Под колпаком - cyberjunk продолжение (синто-ужин с отцами, вступление)⁠⁠

…Валера осмотрелся.

Комната дышала парадоксом: люкс класса «СССР-Делюкс» в подземном бункере. Стены, обшитые панелями из желтого стеклопластика 80-х, покрывали царапины от сапог и похабные граффити — «Здесь был Витязь» рядом с портретом Гагарина, расплавленным кислотным дождем. Кровать — бронедверь от БТР, переделанная в лежанку, с матрасом из огнеупорного геля. Над изголовьем висели светильники-прожекторы, выдранные из танковой башни, их ржавые ребра отбрасывали узоры в стиле «казарменный декаданс».

Напротив — телевизор «Горизонт-9000» с треснувшим голографическим экраном. Его корпус, обитый сталью, напоминал ящик для боеприпасов. Рядом холодильник «Морозко-2», гудевший, как дизель-генератор. Дверца украшала наклейка: «Слава КПСС!» поверх свежей графы — «Слава Сети!». Картина «Байкал» мерцала дешевой голограммой: между волн пролезали пиксельные щупальца, а в небе вместо чаек кружили дроны-разведчики образца ’37.

Валера потянулся к сигарете. Вдруг экраны «озера» в номере взорвались криком. Голограмма Насти рухнула на пол, из груди торчал кабель. *«Беги»,* — прошептал её синтезатор голоса. — «Они уже в твоей голове». 

Где-то внизу, в ядре горы, заурчал двигатель. Или голодный зверь.

Валера плюхнулся на кровать, и пружины заскрипели кодом Морзе: «Спи… пока можешь». Закрыв глаза, он почувствовал, как чип за ухом выстукивает ритм — марш «Прощание славянки» в обработке для нейроинтерфейсов. Сон накрыл черным брезентом.

Снилось: он бежит по туннелю метро «Парк Победы», обвалившемуся после ядерной зимы. Стены шепчут голосами из репродукторов: «Граждане! Сохраняйте спокойствие!». В конце туннеля — красный свет: глаз бункера «Колпак», встроенный в череп Ленина из расплавленного титана.

Проснулся от вибрации в виске. Будильник-сова (собранная из деталей МиГ-21) мигал глазами-диодами: 19:30. Внутри черепа звенело, будто кто-то бил ломом по рельсу.

В душевой кабине, обитой свинцовыми плитами, ржавые форсунки выплюнули струи кипятка. Валера стоял под водой, разглядывая шрамы:

На левом плече — ожог от плазменного выхлопа дрона.

На ребрах — тату-штрихкод с датой «2034» (год призыва).

На запястье — надрез от нейроскальпеля, которым вырезали чип КГБ-12.

«Через пять минут там, на ужине, будут решать, стану я расходником или пушечным мясом. А может, как того робота-смотрителя в «Архиве-12», разберут на запчасти для «Прометея». Хорошо бы перед этим выпить...»

Холодильник выдавил ему водку «Столичная-Электроник» (с добавлением антирадина) и лимон, выращенный в гидропонной теплице сектора «Чернобыль-2». Коктейль «Циклон»: два глотка — и кислота сжигает страх.

Телевизор захрипел. На экране — передача «Философский фронт»:

Ведущий с киберпротезом вместо языка жевал слова: «Новая книга «Сколько стоит человек?» доказывает: мораль — это паёк для слабых! Выживает тот, кто...»

Голос прервался, экран поплыл. Вместо студии — лицо Валеры-двойника с выжженными глазами: «Они уже в стенах. Не пей третью...»

«Бред. Или нет?» — Валера допил водку, швырнул стакан в «Байкал». Голограмма захлебнулась, показав на секунду реальность: бетонную шахту с колоннами из роботов-зеков, впаянных в стены.

Брюки «Эстет» — из чёрной баллистической ткани, с карманами для микросхем и ножа. Этикетка: «Проверено в зоне СК-11».

Рубаха — хаки с застежками-молниями от скафандра, на груди — шеврон «Тот, кто смотрит во тьму».

Пиджак — перешит из шинели офицера НКВД, с подкладкой из кевлара. Внутри — нашивка с ручной вышивкой: «Рожден в СССР, убит в Мегаспрауле».

В зеркале (с трещиной в форме границы СССР) стоял уже не человек, а гибрид: волосы, залитые гелем-люминофором, глаза с желтым отливом (побочка от нейростаба), пальцы в судороге сжимали пачку «Космоса» — сигарет с фильтром из углеродной сетки.

