Паранойя и синдром психического автоматизма
Париж, на дворе 1926 год. Молодой, никому не известный, но очень перспективный врач-психиатр Жак-Мари-Эмиль Лакан на заседании Неврологического общества представил своего первого больного, страдавшего дыхательным тиком и нарушением координации. В то время Лакан, по одним данным, проходил интернатуру в Сан-Дени (хотя существует версия, что ключевой точкой его становления была больница Сен-Анн в Париже); так или иначе, это был знаковый период, в течение которого выросли такие мастера психиатрии, как Анри Клод, Пьер Жане и, к примеру, Гаетан Гасьен де Клерамбо, о котором, как и о Лакане, сегодня пойдёт речь.
Гаетан Гасьен де Клерамбо оказал на Лакана влияние, которое трудно переоценить: он был одним из его главных учителей и уже в 1936 году покончил с собой. Большую часть жизни, наблюдая за безумием и продираясь сквозь его тернии, Клерамбо не смог вынести личной трагедии в виде внезапной слепоты и свёл счёты с жизнью. Мы недаром затрагиваем фигуры Лакана и Клерамбо в разговоре о паранойе, ведь эта пара переинтерпретировала данный «акт безумия» и открыла новые возможности для врачебного взгляда.
Клерамбо придерживался жёсткого органицизма и конституционализма. Паранойю (как и другие психические расстройства) он рассматривал прежде всего как «патологию мозга». Впрочем, важность конституционализма Клерамбо в то время была почти аксиоматической — многие психиатры разделяли эту позицию. Лакан же, через свою диссертацию, начинает эту «ось» сдвигать в сторону связи бредовой конструкции с «личностной динамикой». Его работа «О параноидном психозе в его отношениях с личностью» (1932) — ключевой текст, в котором он синтезирует традицию французской психиатрии (в том числе Клерамбо) и элементы психоанализа.
Клерамбо подробно описывает синдром психического автоматизма, который, по его мнению, является ключевым симптомокомплексом любого истинного психоза: он «автоматически» возникает при поражении или нарушении мозговой деятельности; то же относится и к паранойе. Клерамбо считает психотический бред параноика вторичным феноменом, возникающим вследствие синдрома психического автоматизма. Самое время дать ему определение:
Синдром психического автоматизма (l’automatisme mental), детально описанный Г. Г. де Клерамбо, обозначает совокупность явлений, при которых пациент переживает собственную психическую деятельность как «чуждую», «навязанную извне», «автоматическую».
То есть изначально, по мысли Клерамбо, происходит поражение мозговых структур, в результате чего возникает синдром психического автоматизма: человек начинает переживать навязчивые мысли, чувство чужого воздействия, а уже затем придумывает рационализацию, объясняющую эти мысли и чувства — пусть она и носит бредовый характер. Таким образом, бред — это «вторичная конструкция» на базе первичных галлюцинаторно-автоматических феноменов.
Взгляд Лакана на психозы, бред и паранойю носит другой характер. Прежде всего, Лакан говорит, что в случае параноической конституции имеет место ошибочность суждений, основанная на «излишке» (débordement) или «вирулентности» логической функции. При этом у параноика сохраняется систематичность суждений, просто он «блуждает» среди софизмов и паралогизмов. Таким образом, мышление параноика не алогично, напротив, оно сверхлогично и потому слишком узко.
Реальность таких субъектов слишком чётко очерчена. Это порождает невозможность контакта с другими людьми, притом что параноик остро нуждается в признании окружающих. Впрочем, при известных обстоятельствах параноик может стать авторитарным правителем, не приемлющим никакого инакомыслия. Если же это невозможно, он становится отшельником или бунтарём.
