Ольф 8⁠⁠

Часть вторая «Лучше дай игрушку муравьям»

Париж. Гм. Париж как Париж. Просто город. Закованная в камень речка, плотная застройка, узкие улочки, забитые машинами. Перекрестки-звезды с ничем не ограниченным количеством лучей. Жуткая скученность в центре, если не считать проложенных Османом проспектов и Елисейских полей. Местные небоскребы оказались не такими громадными, какими были на фотографиях, а райончик с ними – просто крохотным по отношению к остальному городу. Я полетал между ними, прошелся по переполненным достопримечательностям, заглянул в стеклянный ромбик Лувра… и вернулся к оставленному у знаменитой Башни кораблю (где его еще спрятать, как ни рядом с толпами туристов?). Корабль взлетел от бесконечной очереди внизу вертикально, к самому верху…

Упс. Внимание отвлеклось. Родной язык? Здесь?

Я вновь приблизился к средней площадки башни, которую только что миновал.

Стоят. Кривят кислые физиономии. Двое мальчиков-мажоров. Холеные, расфуфыренные, жеманные. Явно ничего сами не добились, а здесь оказались на деньги богатеньких родичей или иных спонсоров (варианты даже не хочется представлять). В глазах – скука и мировая пустота. Один продолжал:

– …Как пел Владимир Семенович:

«Плевал я с Эйфелевой башни

На головы беспечных парижан…»

– А у Жванецкого, помнишь? – перебил второй, сгибаясь над стальным парапетом. – «Чем выше влезешь вверьх, тем сильнее хочется плюнуть вниз».

Спародировав интонацию, он набрал полный рот слюны, и она уже приготовилась отправиться по указанному адресу, но тут вмешался я.

Ребята остолбенели, когда перед ними раскрылось пространство, и в нем образовалась жуткая, почти мультяшная морда тролля. Прямо в воздухе.

Стараясь не поворачиваться боком, чтобы зрители не заметили уходившие за уши резиночки, я мощно двинул хуком справа левого парнишку в челюсть. Тот поперхнулся набранной слюной, а когда проглотил – взвыл.

В этот момент моя рука совершила движение словно веером, тыльной стороной кулака наотмашь сокрушив правую скулу второго.

– Не шалите больше, робяты, – прошипел я на прощание, прежде чем скрыться.

Выражения, что застыли на тронутых справедливостью физиомордиях, доставили громадное удовольствие.

На этом мои Парижские каникулы закончились. Слишком многого ждал от знаменитого города, оттого и разочарование. Отныне буду подходить к путешествиям с умом.

Потянуло в Италию.

Флоренция произвела впечатление. Еще понравились Бреша с ее крепостью и «небоскребом», сошедшая с картинки альпийская Кортина д’Ампеццо, замки на горных вершинах, затерявшийся в горах Тренто, где во времена, когда он наименовался Тридентом, в неприступном замке епископа разделили неимоверное количество библейских текстов на канонические и не очень…

Равенна, что каким-то чудом умудрилась некоторое время быть столицей Римской Империи, не понравилась. Врут, наверное, что была столицей. Цену набивают. Или мы не все знаем.

Долго присматривался к Венеции, но улетел, решив вернуться сюда позже. Сверху – красиво, не спорю. Когда же снизился до уровня воды в каналах… Нет, на Венецию нужно смотреть свысока. Хотя бы с башни над площадью или из шикарных окон дворца Дожей. С другой стороны, сейчас Йошкар-Ола выглядит не хуже, разве что без гондол в итальянском понятии. Разница между ними существенная, и не во всем в пользу Венеции. Весьма не во всем. Так всегда, когда один гордится прошлым, а второй в это время (пусть не всегда успешно, но ведь старается) строит будущее. Венеция хороша, но это старушка, откладывающая на похороны. Старушка еще весьма симпатична, ей есть, что вспомнить, но внуки уже тянут одеяло на себя.