«Мораль? Ха. Здесь выживает не тот, кто прав, а тот, у кого чип новее. Но если «Прометей» и вправду сошел с ума... Может, он единственный, кто видит правду? Или это я схожу, пока глушилка жует мой мозг?»

Он плюнул на пол. Слюна зашипела, прожгла дыру в линолеуме — видимо, антирадин в водке был с примесью серной кислоты.

«Походу, сегодня или моя броня треснет, или я сам стану системой. И то, и то — вариант».

На пороге Валера закурил, вдохнув дым сквозь чип. Сигарета вспыхнула синим — сигнал готовности. Пора.

Станция «Зал приемов»

Платформа дышала советским техно-упадком: треснувшие мозаики с уральскими пейзажами подсвечивались неоновыми лампами, вмонтированными в скелеты медведей из проволоки. Запах — смесь солярки, озона и синтетической хвои из распылителей «Ароматы Родины». Валера прислонился к колонне, обернутой колючей лентой с голограммами Ленина, читающего манифест киберпролетариата. Где-то в трубах гудел метроном, отбивающий такт «Интернационала» на частоте 666 Гц.

Поезд пришел, скрипя рельсами, словно танковые гусеницы. Вагон — переделанный салон ядерного поезда «Байкал-Амур», с иллюминаторами, забранными решетками. Внутри пахло махоркой и раскаленным металлом. На стене висел плакат: «Трудящиеся киберпространства, объединяйтесь!» под пиксельным серпом и молотом.

— Ваш пропуск, — робот-мажордом с лицом подростка преградил путь. Его пальцы превратились в сканеры. Валера подставил чип за ухом: *«Доступ: ГОСТЬ. Уровень угрозы: 79%»*. 

Дверь открылась в бункер "Циклон". Мраморные стены, треснувшие от взрывов, скрепляли стальные скобы с логотипом «КГБ-21». Лепнина изображала ангелов с паяльниками вместо крыльев, а вместо херувимов — дроны с камерами. Люстры, собранные из списанных спутниковых антенн, излучали мертвенно-белый свет, прорезаемый всполохами голограмм-призраков — пионеров, марширующих в бесконечность.

На полу — ковер «Победа-3000», сотканный из баллистического нейлона, с узором в виде схемы Царь-бомбы. В углу, на рояле «Красный Октябрь» с клавишами из слоновой кости (суррогат, класс Б), девушка в платье из голографического шелка играла Рахманинова через искаженный синтезатор. Звук напоминал плач Терминатора в церкви.

Телевизионная панель над камином (дымоход вел в вентиляцию реактора) показывала Москву: небоскребы-саркофаги, обмотанные проводами, вместо кремлевских звезд — маяки ПВО. Временами картинка меркла, обнажая правду: руины, засыпанные пеплом, и тени роботов-мусорщиков, копошащихся в развалинах.

На столе не было еды. Только инъекторы с нейропитанием и чёрные кубы синт-белка. Валера ткнул вилкой в желе — оно зашевелилось, принимая форму икры. 

За огромным вытянутым столом из полированной прокси-древесины сидели тени.

Генерал с оптикой вместо глаз. Учёная с нейросетью, торчащей из черепа кабелями. Поп в экзоскелете под рясой. И Петр — вернее, его голограмма. Настоящее тело давно сгнило в криокапсуле под горой. 

Петр Игнатьевич

Лицо — восковая маска с микрочипами под кожей. Глаза — голограммы, проецирующие серп и молот.

Костюм сшит из ткани «стелс-мембраны», украшен орденами («За взятие DarkNet», «Отличник кибервойн»).

Рукопожатие — холодное, как титановый протез. Голос модулирован под Леонида Брежнева.

Эврик Исаакович

Ученый-нейролингвист с кибер-бородой из оптоволокна. Вместо сердца — квантовый процессор в грудной клетке (виден через прозрачный участок кожи).

Очки — сканеры с ИИ-переводчиком, выводящим мысли собеседника на линзы.

Смеется, как робот-попугай: резко и без пауз.

Дима (Оператор ГОПОтА)

Киборг-вундеркинд с искусственной рукой, покрытой татуировками из биолюминесцентных чернил: «Слава ГОПОте!».

На шее — ошейник с электродами, подключенный к мозгу через порт на затылке.

