Мой друг - домовой. Глава двадцать четвертая.
Глава двадцать четвертая. Двойные неприятности Люцифера.
Стоя на крыльце утром, я улыбался рассвету. Аля еще спала, домовых не было видно, и я с умиротворенной моськой обозревал окрестности. Взгляд упал на калитку, которая скрипнув, отворилась.
- Ох, соседушка. Ты-то мне и нужен. Старенькая я совсем стала, – противный голос бабы Моти испарил все мои радужные мысли.
- Привет, баб Моть, – натужно улыбнулся я старушке, ища глазами ее плешивого пуделя. – А где Люцик?
- Ох, он нервненький стал. Совсем от ручек отбился. Как на дачу ехать, так его бедняжечку, аж трясет, – запричитала баба Мотя, а я коварно улыбнулся. – Вот и оставила его на участочке.
- Так, что за помощь-то нужна? – я ласково подтолкнул говорливую старушку к цели ее визита.
- Мне нужно дровишек наколоть, милочек, – улыбнулась баба Мотя.
- А ваши внучата где? Вновь по клубам шастают? – скрипя зубами, выдавил я. Ну, не люблю я трудиться на чужих людей, у которых семь внуков в Москве живут.
- Заняты они, Андрюшенька, – я скривился от коверканья моего имени. – Учеба, работа, да дела у них свои, молодые. Ты же поможешь бабушке?
- Куда я денусь, – прошептал я, и вслух добавил. – Домой забегу на минуту и приду.
Написав Алине записку, что буду у соседки рубить дрова, я направился к соседскому дому.
Баба Мотя не поскупилась на дрова, заготовив целую тонну отборной древесины и тупой топор. Я вздохнул и вернулся за своим топором, который был острым и удобным. Не хватало еще руки до крови разодрать совковым убожеством надоедливой старушки.
Поплевав на ладони и воткнув наушники с отборным металом, я принялся за работу. Баба Мотя клевала носом, держа на коленях истеричного пуделя Люцифера, который был вообще не похож на своего именитого тезку.
От моих ударов дрова раскалывались, как гнилой орех и скоро вся полянка была усыпана небольшими чурками. Я воткнул топор в побитое молью полено и принялся собирать свой урожай. Баба Мотя милостиво принесла мне стакан теплой воды, хотя я знал, что дома у нее два кулера с ледяной минералкой стоят. Подарок тех самых внучат.
За два часа я порубил всю поленницу и перед решающим сбором дерева решил устроить перекур. Солнце уже немилосердно припекало, и я скинул майку, ставшую мокрой от пота.
- Ох, что же ты худенький такой? – загундосила старушка, увидев мою поджарую фигуру. – Картинки страшные вон у тебя на груди.
- Это татуировки, баб Моть, – пояснил я. Уж у ее внуков таких картинок масса должна быть.
- Видела, а как же. Только это все не от Боженьки пришло, – парадокс двойного действия. Баба Мотя верила в Бога, но ее пуделя звали Люцифером. Когда я обратил на это ее внимание, она ответила по-деревенски просто. – Так мне же внучата подарили собачку. Вот и назвали так. А песик привык уже. Не хотела я его травмировать-то.
Я побурчал себе под нос, где я видел такие травмы, таких внуков, и такого пса, но запнулся, посмотрев на Люцика.
Пудель мелко дрожал и готов был упасть в обморок. Напротив стула, у самых ног бабы Моти, стояла Чуча и с интересом смотрела на плешивого собачьего принца.
- Чуча, не трогай его, – прошипел я, тихо подбираясь ближе. – Не. Трогай!
Гадко улыбаясь, домовиха ущипнула пса за филейную часть. Бедный пудель этого не вынес и отчаянно скуля, оросил бабу Мотю своими жидкостями. Та от неожиданности, выпустила собаку из рук.
Люцифер, виляя тощим задом, прижался к ее ногам, и принялся дрожать еще сильнее. Пока из-за поленницы заготовленных дров не раздался мерзкий смешок Нафани.
- Вот ты где, животная противная. Бойся гнева Нафаниного! – загундосил дух, показывая пальцами козу. Несчастный пес мелко затрясся от страха. Я зарычал и двинулся к дровам с целью проучить мелкого проныру.
Ошалевший Люцик бросился мне под ноги. Вдобавок укусив за щиколотку. Я заорал от неожиданности и пнул вероломного пуделя. Чем спровоцировал истерику у бабы Моти. Старушка увидев, что я ударил ее драгоценного песика, кинулась избивать меня своим бадиком.
- Ай. Баба Мотя. Перестань! – отмахивался я от полоумной старушенции. Нафаня принялся выводить арию Брунхильды из оперы маститого арийца Рихарда Вагнера, гудя, как гигантский шмель.
- Не бей Люцика, нехристь! – визжала баба Мотя.
- Ууу, сожру, – кричал Нафаня, гоняя Люцика по поляне.
- Ууу, псина!! – улюлюкала Чуча, гоня пса на Нафаню.
- Баба Мотя! Перестань!
- Нехристь! Вот тебе!
- Ай!
В этот момент у калитки появилась Алина. Чуча тут же спряталась вместе с Нафаней в ближайшие кусты. Люцик валялся в луже собственного ужаса с ошалевшим видом, а баба Мотя продолжала лупить меня палкой по спине.
