Мехди
Общество порицает такое явление, как самоубийство. Отвергает тех, кто решил самовольно уйти из жизни. Логика понятна: никто не хочет, чтобы детишки стали прыгать с крыш один за другим. Что поделать, мартышка видит – мартышка делает. Люди называют самоубийц слабаками. Вероятно, они ни разу не стояли на краю платформы и не слушали звук приближающейся электрички. Для этого дела, скажу я вам, нужны яйца. Впрочем, соглашусь с тем, что грань между трусостью и смелостью порой едва различима.
Мой брат не выдержал. Болезнь продолжалась до тех пор, пока муки телесные не стали душевными. Наверное, это страшно - умирать понемногу, постепенно. Слабеть день за днём, таять, исчезать. Он наглотался таблеток. Неплохой способ, но какой-то уж больно бабский. С другой стороны, у него не хватило бы сил затянуть петлю достаточно крепко.
Вот мой вам совет: если ваши родители религиозны, не рассказывайте священникам, что ваш брат покончил жизнь самоубийствам. Карточку в рай он не получит. Я знал это с самого начала, но упорно продолжал искать того, кто поучаствует в отпевании. Некоторые сразу давали отказ, большинство намекало, что Бог при виде денег не слишком щепетилен. Я хотел, чтобы моего брата в последний путь проводил искренний человек.
- Впервые я увидел покойника, когда мне было восемнадцать лет, - сказал отец Борис после похорон. На кладбище Борис использовал формулировку «прими на небесах того, кто пресытился муками земными». Ине понравилось это выражение – «пресытился».
Теперь мы, я и отец Борис, сидели на веранде дома моих родителей, пили коньяк, и я признался, что мне непривычно было видеть брата в гробу. Я поверить не мог, что он мёртв.
- Поздновато, пожалуй, - заметил я.
- Ну да, - отец Борис усмехнулся так, что шрам на его щеке изогнулся в причудливыми узорами, и отхлебнул из своего стакана. - Может, я и раньше видел их, но просто не помню. Всё-таки отец у меня умер ещё до того, как мне четыре года исполнилось. В памяти остались лишь оббитая красной тканью крышка гроба, выставленная в подъезде, и вкус блинов с мёдом. С тех пор терпеть не могу это лакомство.
- А когда вам было восемнадцать?
- Я в морге подрабатывал. Да-да, тогда я ещё о службе в церкви и не помышлял. Учился в медицинском, мечтал, что жизни буду спасать.
- В некотором смысле, вы это и делаете.
- Чушь, - резко ответил отец Борис. – Никого я не спасаю.
Я улыбнулся. С первой же встречи мне показалось, что Борис, несмотря на соответствующий вид, отличается от остальных попов.
- А как же Бог? Иисус?
Отец Борис не ответил. Разглядывал пустой стакан, раздумывая, стоит ли ему ещё пить. Взял бутылку со стола и налил сто грамм. Я был уверен, что это не последний раз на сегодня.
- Тогда в морге мне было велено принять труп мужчины. В холодильник его погрузить. Помню, вёз его на каталке и заметил, что рука из-под простыни выбилась. А на руке, между большим и указательным пальцем татуировка. «Б».
- Буква «Б»?
- Ага, - отец Борис улыбнулся. – Сам понимаешь, какая мне мысль в голову полезла.
- Жутковато, - тем же тоном, что и в прошлый раз, заметил я.
- Это ещё не самое страшное, - улыбка исчезла с лица Бориса.
- А что же?
- Я не удержался и поднял простынку, чтобы в лицо покойника посмотреть.
- И? – я был почти уверен, что Борис узнал в покойнике себя, и надеялся, ему хватит ума не сказать этого сейчас.
- Это был Мехди.
- Кто?
Отец Борис наполнил мой стакан, затем свой, и снова развалился в кресле. К тому времени он заметно охмелел.
- Ты веришь в дьявола, сынок? – вместо ответа спросил Борис.
Я смог подавить смешок, но моя реакция не укрылась от внимания священника.
- Было время, когда я не верил ни в Бога, ни в чёрта, - произнёс он, нисколько не обидевшись. – Если честно, я порой сомневаюсь в существовании первого, но вот второй… Дьявола я видел собственными глазами.
- Мехди был дьяволом?