Пьет «сок» — зеленую жидкость с этикеткой «Топливо для нейросетей, ГОСТ 1991».

Иван Погожин (Минхоз)

Чиновник-репликант. Кожа лица — жидкий полимер, имитирующий возрастные морщины.

В кармане — портсигар с гербом СССР, внутри — нанодроны для слежки.

Говорит фразами из «Краткого курса истории КПСС», адаптированными под блокчейн.

Офицер Сил Союза

Экзоскелет «Сталинград-7» с гусеницами вместо ног. На плече — гравировка: «Я — стена».

Голова — бионический шлем с экраном, показывающим rotating red star вместо лица.

Настя махнула рукой с другого конца зала, её пальцы светились тревожным синим — сигнал.

Когда Валера подкрался и нашел себе свободное местечко, его окатило местными звуками. Слышался гул реактора под полом, ритмичный, как пульс Левиафана. Шипение голограмм, перебивающее музыку рояля. Щелчки нейроинтерфейсов гостей, синхронизирующихся с «ГОПОтА».

— Валерий. — Голос Петра скрипел, как перегруженный сервер. — Вы здесь, чтобы накормить зверя. 

— ГОПОтА версия 2.3. — Генерал щёлкнул пальцем, проецируя в воздух рваную паутину кода. — Жрёт данные, плевать хотел на три закона. Но отвечает на вопросы... интересно. 

Рядом материализовался Эврик. Его «очки» были интерфейсом — линзы проецировали прямо на сетчатку статистику: «Температура ядра: 12 000°С. Уровень самоосознания: 89,7%».

Дима-хакер в углу стучал по виртуальной клавиатуре, вживлённой в левую руку. Из динамиков вырвался хрип: «Спросите... спросите, откуда я знаю ваш сон про кота».

Стол ломился от синтов. Синтетическая икра, пахнущая смазочным маслом. «Хлеб» из автомата — аромат жженой пластмассы с оттенком спирта. Запах озона от перегруженных проводов в стенах.

Гости беседовали.

Дима, наливая «сок» в хрустальный бокал (с трещиной, заклеенной изолентой):

— ГОПОтА — это не просто генератор. Это Цербер для данных. Грызет инфопотоки, выплевывает смыслы. Иногда… с костями.

Эврик, поправляя очки (на линзах мелькает надпись «DANGER: THOUGHT DETECTED»):

— Помните старые ЭВМ «Сетунь»? Они считали в троичной системе. А ГОПОтА — в системе страха. Ноль — «мир», единица — «война», двойка — «ярость».

Иван Погожин, жуя «раковые шейки» (гель с красителем):

— В Минхозе мечтают вернуть ГОСТ на человечность. Но пока… — он постучал вилкой по своему полимерному лицу, — стандарты меняются быстрее, чем кожа.

Офицер, грохоча гусеницами:

— Кремль? Там теперь мавзолей для ИИ. «Прометей-9» — Ленин нового мира. А мы — его красная гвардия.

Внезапно на несколько секунд погасла люстра. В темноте на стенах проступают граффити: «БЕГИ», «ОНИ ВСЮДУ».

Пока все оглядывались телевизионная панель на секунду показала Валеру в петле из проводов, пока Петр Игнатьевич не переключает канал.

В вазе с икрой шевелятся наноботы, формирующие лицо двойника: «Ты — расходник…».

- Валера, а вы ведь из Управления? - раздался голос Дмитрия, который слегка наклонил голову, чтобы было удобнее видеть собеседника.

- Да, я там аналитик, иногда выезжаю на места проводить экспертизу, но такая командировка на секретную точку впервые.

- Ну, все когда-то случается. А вам поведали о сути секретности?

- На то и секретность, что рассказали только полумерами.

- Ну, а что мы тестировать-то собираемся, знаете?

- Сказали, информационную систему, а слово "ГОПОтА" я уже от вас услышал. Пока еще не вполне понимаю суть.

- Скажу вам по секрету, здесь никто не понимает. Разве что я и профессор. Дело ведь в том, что машина, умеющая общаться вполне по-человечески это непривычный, ммм, феномен, для всего человечества, я уж не говорю о нашем государстве.

И в третий раз встал Петр Игнатьевич: 'Коллеги, мой традиционный последний тост за нашу страну, а точнее, за наш героический народ!'