Попался на глаза парк развлечений на побережье. Почти Диснейленд, но без Микки Маусов. Если б имелись деньги – сходил бы. Увы, ныне я могущественный, но безденежный.

Озеро Комо, затем озеро Гарда с еще одним игровым парком… Черт возьми, здесь даже старинная электростанция вписывается в ландшафт как украшение. Зачет.

Милан с невероятным, но скучноватым собором, Турин – прародина Лады, которая в девичестве Жигули, а по матери – Фиат… Болонья с первым университетом, серо притулившемся посреди центра…

Нельзя получать впечатления в таком количестве. Стало приедаться, и корабль направился в город, который я оставил на сладкое.

Рим.

Здесь я вышел погулять. Город дышал стариной, хотя тоже не столь древней, как я надеялся. Если говорить об античных развалинах, то в Африке их в десятки раз больше как по численности, так и по размерам. Зато больше нигде нет такого пиетета по отношению к памятникам. Для местных времена империи – это время, когда они были великими. Больше в их истории такое не повторялось, поэтому гордятся. А кто не гордится своими достижениями? Ну, не своими, а предков. Чтоб хоть чем-то гордиться. Ведь чтоб гордиться собой, сначала требуется что-то совершить, а это трудно, затратно и лень. Потому большинство предпочитает гордиться предками. Привет от Венеции.

Римская площадь Венеции каким-то вывертами сознания ассоциировалась у меня с Муссолини, вероятно – из-за транслировавшихся хроник времен войны. Этот итальянский отец народов незабываем для меня ответом своим подданным мусульманского вероисповедания на просьбу построить в Риме мечеть: «Разрешить немедленно, сразу, как только в Мекке разрешат построить церковь».

Ватикан я просто облетел, хотя его сокровища меня интересовала до чертиков. Но главное скрыто в подвалах, а у меня фантастические возможности только снаружи. Нестыковочка.

Фонтан Треви… В одном из старых фильмов Челентано подвозил сюда девушку на автобусе. Сюда. На автобусе. Сказочники. Хотя, когда в американском фильме у Тома Хэнкса курьерская Газель сломалась на брусчатке Красной площади, бред ситуации до иностранцев тоже не доходит.

Испанская лестница, видимо, знаменита чем-то мне неизвестным, поскольку – просто лестница, как Потемкинская в другом не менее известном городе. Если не знать истории сооружений и связанных с ними слухов, смотреть на старинные камни неинтересно. Поэтому экскурсия продолжилась по диагонали – просто осмотр без подробностей. Тибр – несуразная речушка, которой любая из протекавших у меня на родине сто очков вперед даст. Сто? Тысячу! В очередной раз убеждаюсь, что без грамотного маркетинга в современном мире никуда. Иначе почему даже маленькое поселение в Европе, откопанное археологами, это обязательно город, а многократно превосходящее его по размерам нечто похожее в Сибири – городище? Кто и когда поделил глобус на людей и варваров?

Устав портить себе настроение несправедливостью мира, я на прощание сделал еще один облет городских кварталов. Последний взгляд на Вечный Город (слава маркетологам!), кисти легли на рукояти управления, и я уже собрался дать старт путешествию в иные земли…

И тогда произошло неожиданное.

Двое. В открытом проеме окна. На последнем этаже. Он и она. Держась за руки, выглядевшая зелеными подростками парочка нежно поцеловалась и…

Шаг вперед они сделали вместе.

Пять этажей до асфальта.

Они летели, словно птицы, только не расцепляя рук. Вниз. Но летели. Счастливые, свободные и дико испуганные.

На пути полета кто-то начал открывать деревянную ставню-жалюзи. Здесь, на краю старого города, такие сохранились на многих окнах. Деревянная створка словно волнорезом разбила пару. Грохот. Расцепившиеся руки. Крики – летевших и того, кто открывал. Парня несколько раз перекувырнуло в воздухе перед ударом о землю, а девушку отбросило вбок, почти переломив о каменные перила старинного балкона сбоку, где зацепило за что-то вроде водостока и после невероятного сальто сбросило внутрь другого балкона этажом ниже.