Бред интерпретации сводится для больного к ощущению, что его преследуют, а самое главное, что все его мысли известны окружающим, и потому он беззащитен перед ними. В этих случаях параноическая структура также имеет логическую организацию, причём именно логичность интерпретации выступает несущей конструкцией паранойи. Однако страдающие бредом интерпретации могут переживать разлад между логически выстроенной структурой и эмпирическими фактами. Чувственный бред представляет собой хроническое эмоциональное состояние, в центре которого располагается превалирующая идея. Клерамбо различал три формы таких состояний: бред притязания, эротомания и бред ревности. От бреда интерпретации эти формы отличаются тем, что место интерпретации здесь занимает сильное эмоциональное переживание. Такой бред питается интерпретациями, возможность которых задана первоначальным переживанием; иными словами, это частный, а не всеохватывающий бред.
Лакан замечает, что именно таким образом организованы правильно выстроенные обвинительные речи в суде.
«Группа параноических психозов, — пишет Лакан, — определяется своей интеллектуальной целостностью…»
Внимание, память и логичность суждений у страдающих ими пациентов остаются нормальными. Поэтому такие больные в большом количестве производят тексты: письма, жалобы, угрозы и т. п. Лакан настаивает на необходимости тщательнейшим образом исследовать эти документы.
«Синдром психического автоматизма, вполне артикулированный, исчезает при наступлении интеллектуальной деградации», — констатирует молодой Лакан, указывая тем самым на одну важную особенность психотического процесса. Иными словами, пока параноидная система «логична» и может быть последовательно выражена в речи, мы видим тот самый «артикулированный» автоматизм, в котором голоса или чужие мысли ещё находят формулировку в языке и выстраиваются в стройную (хоть и бредовую) концепцию. Но когда наступает угасание интеллектуальных способностей, речевых и логических функций, сама «артикуляция» автоматизмов распадается и психический автоматизм перестаёт проявляться в виде оформленного бреда.
Если обратиться к рассуждениям Клерамбо, мы увидим его убеждение: при органическом поражении мозга синдром психического автоматизма становится первичным, а уже затем к нему «прирастает» бредовая рационализация. Лакан же, анализируя случаи паранойи, указывает, что бредовая конструкция может представлять собой своеобразный «щит», которым параноик пытается защитить себя от хаоса внутренних переживаний. И пока сохранена способность связывать слова и идеи, то есть сохраняется «интеллектуальная целостность» (о чём Лакан прямо говорит, характеризуя «группу параноических психозов»), выстраивается стройная цепь: «меня преследуют», «они внушают мне мысли», «я слышу их голос». Но если человек утрачивает возможность удерживать такие системы, сами автоматизмы «выпадают» и словно не находят себе места в речи.
Своего рода «артикулированный» автоматизм предполагает, что в психике ещё есть хоть какая-то поддержка в символическом порядке. Пускай параноический бред демонстрирует избыточную логику или «сверхлогичность», пускай он возведён на основе «софизмов и паралогизмов», — он, тем не менее, соединён словами и даёт пациенту впечатление ясной картины реальности. В параноидном психозе субъект ощущает не просто «чужие мысли», но и выстраивает стройную — часто детально продуманную — версию происходящего, где всё «укладывается» в единую схему (преследования, ревности, величия или иного типа).
Но что же происходит, если вслед за нарастающей деградацией пациент теряет способность логически оформлять переживания? Синдром психического автоматизма, который ещё вчера выражался в настойчивых жалобах или угрозах, начинает «таять», пропадает даже то, что Клерамбо называл чувством чужого воздействия. С убывающей интеллектуальной связностью рушится и сам «скелет» бредовой системы. Лакан добавляет, что при этом пациенту уже нечем «стянуть» бреши — нет силы «артикулировать» преследование, не остаётся грамматической и смысловой структуры для «рационализации». И в этом смысле бредовая система, как бы парадоксально ни звучало, является для параноика защитным механизмом: подобно заплате, она скрывает разрывы в личностной целостности и даёт хоть какую-то устойчивость.