- Что тут происходит?! Отпустите его старая ведьма! – рявкнула Алина, кинувшись на мою защиту. Но баба Мотя уже выдохлась. Всхлипывая, старушка вползла на свой трон, взяв на руки полуживого Люцика.
- Изверг. Так напугал тебя, моя собачечка, – шептала баба Мотя, целуя испуганного пса прямо в нос. – Все хорошо, сладенький. Все хорошо. Сейчас бабушка тебе колбаски нарежет вкусненькой.
Я же послав добрые дела куда подальше, подхватил майку с топором и двинулся домой, злясь на весь белый свет.
Аля милостиво обработала мои раны настолько быстро и умело, что я забыл и про Люцика, и про бабу Мотю, и про двух домовых, благодаря которым и начался этот бедлам.
- Бедненький ты мой, – ласково шептала девушка, протирая ваткой синяки. – Расскажешь, что случилось?
Я поведал ей о страшной сече не на жизнь, а на смерть и о вероломных домовых. Алина хохотала, вытирая слезы. Да и я сам уже отошел от произошедшего.
- Ну, вот. А ты говорил, что он будет метать и рвать тебя на английский флаг, – радостно произнесла Чуча, стоя в дверях. За ее спиной маячил лукаво улыбающийся Нафаня.
- Наф. Ах. Ты. Зараза! – прошипел я и бросился за домовым. Тот принялся петлять по двору, улюлюкая мне в ответ, чем еще больше распалял мою ярость. Но удача улыбнулась мне.
Дух, не увидев корягу на дороге, зацепил ее своей ногой и кубарем полетел по тропинке. Мне оставалось только схватить его.
Дальше я не слышал никого. Сорвав по пути пучок крапивы, я потащил визжащего домового в баню. Нафаня завыл. Горючими слезами.
- Вот ты скотина, бес. По твоей милости, меня отлупила немощная бабка, а парализованный пес укусил меня за ногу. А теперь на тебе. Плачет!
- Барин, я не думал, что так все будет. Я же шутил, – вопил домовенок. – Ну не люблю я этого пса. Что ж теперь, сжечь меня во славу Р'глора?
- Ну, польза от всего этого тоже есть, – буркнул я, выбрасывая крапиву и вытирая горящие руки о штаны. – Теперь баба Мотя меня и близко к себе не подпустит. Живи, прохвост.
- Ай, люб ты мне барин. Добрый, хороший.
- Кончай выть, – я отвесил барабашке легкий подзатыльник. – За это ты будешь три месяца выполнять всю работу по дому!
- Да, барин, да. Как скажешь. Только прости, своего Нафанюшку, – домовенок ехидно улыбался.
- Как на тебя злится-то? Обормот ты эдакий, – я улыбнулся. – Ладно. Пойдем домой. Нас уже девочки заждались.
Чуть позже мы сидели с Алиной на скамейке и потягивали горячий чай с вареньем. Нафаня с Чучей смаковали битву с Люцифером и придумывали, как бы довести пса до инфаркта минуя хозяйский гнев.
- А я тебе говорю, что его надо к ракете привязать. Будет как Боба Фетт, - горячился Нафаня. – Я вон летал на Новый год и ничего не случилось.
- Ты в кого такой кровожадный? – изумилась Чуча, вертя в руках маленький венок из одуванчиков. – Тебя к ракете надо привязать, а этому псу всего-то зубы покажи, как он тут же обмочится. Тут с выдумкой надо.
- Вам делать нечего? – лениво вставил я, сладко потягиваясь на скамейке. – Наф, ты же вроде животных любить должен.
- А я их и люблю, - насупился домовой. – Но свою соску, пожеванную слюнявой псиной, я никому не прощу! Видел бы ты, как он ее жевал. Ух! Аж поленом его огреть захотелось по плешивой-то макушке.
- Как дите. Еще ножками посучи, - едко буркнула Чуча. – Говорю тебе, надо его выкрасть и закрыть в погребе с мышами. Пусть эта бабка его вызволяет. «Люцик мой, тю-тю-тю».
- А с вами что сделать нужно? – засмеялась Алина, присоединившись к разговору. – Наказаний не хватит за все ваши пакости.
- Ничего. Я вот барина защищал. Он весь вспотел, пока дрова нарубил для злой старухи. А образина цветочная за компанию пошла.
- Сам ты образина! Я тебе сейчас перцем задницу натру, чтобы ты взопрел, - взвизгнула домовиха и влепила Нафане затрещину. Ссора возобновилась вновь.
- Уу, бисова баба. Афедрон тебе бы нарумянить!
- Я тебе нарумяню, хомяк обросший. Сопли пускаешь и рыгаешь, как балбес. У, малина!
- Это я хомяк?! Я сопли пускаю?! А ты зубастая оглоедка, как что, так сразу к Але на ручки бежишь. Чученьку обидели, бе-бе-бе. Хнык!
- Я сильная и самодостаточная. А ты без барина ничего не можешь. Только водку свою глушишь и воняешь, как фикалька.
- Ах так?! Давай поспорим, кто первый пса того помойного напужает до обморока, тот и победил? – домовята, споря и ругаясь, отправились на участок бабы Моти. Сегодня Люцика ждет веселая ночка. Я обессилено потер виски и улыбнулся Алине:
- Пойдем баиньки? Пока к нам баба Мотя на ракете не залетела или Люцик в виде призрака. Эти обалдуи от него так просто не отстанут.