Меченые⁠⁠

Часть первая Меченые

Часть вторая Меченые

Часть третья Меченые

часть четвёртая Меченые

Часть пятая Меченые

Часть шестая Меченые

Стас умылся, переоделся в чужую одежду, а всё, что он снял с врача, сунул в отдельный пакет. Может, потом удастся разобраться, что за сущность скрывалась за  обликом Александра Ивановича. Затем побросал в сумку необходимое для путешествия и приготовился покинуть своего храпящего заложника.

Но не тут-то было! К подъезду подкатила «ментовозка» и ещё две машины. Быстро же сработали по вызову от шофёра или второго фельдшера… Уходить через чердак крышами — плохое решение. Сейчас ведь везде поставят наблюдающих. Спускаться балконами вниз — ещё хуже, угодишь прямо в распростёртые объятия ментов. Хорошо, хоть группа быстрого реагирования или ОМОН не нарисовались. И тут Стасу снова повезло! В четвёртый раз, между прочим.

Ещё несколькими минутами раньше он услышал шарканье многих ног этажом выше. Да и подъезд оказался не запертым. Стас отметил для себя эти факты и забыл о них, как о несущественных. А теперь, выглядывая из-за занавески, он увидел ещё две машины, остановившиеся поодаль. Из них выбрались люди с венками. А это значит, что в квартире над Алексеем должны состояться похороны! Причём такие, как в прошлом веке — с пребыванием гроба в доме, с прощанием перед подъездом. Это его шанс! Не станут же в такой ситуации проверять документы у родных и близких. И Стас захлопнул квартиру, взлетел по лестнице, спокойно вошёл в незапертую дверь, обнял какого-то нетрезвого мужчину и расплакался на его плече со словами: «Эх! Здорово, бро! Только на похоронах и видимся… Не успел напоследок повидать живым своего кореша! Жил бы да жил себе…»

Тут в однушке вообще стало тесно: вошёл мент и стал о чём-то спрашивать у молодой женщины в чёрном платке, которая только шмыгала носом, утирала глаза и пожимала плечами. Прибыл сотрудник похоронного бюро, сказал, что катафалк уже подъехал и велел выносить табуреты для гроба, так как их не предусмотрено в услугах. Стас, исказив лицо якобы от горя, вручил мужичку сумку и сказал:

— Подержи-ка, бро, я сам с табуретами вниз метнусь!

Оказалось, что их в квартире только два — те, которые под гробом. Стас схватил похоронщика за плечи и провыл:

— Друг! Что делать-то, а? Вот ведь наказал господь нас, похоронить по-человечески не можем!

Агент бюро брезгливо отстранился и сказал:

— Нужно было зал для прощания заказывать! А сейчас держите домовину, пусть кто-нибудь вынимает из-под неё табуреты и несёт на улицу. За ними идут те, кто с цветами, венками, далее несущие гроб и только следом крышку!

Стас быстро схватился за край гроба. Ещё три мужичка составили ему компанию. Кое-как, в ускоренном темпе, провожающие разместились возле подъезда на месте, освобождённом служебными машинами. Менты шныряли среди людей, тихонько их расспрашивая. Мужичок с вещами Стаса сказал одному из мужчин в форме, который смотрел в сторону суетившегося «стрижа»:

— Кто?.. Вон тот качок с седой щетиной? Лучший друг усопшего Пахи! Так рыдал-убивался… Кажись, Васька… а может, Колька. Росли все вместе, вот в этом дворе… А теперь одного за другим провожаем.

Стас помог втолкнуть гроб в катафалк, под ручку посадил двух ближайших родственниц, молодку и старуху, втянул внутрь и мужичка с сумкой со словами: «А ведь мы покойничку-то почти братья!» Остальные уселись в автобус.

На кладбище Стас не стал дожидаться окончания похорон, тихонько освободил мужичка от своей сумки и словно растворился среди могил. Исчезать «стриж» умел как никто другой.

