плед и сказала:

— Мы не идеальные. Но в этом и суть. Мы настоящие. Катя допила вино.

— И у нас, между прочим, ещё два ящика в кладовке.

— И ещё десятки вечеров, — сказала Юля.

— И одна семья, — тихо добавила Ольга.

Они сидели в этой комнате. Как на поле боя. Как на подиуме. Как в доме, который строили не руками — а сердцами. И смеялись. Слёзы были солёными, как оливки. Но дружба — оставалась. Как вино в последнем бокале: не идеальная, но тёплая.

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 1. Часть 1)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 1. Часть 2)

После Секса жизини нет. Глеб Дибернин (Глава 2)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 3)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 4)

После Секса жизни нет. Глеб Дибернин. (Глава 5)

Книга. После Секса жизни нет.