Из судьбоносного окна выглянула всклокоченная голова и, глядя вниз, снова заорала благим матом. На асфальте лежало нечто похожее на сломанную ребенком куклу. Кукла частично превратилась в кровавое месиво, к ней бежали прохожие. Голова из окна исчезла и вскоре тоже появилась на улице, уже в комплекте с остальным организмом, хотя сверху мне все равно видна была только голова. Шум, гам, тарарам. Мгновенно соткалась, словно из воздуха, воющая светомузыкой полиция. Из тесных улочек, словно поджидал за углом, выпрыгнул фургон с непонятной надписью «Пронто соккорсо» на борту, судя по расцветке и красному кресту – скорая помощь. Возникла суета, все смотрели вниз.

И только я смотрел в другую сторону. На девушку, отброшенную на чужой балкон. Ее никто не заметил.

– Как можно ближе, – приказал я кораблю подрулить к злополучному балкону.

Тонюсенькую девушку возраста Джульетты перекрутило узлом, она лежала без признаков жизни. Типичная итальяночка, очень темненькая – должно быть, один из родителей родом с довольно близкого Ближнего Востока или столь же не далекой отсюда Африки. Чернявая, кудрявая, худощавая. С правильным носиком и острыми узкими скулами. Босая. Цветная блузка разодрана в клочья, покрыта кирпичной пылью и сочившейся изнутри кровью. От джинсов остались лишь одна штанина и кусок пояса. Джинсы ее и спасли – благодаря второй зацепившейся штанине девушка не улетела вниз, подобно своему Ромео, а была отброшена по дуге, словно часовой маятник.

Что делать? Дать знак тем, что внизу? А как? Пока сообразят… Да и двигать ее, скорее всего, нельзя.

Верное решение было единственное. Ноги ступили на пустой балкон, за пыльной дверью которого тишина и пустота, руки подхватили оказавшееся почти невесомым тельце. Перемахнув обратно, я бережно уложил ношу на кровать, что умела вылечивать, и корабль принялся кружить в поисках больницы.

Решение нестандартной ситуации, за которое после долгих дискуссий высказались все участники голосования в лице меня милосердного, меня недовольного и меня испуганного, все-таки единогласно принято: пусть неведомые системы корабля вернут девушку к жизни, а остальное доделают врачи.

– Мамма… – тихий стон.

Почему не останавливается кровь? У меня это происходило сразу.

– Лечить! – уже вслух приказал я.

Снова ничего. Корабль отказался выполнить приказ. Похоже, он лечит только хозяина.

– О, мио Дио… – Девушке было очень больно.

Она еще в сознании. Пока. Если не успею ничего предпринять…

Я покосился на медальон. Прочь эгоистические глупости, на кону жизнь. С дикими сомнениями, но я все же перевесил его на шею страдалицы, осторожно приподняв скорчившуюся от боли головку.

– Подожди-подожди. Сейчас. Потерпи чуточку.

Взгляд перетек на медальон.

– Вылечи, дорогой, – попросил я с чувством. – Помоги ей…

* * *

Прямо передо мной – знакомый шевелящийся потолок. Вертикально. Мы упали?! Нет, это я почему-то лежу. На полу. Попытка подняться ни к чему не привела. Что-то сказать – тоже.

Итак, я очнулся полностью обездвиженным. Первое, что взгляд нашел после потолка – дико вращающиеся ошалелые глаза девицы. Она прижалась спиной к ненормально мягкой стене, руки судорожно прикрывают прорехи в одежде, плечи напряжены, ноги чуть согнуты и готовы в любой миг броситься наутек. Загнанный зверек в клетке.

Девушка боялась меня. Я был враг.

Все стало на свои места. Не она утихомирила меня. Это корабль защищал нового хозяина.

