Ничто не ново под луною, и как и прежде плачет человек.
"Ничто не ново под луною:
Что есть, то было, будет ввек.
И прежде кровь лилась рекою,
И прежде плакал человек,
И прежде был он жертвой рока,
Надежды, слабости, порока. "
Н. М. Карамзин
«Освящение публичного дома» (Эскиз)
Владимир Маковский.«Освящение публичного дома» . 1900 г.
При виде этого неоконченного полотна на ум сразу же приходят вопросы: как богоугодным заведением может быть дом терпимости, и кто может взять на себя смелость «освятить» грех?
Маковский затронул горячую тему «критического реализма»: «бордель как низменная точка греховности и религия, воспринимающаяся обществом как высшее проявление духовности, совместившиеся вместе как общее социальное падение».
Это только эскиз. О воплощении мне ничего не известно. Страшно подумать, какое полотно смог бы создать Маковский, этот великий мастер жанровых сцен.
Освящается богоугодное заведение - дом терпимости. В глубине картине поп перед образом Богородицы (или Спаса), вокруг него мамзельки. Виды видавшая дебелая в оранжевом платье спокойно ждет окончания этого действа. Слева тоненькая, юная в белом платье с упавшими руками. В зеленом, очевидно, сама мадам. Ей нечего опускать глаза долу, напротив, она гордо выпятила грудь. Почему проститутка на коленях? Уж, конечно же, она просит у Бога не щедрых и ласковых клиентов, а умоляет избавить ее от унижений.
На переднем плане у Маковского блудуарчик со следами кутежа. Художник даже в эскизе смог передать чувства девушки, вынужденной идти по желтому билету. В лице, фигуре отчаяние, безысходность, исступленность. Она осеняла себя крестом, но словно застыла в последнем движении. Мне кажется, что она, как и ее товарка на коленях, неустанно молилась о скорейшем избавлении от этого постыдного занятия. Безусловно, что многие женщины должны были переступить христианские устои, признав себя блудницами и греховницами. Но теперь все, чем она занимается, получает ... благословение от Господа. А значит, теперь она обречена.
Не знаю, что подвигло Маковского к такому сюжету. Смогло бы выйти это полотно из-под кисти художника, и как бы сложились его отношения с церковью? Но эскиз будит чувства горькие и жуткие.
«Освящение водочного магазина»
Николай Орлов. «Освящение водочного магазина». 1904 г.
Тем не менее на Руси церковь освящала все: и винно-водочные лавки.
«Свидание»
Владимир Маковский. «Свидание». 1883 г.
В деревне нищета. Пацана отдали «в люди». Т.е. послали в город работать на хозяина, который эксплуатирует детский труд. Мать приехала навестить сына. Тому явно живется несладко, мать все видит. Пацан жадно ест привезенную булку.
Выжигание леса
Ээро Ярнефельт «Под ярмом» («Выжигание леса»), 1893.
На ровне со взрослыми.
«Проводы покойника»
Проводы покойника, Василий Григорьевич Перов, 1865
Тощая лошадёнка медленно и понуро тащится по пригорку навстречу порывам ветра. В санях — грубо сколоченный гроб, прикрытый рогожей и перевязанный верёвками. По обе стороны от него примостились на санях дети. Печально смотрит девочка. Напротив — мальчик в огромной меховой сползающей на глаза шапке. Он ёжится от холода, кутаясь в большой отцовский тулуп. Рядом с санями, провожая в последний путь хозяина, бежит собака, ещё выразительнее подчёркивая одиночество и бесприютность осиротевшей крестьянской семьи. Лица матери мы не видим, но как красноречивы её склонённая голова и опущенные плечи! Никого нет рядом, никто вместе с ними не провожает в последний путь единственного кормильца крестьянской семьи. И оттого, что у них нет сочувствующих, ещё в большей степени ощутим трагизм происходящего. Это впечатление усиливает безрадостный, унылый пейзаж: занесённые снегом поля, сгущающиеся сумерки, низко нависшие мрачные, свинцовые тучи. Кругом холодное безмолвие и бесконечная, мучительная тишина...
«Дьячок объясняет крестьянам картину Страшного Суда»
Василий Пукирев.«Дьячок объясняет крестьянам картину Страшного Суда». 1868 г.
В те времена основы православной веры служили запугиванием и угнетением непросвещенного крестьянства.
Максим Горький в автобиографичной повести «Детство» писал: «Вспоминая эти свинцовые мерзости дикой русской жизни, я минутами спрашиваю себя: да стоит ли говорить об этом? И, с обновленной уверенностью, отвечаю себе: стоит…»
Прошло в среднем полтора столетия с тех времен, которые отражены на полотнах русских классиков, но совсем мало что изменилось.
Единственное, что в большей части семей детей перестали бить, ругать… им прощают все их проказы и истерики. Главным в семье стал – ребенок.