Через сорок минут он уже мчался в битком забитом маршрутном автобусе до ближайшего райцентра. Другой транспорт не годился, при покупке билета нужно было предъявить документы. Их у Стаса немерено: несчастного Алексея Тихонова, которому не миновать неприятностей; убитого вороватого врача Александра Ивановича; погибшего Тиничева Валерия. Только вот беда: их могли передать по базам с ориентировкой задержать предъявителя.

В районном селе со странным названием Вышша Стас выбрался из автобуса последним. Специально оглядел окрестности в окна поверх голов пассажиров, нет ли здесь кого-нибудь, кто явился по его душу. Но всё оказалось провинциально спокойным.

Он зашёл в магазинчик со скучавшей продавщицей, закупился продуктами. Раньше «стриж» практически не испытывал потребности в еде. А если организму было нужно восстановить энергию, ел такие блюда, от которых обычного человека вывернуло бы наизнанку. Но взрыв изменил его. Теперь он попросту хотел жрать. Досыта, от пуза. И эту заветрившуюся колбасу, и сыр сомнительной свежести, и пышный хлеб, похоже, от местной пекарни. Дело было к вечеру, а от полки с буханками до сих пор пахло поджаристой корочкой. Стас уже успел расплатиться, когда в магазин ввалился кудлатый грязный мужик.

— Под запись не дам! — рявкнула продавщица, сразу растерявшая свою любезность.

— Да мне не беленькой, — сказал местный бич, глядя на запертый стеклянный стеллаж с водкой и непроизвольно сглатывая. — Хлеба… для короедов.

— Пойди да заработай для своих короедов! — рассвирепела продавщица. — Они вчерась у бабки Сысоевой простыни во дворе сняли, а по соседским курятникам пошарить для них простое дело. Сопрут всё, что увидят. Скорей бы их опека забрала, а то и магазин ограбят.

Стас почувствовал взгляд от окна и резко обернулся. Тотчас три головёнки, глазевшие со стороны улицы на сцену в магазине, нырнули вниз. Короеды… Голодные ребятишки… Стас моментально принял решение, которое наверняка ему не принесёт ничего, кроме неприятностей. Он сказал мужику:

— Братан, я сюда приехал подработать, да вот не знаю, у кого остановиться. Сдашь угол в избе до утра?

— Сдам! — обрадовался бич, папаша голодной ребятни. — Косарь, и ночуй хоть три дня!

Продавщица зашлась в возмущённом крике, что всё подворье бича вместе с домом стоит косарь, но Стас прикупил ещё водки, пряников, конфет, а ей самой подарил шоколадку, и женщина успокоилась, бросив на прощание:

— Если завтра останешься без денег и штанов, не говори, что я не предупреждала!

Обрадованный нищеброд повёл Стаса по улице, свернул в тупичок, который, видимо, был когда-то пожарным проездом. А сейчас там корячилась хибара с покосившейся, готовой завалиться верандой, тремя окнами, одно из которых заколотили фанерой, рассыпавшейся завалинкой и остатками забора. Во дворе возвышалась куча чёрных от времени досок и всякого мусора, валялись бочки. За пять минут ходьбы мужичок выложил о себе всё: звали его Петькой Петровым, по отчеству Пантелеевичем, жил здесь сызмальства, работал на лесопилке. Женился, его баба троих короедов наплодила, да и померла чисто случайно. С тех пор ему везения нет, отовсюду гонят, детей вот грозятся отобрать. Да уж скорее бы забрали. Вот он найдёт работу, дом поправит, тогда и мальцов себе вернёт. А пока ему тяжко приходится…

Стас по хрусту подмёрзшей земли понял, что короеды, скорее всего, идут следом. Но когда оборачивался, не видел никого. Не простые это мальцы, ох, не простые. И кому достались-то — горькому пьянчуге, который за себя не отвечает, не то что за детей.