Но откуда эти «бреши»? Клерамбо всё поясняет анатомическими или органическими факторами. Лакан же смотрит глубже, ставит акцент на «структуре субъекта», где недостающее «означающее» (знаменитое «Имя Отца») не выполняет свою «запирающую» функцию в символическом порядке. Когда этот ключевой элемент (запрет, закон, третья инстанция, разрывающая замкнутость «мать — ребёнок») оказывается форклюзированным (отверженным или изначально не внедрённым), Реальное прорывается напрямую. Появляются пресловутые голоса, чужие мысли, ощущение внешнего контроля — и параноик вынужден спешно выстраивать бредовую или «рациональную» систему, чтобы связать и объяснить свои переживания.
Столь кропотливое выстраивание бреда позволяет на какое-то время удерживать психическую организацию. Однако если интеллектуальная деградация прогрессирует, логические конструкции рушатся, и чужеродные феномены уже невозможно выразить в языке. Синдром психического автоматизма теряет свою «артикуляцию» и в буквальном смысле исчезает из поля клинического наблюдения — пациент впадает в состояние распада, где нет ни стройного бреда, ни ярких автоматизмов.
Таким образом, в параноидном психозе мы видим двойную динамику. С одной стороны, это сверхлогичность, кропотливо удерживающая цепочку умозаключений: «Все против меня», «Мои мысли озвучиваются другим». С другой стороны, при дезорганизации или «деградации» мозговой деятельности вся эта система рассыпается, и сам феномен «чужой мысли» растворяется, словно теряя почву для своего выражения. В этом смысле и прав Клерамбо, который ставил органику во главу угла, и прав Лакан, утверждая, что даже психотический бред имеет логику — пусть и своеобразную, «узкую» и слишком категоричную, — которая держит мир пациента от полного распада, пока интеллектуальные силы позволяют ему «артикулировать» этот хаос в слова.
Но при чём здесь мы, люди, так сказать, «нормальные» и далёкие от судьбы параноидных психозов? На первый взгляд, описанные феномены — это «чужое царство», редкие клинические случаи из учебников психиатрии. Однако если задуматься, то паранойя, синдром психического автоматизма и бредовые системы заставляют нас взглянуть на саму ткань нашей психики. Ведь и у совершенно здорового человека нередко мелькают мысли, которые кажутся ему «не моими» или «чужими». И почти каждый из нас в определённые моменты пытается придумать стройное, но, возможно, слишком узкое логическое объяснение тому, что волнует и тревожит.
Паранойю и её маниакальную «логичность» можно счесть кривым зеркалом, в котором отражаются общечеловеческие стремления — желание понимания, жажда признания, страх отвергнутости и тяга к упорядочиванию хаоса. В то время как в психозе эта тяга к порядку, доведённая до предела, приводит к катастрофе, в повседневной жизни мы, люди без «клинического» диагноза, нередко используем упрощённые схемы, объясняем себе мотивы других через призму «кто против меня» или «всё предрешено». И если мы продолжаем держаться только за такие упрощения, рано или поздно рискуем потерять контакт с реальностью и с окружающими.
Именно поэтому, читая о паранойе и «чужом» вмешательстве в нашу психическую деятельность, стоит задать себе вопрос: а насколько мы сами готовы различать реальные факты и собственные проекции? Сохраняем ли мы гибкость мышления и контакт с тем, что на самом деле говорит нам Другой, или уже поворачиваемся к нему спиной, запертые в своей правоте? Пусть «синдром психического автоматизма» и параноидные структуры редки, но те «скользкие» места, где наше воображение берёт верх над реальностью, — они есть в каждом из нас. Узнать о них и признать за собой право иметь свою «оттенённую» зону психики — не значит стать психотиком. Напротив, это даёт возможность более человечно понимать и принимать как себя, так и тех, кто на самом деле нуждается в помощи, а не в осуждении.
Подпишись на мой Telegram канал:
t.me/ThoughtsFromTheDark