Надежда⁠⁠

"Все писатели ранимы, и всех снедает внутреннее беспокойство. Ими движет желание перенести на бумагу часть самих себя, но они не просто записывают все, что приходит на ум. Они садятся за стол, дабы совершить некий литературный акт, и личность, возникающая на бумаге, гораздо скованнее той, что — фигурально говоря — взялась за перо. Вся хитрость в том, чтобы отыскать за этой скованностью реального человека."

Эта история всплыла в папках моей памяти в последний день, уходящего 2017-го года. А способствовало этому, ужасное настроение и многочасовое прослушивание альбома одного из наиболее депрессивных российских исполнителей. 
 В этом рассказе не будет сюжета и развязки, не будет драйва, не будет ничего "цепляющего". Он не несёт в себе никакой художественной ценности, и вряд ли затронет "струны" чьих-либо душ. Кому-то, этот рассказ покажется унылым говном. Не исключено, что некоторые, узнают в нём себя. Для меня же это частичка того унылого мирка, в котором я существовал в те годы.
 
Мой отец мечтал о том, чтобы я научился свободно разговоривать на людях, и вливаться в любой коллектив. И вот, однажды ему пришла мысль отправить меня на курсы ораторского мастерства. Причиной этому в том числе послужило то, что я сменил два учебных заведения и ни в одном из них, так и не смог ни с кем подружиться. За курсы была отдана некая кругленькая сумма и, после недолгих уговоров, я согласился их посещать.

 Вёл это мероприятие упитанный, напористый и харизматичный мужик в чёрном пиджаке (нет, это был не Владимир Соловьёв). Всё, что он рассказывал и пытался донести, мне по большому гамбургскому счёту было совершенно не интересно. Я ходил туда, лишь для того, чтобы как-то оправдать деньги, потраченные отцом. И, что уж тут скрывать — "накатить пивасика" на сэкономленные от поездки в метро, деньги. 
На одном из финальных занятий "ученикам" было предложено выйти и спеть свою любимую песню на всю аудиторию. Аудитория была численностью около пятидесяти тысяч человек. По старой школьной привычке я уселся где-то ближе к последним рядам, и нервно стал ждать, когда очередь, наконец дойдет и до меня. 
 Уныло наблюдая, за тем как великовозрастные мужчины и женщины выходят и поют что-то из советской эстрады, я сидел и думал что-же спеть мне. В голове крутились два варианта: всем известная «Звезда по имени солнце», либо «Надежда» Дельфина. 
Пока я сидел, погружённый в себя, на импровизированную сцену вышел парень лет тридцати. До меня донеслись то ли спетые, то ли проговоренные, приглушенным и сдавленным голосом строки "Белый снег, серый лед, на растрескавшейся земле.." Я разумеется захотел полюбопытствовать, кто невольно "украл" один из моих вариантов. Каково же было моё удивление, когда я узнал в этом человеке того самого Дельфина.. Я решил, что мне могло показаться— немного привстал и пригляделся. Смутило то, что кроме меня никто ничего не понял. Сустя годы, посмотрев несколько интервью с участием Дельфина, я пришёл к выводу, что это был именно он.
Но вернёмся ко мне. Несколько минут я сидел, ошарашенный увиденным, настолько, что не заметил как дельфин закончил своё "выступление" и на сцене появился уже совершенно другой человек. Вскоре дошла очередь и до меня. Я поднялся и, проходя сквозь ряды, в муках соображал что же спеть... Надежду или Звезду? Но, как это всегда бывает в подобных ситуациях струсил, и спел унылый отрывок, заезженной всеми песни, и, потупив взгляд виновато пошёл на своё место.