Полный пипец. А если она отдаст мысленный приказ ликвидировать возможную угрозу? На что еще способен мой… точнее, уже не мой летающий объект из тридесятого сказочного царства? Распылит на атомы? Превратит в жабу? Отправит в другое измерение, где дышат азотом и пьют кислоту?

Заметив, что я не двигаюсь, девушка решилась. Шажок за шажочком она осторожно приблизилась, надо мной склонилось настороженно озиравшееся личико.

– Ки сэй? Довэ ми трово?*

*(Кто ты? Где я?)

И еще много другого. К сожалению, об итальянском языке я знал только про постоянное ударение на предпоследний слог, и что все слова оканчиваются на гласную, оттого он такой певучий. И слово «феличита». Сейчас это знание никак не могло пригодиться.

– Перке соно кви? Коза э?* – продолжал изливаться горячий поток тревоги.

*(Почему я здесь? Что это?)

Как сказано, мои познания в итальянском исчерпывались вышеупомянутым словом, а оно не прозвучало. Поэтому сознание пропустило сказанное мимо ушей. Я не мог говорить, не мог шевелиться – оставалось заниматься тем единственным, чем мог. Я, наконец, внимательно разглядел свою итальянскую захватчицу. Передо мной – испуганные карие глаза, что напоминали угольки. Длинные вьющиеся волосы цвета ночи. Избавившиеся от кровавых потеков щечки. Рост на голову ниже меня. Фигурка подростковая, ладная и нескладная одновременно. Левая ножка в ободранной джинсе выставлена вперед, на голом правом бедре рука боязливо сжимает остатки брючного верха и бывшего белым нижнего белья, которое превратилось в труху. Зато под всем этим – идеально гладкая здоровая кожа, забывшая о шрамах, синяках и внутренних переломах. Корабль сделал свое дело, поставив ее на ноги почти мгновенно… или сколько я там лежал в отключке.

Шея тоненькая, как у ребенка. Да и сколько ей лет, свихнувшейся Джульетте, что непоправимо врезалась вышедшим из строя самолетом в мое наладившееся настоящее? Шестнадцать? Семнадцать? Вряд ли больше.

Угловатость движений. Детский взгляд, в нем – страх и наивное ожидание чуда. Маленькая грудка, которую в проглядывающем из порванной блузки месте прикрывает левая ладонь. Крестик. И… мой медальон. Что же я наделал…

Меднокожая итальяночка настойчиво продолжала что-то лепетать и бесполезно чирикать, взгляд настороженно ощупывал то меня, то невозможную для ее мироощущения обстановку. Потом она, видимо, что-то вспомнила. Глаза выпучились:

– Сэй анджело?*

*(Ты ангел?)

Голосовые связки внезапно оттаяли – она же требовала ответа. Нужно завоевать ее расположение, тогда корабль выполнит и другие ее подсознательные приказы. Это мой шанс!

– Анжела? – как можно мягче произнес я. – Привет, Анжела. Приятно познакомиться.

– Нон каписко.*

*(Не понимаю)

– Не понимаю.

Мое разморозившееся лицо растянулось в ответной улыбке. Пока только лицо, но уже что-то. Как говорил индеец, в пятый раз наступая на грабли, «тенденция, однако». Того и гляди, до рук дойдет. И тогда…

В моих глазах разлилось неохватное море радушия, доброты и благожелательности. Или того, что получилось, ведь до актера мне как до Австралии на поезде.

Кого она видит во мне? Лохматый молодой человек славянской внешности в униформе двадцать первого века – в джинсах и свитере. Путешественник во времени? Инопланетянин? Посланник ада? Во всяком случае, не ангел, это точно, ведь она носит крестик, а самоубийство – худший из грехов в любой религии. Если б за чертой ее кто-то встречал, то явно не ангел.

С другой стороны, крестики у многих, а в мире не становится лучше. В решающие минуты человек думает не о догмах, а о себе, о своих жизни и счастье. Почему Анжела должна быть исключением?

