Отрывок из «Записки офицера «Смерша»», О. Ивановский⁠⁠

На фото: Военнослужащие кавалерийской части в населенном пункте. Весна 1943

...— Разрешите ехать?

— Поезжайте.

Я вышел из комнаты, в соседней хате нашел Николая.

— Кончай ночевать, Коля, едем в полк, седлай.

— Может, здесь переночуем, товарищ начальник, а завтра бы утречком...

— Некогда ночевать. Поехали.

Николай, что-то ворча себе под нос, вышел из хаты седлать коней. А я уже решил, что пойду с полком, но Николая в Дубно не возьму. Пусть с лошадьми остается с тылами. А я найду как передвигаться.

В полк мы приехали уже затемно. В большой хате, где размещался штаб, Симбуховский заканчивал рассказ офицерам о встрече с комдивом, о поставленной задаче, о том, как высоко тот ценит наш полк.

Вскоре эскадроны, построившись, вытянулись по улице. Сразу стало видно, как велики были потери. Взводы стали такими короткими, словно это не взводы, а отделения. Ну какой же это взвод, если в нем людей полтора десятка? А в хозвзводе лошадей прибавилось. Хозяев-то нет. Убиты или ранены. Все последние бои в пешем строю воевали, как пехота.

— Сади-и-ись!

Застоявшиеся кони, прося повод, перебирали ногами, переступали с правой на левую. Колонна двинулась, застучали колеса повозок по булыжнику.

В стороне Дубно и Панталии время от времени взлетали осветительные ракеты, раздавались короткие пулеметные и автоматные очереди, это так, на всякий случай немецкое охранение себя подбадривало. Обычная их тактика.

Пошли по дороге Дубно — Луцк, но скоро с нее свернули, прошли близ большого села Иванне, здесь должны были остаться тылы полка. Попрощался с Николаем, отдал ему повод своего коня и, пробежав немного, догнал повозку артиллеристов, присел с края.

— Что, товарищ лейтенант, пешком? — спросил ездовой. — А не секрет, за нами-то кто пойдет? Войдем в прорыв, а немцы закроют дырку, и останемся одни, а?

— Не должно быть так, не должно. Комдив приказал 33-му вслед за нами идти.

— 33-му? А он сможет? Чего-то частенько у них не получается, такая молва ходит.

— Ну, это неправда. Полк как полк. Такой же, как наш. Что там, люди, что ли, другие?

— Люди, может быть, и не другие, люди везде люди, я так думаю, но вот Симбуховский-то один. У нас он, поэтому всегда нас вперед...

Вскоре вошли в Млынув. Немцев там не было. 33-й был уже в городе, во дворах у хат лошади, повозки. Симбуховский решил привала в городе не делать, не терять времени. В конце концов, движение двух полков да еще полутора десятков танков не могло остаться незамеченным. Нужно было спешить.

Выйдя из города, полк втянулся в лес. Там нас ждали танкисты. Шесть «тридцатьчетверок», остальные — легкие самоходки СУ-76 да подарок дорогих союзничков — «Валентайны», не танки, мука!

Танки, урча, повылезали из леса на дорогу и, обгоняя нас, пошли вперед. По их колеям двинулись и мы.

Из моего фронтового дневника:

«11 февраля. Рейд на Дубна через Млынув. Идем 17 часов. По дороге сильный артогонь. Есть убитые. Несмотря на то что справа и слева немцы, идем вперед. Рвемся нагло и нахально! Вышли в район кирп. завода».

Не помню сейчас, где был этот «кирп. завод», но помню хорошо другое. Наверное, не случайно тогда, в 1944 году, я записал: «Рвемся нагло и нахально»... Действительно, наш прорыв у Хорупани, где мы, как и предсказывала разведка, натолкнулись на жесткую оборону противника, другими эпитетами не наградишь.

Под сильным артогнем, вслед за танками, проскочив окопы и траншеи, теряя людей, казаки летели вперед, в ночь, в тыл к немцам. И никакие мины, снаряды, пулеметные или автоматные очереди не в силах были их остановить.

Грохот танков, самоходок, несущиеся артиллерийские упряжки, верховые конники, стоны раненых, взрывы снарядов — вот это память сохранила крепко. Всем танкам прорваться не удалось. Сколько их шло теперь с нами, в темноте не определил, но то, что в ночи жарко горели несколько дымящих черными клубами костров, — запомнилось.

Полк пошел рысью, нервы постепенно успокаивались и у нас и у лошадей. Но когда уже не ждали, совсем рядом, с противным визгом стали рваться снаряды. Падали казаки, падали кони. Раненых тут же подбирали на повозки. Симбуховский нервничал.

— 33-й может не успеть, черт его подери! Вечно чухаются... Может быть, нам развернуться да ударить по немцам с тыла? Обратным броском?

— А если Мизерский не подошел к прорыву? Только людей положим... — Начальник штаба с сомнением покачал головой.

— Да, Мизерский мог и не подойти. А немцы наверняка ворота захлопнули. Да собственно, и проход-то был невелик. Нет, вперед, и только вперед. — Симбуховский махнул рукой. — Вперед!

Двинулись дальше. А разрывы снарядов продолжались. Что за черт? Не могла же быть пристреляна вся дорога? Как могли узнать немцы, по какой дороге идет полк? Уж не корректирует ли кто-то этот обстрел?