- Либо так, либо я совсем из ума выжил. Впрочем, в сумасшедшем доме я погостить успел.
- Вот как? – удивился я.
- Да. Приятно знать, что это уже не так очевидно. Но что правда, то правда. Встреча с Мехди пошатнула мой разум, это я отрицать не могу. Может, никто и не заметил бы, не бегай я по городу с криками.
- По городу с криками?
- Я тогда очень много травки курил, сынок. Так что все решили, что я просто полоумный наркоман. И! Я отчасти с этим согласен. Я согласен с тем, что никакие ангелы не обращались ко мне за помощью. Согласен с тем, что Бог не избрал меня как борца с нечестью. И я согласен с тем, обливать себя бензином и поджигать, дабы отпугнуть бесов, было глупой затеей.
Было понятно, что шрам на щеке отца Бориса – следствие ожога. Как было понятно, что его борода скрывает, как шрам переходит на шею.
- Я со всем этим согласен, так я и сказал всем психиатрам, которым довелось меня лечить, - продолжал Борис. – Но от одного я отказаться не могу. Я хотел бы перестать верить в это, но не могу. Я помню это яснее, чем завтра буду помнить наш с тобой разговор.
- И что же это?
- Шаги за дверью.
- Шаги?
- Да. Я дежурил один, и в ту ночь, когда доставили Мехди, тоже. Было уже около четырёх после полуночи, когда я услышал шаги за дверью своей каморки. Я сначала подумал, что это явился мой сменщик. Была у него такая привычка, поссориться с подружкой и припереться на работу с портвейном.
- Но это был не он, - догадался я.
- Нет. Звук шагов сразу же показался мне странным. Во-первых, он шёл очень медленно. Нет, он не крался. Просто медленно шагал, движения давались ему с трудом.
- Кому ему?
Отец Борис не услышал меня.
- Во-вторых, звуки приближались совсем не со стороны выхода. Они шли из помещения с камерами.
- От туда, где хранились трупы?
- От туда, где хранились трупы, - повторил Борис и замолк.
- Это всё? – спросил я, когда пауза затянулась. – Или было ещё и в-третьих?
- В-третьих, это были шаги босого… человека. Он был без обуви. Когда я понял это, я мигом представил себе покойника, выбравшегося из камеры и идущего по коридору в мой кабинет. Шоп. Шоп. Шоп. Шоп. Такая шаркующая походка.
Мой брат не выдержал. Болезнь продолжалась до тех пор, пока муки телесные не стали душевными. Наверное, это страшно - умирать понемногу, постепенно. Слабеть день за днём, таять, исчезать. Он наглотался таблеток. Неплохой способ, но какой-то уж больно бабский. С другой стороны, у него не хватило бы сил затянуть петлю достаточно крепко.
Вот мой вам совет: если ваши родители религиозны, не рассказывайте священникам, что ваш брат покончил жизнь самоубийствам. Карточку в рай он не получит. Я знал это с самого начала, но упорно продолжал искать того, кто поучаствует в отпевании. Некоторые сразу давали отказ, большинство намекало, что Бог при виде денег не слишком щепетилен. Я хотел, чтобы моего брата в последний путь проводил искренний человек.
- Впервые я увидел покойника, когда мне было восемнадцать лет, - сказал отец Борис после похорон. На кладбище Борис использовал формулировку «прими на небесах того, кто пресытился муками земными». Ине понравилось это выражение – «пресытился».
Теперь мы, я и отец Борис, сидели на веранде дома моих родителей, пили коньяк, и я признался, что мне непривычно было видеть брата в гробу. Я поверить не мог, что он мёртв.
- Поздновато, пожалуй, - заметил я.
- Ну да, - отец Борис усмехнулся так, что шрам на его щеке изогнулся в причудливыми узорами, и отхлебнул из своего стакана. - Может, я и раньше видел их, но просто не помню. Всё-таки отец у меня умер ещё до того, как мне четыре года исполнилось. В памяти остались лишь оббитая красной тканью крышка гроба, выставленная в подъезде, и вкус блинов с мёдом. С тех пор терпеть не могу это лакомство.
- А когда вам было восемнадцать?
- Я в морге подрабатывал. Да-да, тогда я ещё о службе в церкви и не помышлял. Учился в медицинском, мечтал, что жизни буду спасать.