– Коза май виста. Соно морта? – Девушка еще раз быстро огляделась. – Перке нон сто инсьемэ кон Джованни?*

*(Нечто невиданное. Я умерла? Почему я не вместе с Джованни?)

– Джованни? Анжела, здесь нет никакого Джованни.

– Но. Нон соно ун анджело. Сэй ту.*

*(Нет. Не я ангел. Ты).

При очередном упоминании имени ее указательный пальчик оторвался от груди и уперся в меня. Кажется, девчонка повредилась умом. А это, видимо, кораблем не лечится.

– Я не Анджело. – Моя голова отрицательно мотнулась.

Ура! Шея освободилась!

– А-а, ты имеешь в виду своего друга… или, может быть, жениха? – предположил я. – Но я не Анджело. И не Джованни, кем бы он ни был. Твой друг… погиб. Прости. Мне очень жаль.

– Довэ ста Джованни? – До нее вдруг дошло. – Люй э морто? Соло люй?*

*(Где Джованни? Он мертв? Только он один?)

Уголки девичьих глаз наполнились блестящими капельками.

Ексель-паноксель, как же с ней объясниться? Прежде я изучал немецкий, из которого теперь помнил только «Гитлер капут» и «хенде хох». Ну не располагает наша система обучения к глубинным знаниям. Или мотивации не хватило.

Еще чуть-чуть я знал из английского – результат общения с компьютером. Но и это не могло помочь в бытовом общении с носителем иного языка.

– Нон парли итальяно? – Девушка пыталась решить ту же проблему. – Ио нон парло инглезе. Со алькуни пароли. Андестенд?*

*(Не говоришь по-итальянски? А я не говорю по-английски. Знаю только несколько слов. Понимаешь?)

– Ноу. – Я развел руками.

Помолчали.

– Полакко о но? Ке лингва? Данезе? Олландезе? – начала перечислять девица непонятные слова. – Джапанезе?*

*(Поляк, нет? Какой язык? Датский? Голландский? Японский?)

Говорила она специально очень громко, словно с глухим, слова проговаривались четко, будто от этого становились понятнее. Иногда собеседница срывалась, тогда выстреливали длиннющие фразы, из которых я иногда улавливал только понятное «мамма миа».

Смуглое лицо почти нависло надо мной. Бесценный медальон болтался на шее вместе с крестиком и совершенно ею не замечался, а меня едва не задевал по животу и неподвижным рукам. Впрочем, руки начали отходить. Еще немного…

Мой жадный взгляд, направленный, с ее точки зрения, на едва прикрытую грудь, встревожил девушку. Она отпрянула. Мои руки снова сковало льдом.

– Ми кьямо Челеста, – благовоспитанно произнесла она с безопасного расстояния, постучав прикрываемой рукой себе по груди. – Э ту?*

*(Меня зовут Челеста. А тебя?)

Кажется, она представилась. Выпорхнувший в мою сторону указательный пальчик потребовал совершить ответное действие. Так я понял.

– Челеста?

– Си-си,* – зажглись глазки-угольки.

*(Да-да.)

– Оле… ф.

Концовка стала неожиданной даже для меня самого. Наверное, не хотелось вновь попадать в историю как с Артемом. И какая-то примазанность к неизвестному Альфалиэлю проявилась. Альф, эльф, Ольф… Неплохая компания.

Самое крутое представление, известное каждому, это киношное «Бонд. Джеймс Бонд». Ничего не убрать, не прибавить. Имя, за которым многое стоит, и все должны это почувствовать. Короче, мечта любого подростка… живущего внутри любого мужика. Теперь и я смогу под воображаемую тревожную музыку, что настраивает на серьезность и предлагает опасаться того, кто сейчас будет говорить, скромно объявить: «Ольфалиэль. Можно просто Ольф». Несравнимо с Ольжик или Олёжичек.

(продолжение следует)