Мы все дальше и дальше уходили от Хорупани. В небольшом хуторке остановились. Было еще темно. Взмыленные, уставшие кони, тяжело дыша, поглядывали на людей, дескать, совесть-то есть у вас?

Небольшая хата. Зашли внутрь. Пусто. Посреди хаты стол. Симбуховский подошел, расстегнул планшетку, достал карту.

— Давайте уточним, где мы находимся и сколько еще до Дубно.

Его ординарец, молодой парнишка из недавнего пополнения, отстегнул с пуговицы куртки трофейный фонарик, посветил на карту. Подошли офицеры штаба, встали вокруг.

— Так вот, товарищи, мы сейчас на полпути от Хорупани к Дубно. 33-й полк, я думаю, не прорвался. Здесь мы и несколько танков. Противник знает, что мы у него в тылу, хочет нас обнаружить и уничтожить. Я так думаю, нам нужно оторваться так, чтобы он нас потерял. Это сейчас главная задача...

— Василий Федорович, а если нам изменить направление и идти к Дубно не по этой дороге?

— Это я и хочу предложить. Пусть будет небольшой крюк, но зато подойдем к городу совсем не там, где нас ждут. Я предлагаю подход со стороны Броды...

Сильный взрыв прервал Симбуховского. На голову посыпался мусор, щепки, пыль с потолка. Снаряд разорвался где-то рядом.

— Это все с Хорупани бьет, сволочь...

Еще один взрыв. Погас фонарик, послышался протяжный стон.

— У кого есть свет? — вскрикнул Нетребский.

Кто-то из офицеров включил свой фонарик. В хату вбежал Аронов. Симбуховский, отряхиваясь от пыли, наклонился к столу. Только сейчас заметили, что нет его ординарца. Он лежал на полу.

— Ефим, посмотри, что с парнишкой.

Аронов нагнулся над лежащим пареньком, повернул его...

— Он мертв. Осколок вошел в спину, против сердца.

— Этот осколочек мне предназначался... Я же рядом стоял, он и прикрыл меня... Эх, Сашка, Сашка, беспризорная твоя душа...

В этот момент в хату вошли двое разведчиков в маскхалатах.

— Товарищ майор, разрешите доложить...

— Докладывайте, что у вас стряслось? — сердито буркнул Симбуховский.

— Товарищ майор, мы немца поймали, корректировщика. Он с рацией за полком шел...

— Как это — за полком? А что же наши смотрели?

— А мы отстали от колонны, замаскировались и наблюдали. Смотрим, крадется, пригнулся, и радио у него. Ну вот...

— Ах, гад, значит, это он корректировал огонь! Расстрелять его к чертовой матери. Не с собой же в Дубно тащить. Аронов! Всех раненых взять с собой, никого не оставлять! И Сашку моего возьмите, потом в городе схороним. Все, товарищи офицеры. Вперед, по коням. Нетребский!

— Я здесь, Василий Федорович.

— Подскочи вперед, передай танкистам, чтоб от нас не отрывались, по другой дороге пойдем.

Полк двинулся дальше. Заурчали и пошли вместе с нами танки. Уйти бы скорее от этого пристрелянного места. Без корректировки немцы вряд ли будут снаряды бросать. Но нет, противник не успокоился. Снаряды продолжали рваться, но уже не так точно, как раньше. Мы пропустили танки вперед, а сами пошли следом.

Ко мне подошел Аронов. Шли рядом, разговаривать не хотелось. Последний танк обогнал нас, обдав солярным выхлопом, поравнялся с группой офицеров, шедших со штабом.

В этот момент в нескольких метрах от дороги опять разорвался снаряд. Мы только успели пригнуться, но заметили, что от группы, шедшей впереди, кого-то отбросило в сторону, прямо к проходящему танку. Голова колонны остановилась. Мы с Ефимом побежали вперед. Он на бегу перетаскивал свою санитарную сумку со спины на живот.

Танк, пройдя несколько метров, остановился. На снегу рядом со следом гусеницы лежал человек.

— Кто это? Жив?

Мы нагнулись, Ефим посветил фонариком. Человек тихо стонал.

— Это фотокорреспондент. Из корпуса к нам приехал, с полком познакомиться хотел. Ростоцкий его фамилия, — огорченно махнув рукой, произнес Наумов, наш замполит.

Мы с Ефимом осторожно оттащили паренька в сторону, внесли стонавшего в стоящую неподалеку крайнюю хату хутора...

Да, в ту ночь прорыва к Дубно с нами был Станислав Ростоцкий, это его взрыв проклятого снаряда отбросил под танк. Будущего кинорежиссера спас глубокий снег. Если бы не это, танк подмял бы его.

В 1944 году снег помог ему остаться в живых, но не один снег сохранил для нас, для Родины, для искусства этого человека. Ему оказал первую необходимую помощь Ефим Аронов, наш фельдшер, наш боевой солдатский доктор, как его все звали в полку. Ростоцкого, рискуя сто раз погибнуть, вытащили через непроходимые болота казаки-разведчики, его долго выхаживали врачи в госпиталях...

Все эти люди позволили Станиславу Ростоцкому быть тем, кем он был!