"От личной жизни морщины, нервы и дефицит свободного времени!"⁠⁠

Тему Средневековья любят почти лишь все. В том числе, за куртуазность. При этом, мало кого смущает отсутствие понимания, что это слово значит, тем более, что за ним стоит.
Корни куртуазности уходят во французское слово «courtois», что означает "учтивый", "обходительный". И называли им целую модель поведения. Время ж тогда было какое? Только в кино красивое, а на самом деле...

Вот построит рыцарь себе замок где-нибудь на отшибе, чтобы враги косточки переломали при штурме, если еще дорогу найдут. Женится потом, и всех развлечений - охота да война. А супруге рыцарской и того хуже, сиди в потемках и потомках, светло - вышивай, темно - смотри с тоской в бойницу, молодость вспоминай.
Да и потомки, то еще веселье. Сначала рожай их про запас, а затем наследство дели, чтоб не поубивали друг друга. Потому дочерей, уж ладно, рассуют по рыцарям да лордам, ну, в монастырь на худой конец. Но с сыновьями то реальная проблема. Наследовал все старший, а остальным чего прикажете делать? Вот и скитались безземельные рыцари, фрилансеры. Нигде то им не притулиться, семьи не создать. А романтики хочется. Так и придумали они восхищаться Прекрасной Дамой. Вроде и как бы и любовь, а с другой стороны без притязаний. А главное, учтиво.

Трубадуры и менестрели песни об изящных чувствах слагали, доводя придворных до сентиментальных слез и исступления. Причем и сами поклонением Прекрасной Даме не брезговали - дрожали от любви, бледнели и лишались сна. Церковь такое дело осуждала, мол, грех это - чужую супругу вожделеть, и дрожать можно только в честь Девы Марии. Зато дамы приветствовали, не возражали. Да и с чего бы? Выдадут в несознательном возрасте за какого-нибудь мужлана корягоподобного и что? Терпеть прикажете? Терпели, само собой, но поклонникам выражать себя позволяли. Кому ж не будет приятно, когда про тебя то песнь сочинят, то глазом на турнире пожертвуют. И при этом, обходительно. Красота! Хотя, случались жертвы и посерьезнее.

Так в семье одного каталонского графа, Раймунда Руссильонского, пригрелся трубадур Гийом де Кабестань. И избрал себе в дамы сердца супругу графа - Соремонду. Не отличалась бы эта история от многих подобных, если бы Раймунд вдруг не заметил, что слишком часто встречает Гийома, да и пишет тот песни почему то о счастливой и взаимной любви. "Как-то все странно" - подумал граф. Еще и это неуместно радостное выражение лица, когда полагается дрожать и бледнеть. Подозвал трубадура, поставил вопрос ребром, не крутит ли поэт роман далеко не платонического свойства с его, графьей, женой.

И держит его так ласково, за шиворот. Де Кабестань напрягся. Рыцарь, не рыцарь, а жить хочется. Потому напустив на себя беззаботное веселье, аж рассмеялся, правда, немного нервно: "Что же вы такое нелепое придумали? Ни в коем случае. Все мои высоконравственные поэзии любовного характера посвящены исключительно вашей свояченице, Агнессе. Исключительно!" Раймунд тоже похохотал, мол, какая презабавная ошибочка вышла.

А вечером, рассказывает Соремонде: "Представляешь, курьез давеча приключился. Я то думал ты мне с трубадуром изменяешь, планировал его убить. А он то, смех да и только, оказывается сестре твоей в любви изливается". И хихикает. Даже не сразу заметил, что Соремонда в обморок упала. "Как-то все странно" - снова подумал граф и лег спать.

Спустя несколько дней, Гийом выступал уже с новым шлягером о ссоре и примирении влюбленных. И вот тогда Раймунда смутные подозрения не то что начали терзать, он все понял. "Ну, - думает, - буду мстить". Подкараулил Гийома и заколол. Не рогами, что было бы логично, а совершенно прозаической шпагой. Но и этого ему было мало. Извлек трубадурово сердце, притащил на кухню. "А приготовьте-ка, - говорит еле живому от ужаса повару, - рагу какое-нибудь, всенепременно вкусное". И пошел прочь весело насвистывая.

Ужин Соремонда уплетала с аппетитом. С Гийомом недоразумение уладили, любовь пуще прежнего. Муж, вон, тоже сидит, добродушничает. Жизнь прекрасна и полна чудес. А граф тем временем интересуется, вкусно ли было, может, добавочки. И рассказывает, мерзавец, что, собственно, супруга только что съела. Та конечно же не поверила, до последнего надеялась, что Раймунд шутить изволит. А он и к этому готов. "На!" - улыбается и протягивает Соремонде голову трубадура. Естественно, отдельно от самого трубадура. Графиня традиционно в обморок. Полежала немножко, пришла в себя, говорит: "Знаете, сударь, а ведь вы в некоторой степени правы. Ничего вкуснее я еще не пробовала. Вряд ли после такого прекрасного блюда захочу есть что-то еще". Граф эвфемизмы уловил, кинулся было на супругу со шпагой, но она уже вышла... в окно. Насмерть.

Король, который был сеньором и Раймунда Руссильонского и Гийома де Кабестань, получив известие о происшествии, разгневался. У Раймунда отнял все имущество, разрушил все замки, самого бросил в тюрьму, где тот со временем и умер. Прах же Гийома и Соремонды приказал перевезти в Перпиньян, столицу провинции Руссильон, там его захоронить у ворот церкви, и на могиле чтоб обязательно написать, как они умерли. А дамам и кавалерам дал наказ - каждый год могилку ту навещать и вспоминать несчастных. Для сочувствия, для назидания ли, это мы уже не узнаем. Такая вот куртуазность...


п.с. Заголовок не является: манифестом, иронией, намеком, заявлением, циничным замечанием, призывом или осуждением. Просто черный юмор и цитата из фильма "Сердцеедки", 2001