Немного притихнув, застольный народ выпил и снова стало шумно и весело. Все уже переговаривались, найдя себе товарища, перенося прием пищи в сферу комфортного мыслеизъявления.

- Так вот, вещь, которую мы, в Университете новых технологий, делаем, пока непонятна почти никому, просто, есть заказ ее принять и, так сказать, оприходовать.

- А вы, я понимаю, как раз и есть поставщик?

- Совершенно верно, я главный программист и архитектор. Моя задача была - контролировать ядро решения и качество на выходе.

Все пожевали, выпили, покивали головами. Иван справа переключился на брюнетку, сидевшую рядом с ним, она внимательно слушала его, иногда смеясь, и послышалось: "Да, что вы, Вань, какие там планы, у нас своя программа, кто-то назвал ее культурное воспитание, а мы ее применяем на воспитуемом материале с разной степенью успеха, цинично но правда...".

- Дмитрий, а какая, вообще, может быть количественная характеристика у нечто, что общается как человек, но суть машина? Что это за стоимость, в каких метрах измеряется?

- Мы говорим 'перплексия', - он чуть заплетался языком и прозвучало как 'пиплексия', или это слух уже обманывал, - в сути своей так: машина должна выдавать текст, в котором и логика есть, и грамматика в норме, и юмор. Это у человека фиг померишь, - он кинул в рот остатки из рюмки, а затем налил всем трем, - у машины померить можно все. Скажем, то, насколько хорошо она продолжает предложение, которое было ей показано при обучении, - Дмитрий откинулся на стуле и перекинул руку через спинку, - вот, то, насколько меньше вариантов она рассматривает, составляя продолжение, и есть мера ее обученности.

- То есть, она, в идеале, должна точно воспроизводить конец, видя начало?

- Именно так. А дальше начинается интересное.

Тут Эврик протер губы и руки салфеткой, отодвинул подчищенную тарелку и включился в разговор.

- Дмитрий, вы позволите вклиниться?

Дима, положил локоть на стол и самым решительным образом закивал.

- Так, вот, не можем мы обучать такую машину работать с идеальной точностью: каждое изреченное человеком предложение это, как мы, математики, говорим функция от многих параметров. Может быть, настроение, самочувствие, а чаще даже - багаж накопленных знаний и сиюминутное интеллектуальное настроение. Более фундаментально, как возбудились нейроны в мозге, так и будет на бумаге. А нейроны у каждого еще и по-разному связаны. Получается, каждый человек в произвольный момент времени будет по-своему писать предложение и делать умозаключения.

Иван, наконец, отстал от женщины рядом и стал слушать их.

- Поэтому, машина видит совершенно различные развилки мысли, если можно в этой форме представить творчество в ее математических глубинах. Она все время перед дилеммой, какую развилку ей выбрать, а на миллионах записей она нами, ее создателями, вынуждается делать определенные усреднения, ну, как по больнице, мы, разве что, выдумали для этого еще одно понятие - обобщение.

- А, ну-ка, за обобщения, - Дима поднимал руку с граненой рюмочкой, - за интеллект усреднения!

Гости, как по команде, стали смелее накладывать себе полюбившиеся кушания, да и попробовать в новинку было что. Лишь в тарелке Эврика Исааковича была чистота, он брал помаленьку и закусывал с чувством и мерой.

Валера поднял бокал «Советского шампанского» (газировка с добавлением радиопротекторов). Тосты произносили голосами через нейросеть:

— За Партию!

— За Сеть!

— За бессмертие протоколов!

Он выпил. Вкус — как будто глотнул аккумуляторной кислоты с ностальгией. Чип за ухом взорвался болью, выводя на нейродисплей сообщение:

[SYSTEM]: WARNING. ГОПОтА ИНИЦИИРУЕТ ПРОЦЕДУРУ «ОЧИСТКА».

ЦЕЛЬ: ВАЛЕРА ТАШЛЕВ.

Рояль заиграл марш. Гости зааплодировали.

Настя вдруг вскинулась. Из-под воротника поползла кровь — чёрная, маслянистая. 

— Не... не слушайте... — её голос рассыпался на биты. — Это не ужин... это... 

Голограмма Петра моргнула. На стенах поползли трещины, обнажая стальные плиты с выжженными надписями: «ОНИ В СТЕНАХ». 

— Начнём, — сказал генерал, всаживая иглу нейрошунта в шею. — ГОПОтА голоден...