- В некотором смысле, вы это и делаете.
- Чушь, - резко ответил отец Борис. – Никого я не спасаю.
Я улыбнулся. С первой же встречи мне показалось, что Борис, несмотря на соответствующий вид, отличается от остальных попов.
- А как же Бог? Иисус?
Отец Борис не ответил. Разглядывал пустой стакан, раздумывая, стоит ли ему ещё пить. Взял бутылку со стола и налил сто грамм. Я был уверен, что это не последний раз на сегодня.
- Тогда в морге мне было велено принять труп мужчины. В холодильник его погрузить. Помню, вёз его на каталке и заметил, что рука из-под простыни выбилась. А на руке, между большим и указательным пальцем татуировка. «Б».
- Буква «Б»?
- Ага, - отец Борис улыбнулся. – Сам понимаешь, какая мне мысль в голову полезла.
- Жутковато, - тем же тоном, что и в прошлый раз, заметил я.
- Это ещё не самое страшное, - улыбка исчезла с лица Бориса.
- А что же?
- Я не удержался и поднял простынку, чтобы в лицо покойника посмотреть.
- И? – я был почти уверен, что Борис узнал в покойнике себя, и надеялся, ему хватит ума не сказать этого сейчас.
- Это был Мехди.
- Кто?
Отец Борис наполнил мой стакан, затем свой, и снова развалился в кресле. К тому времени он заметно охмелел.
- Ты веришь в дьявола, сынок? – вместо ответа спросил Борис.
Я смог подавить смешок, но моя реакция не укрылась от внимания священника.
- Было время, когда я не верил ни в Бога, ни в чёрта, - произнёс он, нисколько не обидевшись. – Если честно, я порой сомневаюсь в существовании первого, но вот второй… Дьявола я видел собственными глазами.
- Мехди был дьяволом?
- Либо так, либо я совсем из ума выжил. Впрочем, в сумасшедшем доме я погостить успел.
- Вот как? – удивился я.
- Да. Приятно знать, что это уже не так очевидно. Но что правда, то правда. Встреча с Мехди пошатнула мой разум, это я отрицать не могу. Может, никто и не заметил бы, не бегай я по городу с криками.
- По городу с криками?
- Я тогда очень много травки курил, сынок. Так что все решили, что я просто полоумный наркоман. И! Я отчасти с этим согласен. Я согласен с тем, что никакие ангелы не обращались ко мне за помощью. Согласен с тем, что Бог не избрал меня как борца с нечестью. И я согласен с тем, обливать себя бензином и поджигать, дабы отпугнуть бесов, было глупой затеей.
Было понятно, что шрам на щеке отца Бориса – следствие ожога. Как было понятно, что его борода скрывает, как шрам переходит на шею.
- Я со всем этим согласен, так я и сказал всем психиатрам, которым довелось меня лечить, - продолжал Борис. – Но от одного я отказаться не могу. Я хотел бы перестать верить в это, но не могу. Я помню это яснее, чем завтра буду помнить наш с тобой разговор.
- И что же это?
- Шаги за дверью.
- Шаги?
- Да. Я дежурил один, и в ту ночь, когда доставили Мехди, тоже. Было уже около четырёх после полуночи, когда я услышал шаги за дверью своей каморки. Я сначала подумал, что это явился мой сменщик. Была у него такая привычка, поссориться с подружкой и припереться на работу с портвейном.
- Но это был не он, - догадался я.
- Нет. Звук шагов сразу же показался мне странным. Во-первых, он шёл очень медленно. Нет, он не крался. Просто медленно шагал, движения давались ему с трудом.
- Кому ему?
Отец Борис не услышал меня.
- Во-вторых, звуки приближались совсем не со стороны выхода. Они шли из помещения с камерами.
- От туда, где хранились трупы?
- От туда, где хранились трупы, - повторил Борис и замолк.
- Это всё? – спросил я, когда пауза затянулась. – Или было ещё и в-третьих?
- В-третьих, это были шаги босого… человека. Он был без обуви. Когда я понял это, я мигом представил себе покойника, выбравшегося из камеры и идущего по коридору в мой кабинет. Шоп. Шоп. Шоп. Шоп. Такая шаркующая походка.