В доме было так грязно, что подумалось: да тут чёрт не только ноги сломит, но и хвоста с рогами лишится. Стас подавил брезгливость, пошвырял консервные банки, плесневелые остатки пищи в ведро, оглянулся — что бы постелить вместо скатерти? Ничего не нашёл, вытер своей, вернее, Алексеевой майкой стол и выставил продукты. Пётр в это время слонялся из угла в угол, переставлял стулья, присаживался на продавленный диван и всё без устали рассказывал о своих жизненных передрягах.

Но вид бутылки на столе сподвиг его к тому, чтобы помыть во дворе стаканы и кружки. И только тогда он крикнул:

— Эй, Витька, Сашка! Берите Малого и тащите за стол. Ужин у нас сегодня.

— Ты драться будешь, — раздалось из темноты, которая как-то внезапно упала на село.

— Ага, батька плохой, дерётся, — взгрустнул Пётр, ещё даже не приложившись к стакану. — А о том, что батьке стыдно за то, что сынки воруют, никто не подумал.

— У Малого болячки по всему телу, вот он чужую простынь и взял, — так же сердито сказал голос, но уже со стороны улицы из-под окна.

Через миг в кухне нарисовались мальчишки-погодки. Старшие были одеты более-менее тепло, по-осеннему, а вот сопливый золотушный Малой оказался в сандаликах на босу ногу, линялых грязных шортах и футболке. Стас отметил, что совершенно не слышал шагов ребят. Он посмотрел в их глаза и вздрогнул. Словно события более чем тридцатилетней давности встали перед ним. Точно такие же взгляды были у его друзей-детдомовцев: Юрки, который выбрался из могилы, куда его бросили вместе с родителями; у Пашки Коркина, побиравшегося чуть ли не год на вокзалах. Взгляды детей-зверёнышей, готовых прятаться и нападать из засады. Взгляды будущих «стрижей», выпестованных полковником Молчановым.

Стас ощутил, что ему нужно непременно выпить, чтобы тут же не разорвалось сердце от всех воспоминаний: боёв, разведок, смертельной опасности… и постоянного предательства. Он сглотнул комок в горле и пригласил:

— Налетай, братва.

И братва налетела. Скоро от продуктов, которых Стасу хватило бы на три дня, не осталось ничего.

Пётр и Стас выпили. Зажевали кусками свежей буханки.

— Эх, а про чай-то я забыл, — сказал Стас.

— Воды налакаются, — уже скандальным тоном ответил Пётр. — Сам утром ведрами из колонки таскаю, а короеды даже не помогут. Стар уже батька, да кто бы это понял.

Старший Витя бросил на него ненавидящий взгляд, налил ковшиком воды из ведра в закопчённый чайник и поставил на самодельную плитку. Потом велел среднему Саше:

— Доставай припас. Гость у нас, не кипятком же его поить.

Саша скрылся за занавеской, отделяющей кухню от комнаты и, видимо, частенько служащей вместо полотенца. Принёс треть пачки чая. Наверное, ребята украли его у кого-нибудь, чтобы побаловаться чайком в отсутствие отца.

Когда вскипел чайник и от старенького облупленного заварника потянуло запахом заваренного веника, Пётр уже опьянел настолько, что, вытаращив глаза, рявкнул на детей:

— Прочь с моих глаз, отродье! Тоська сдохла и зря вас с собой не прихватила! Навязались, уроды, на мою голову!

Стас сжал кулаки так, что побелели костяшки, а в голове зашумело. Он не сдержался бы, уделал пьянчугу до беспамятства, но поразился поведению мальчишек. Они совершенно спокойно скрылись за дверью. Плавным и бесшумным шагом ребят-зверят.

— Куда они? — спросил Стас.

— На сеновал. От сена-то одна труха осталась, они там и ночуют. Да ещё от батьки своего, единственного кормильца, прячутся.

— Отчего Малой-то поздней осенью ходит почти голый? — поинтересовался Стас.

— Так у него от одежды кожа облезает. И от любой мази тоже, — ответил папаша. — Урода Тоська родила. Башка огромная, как бак для белья, только пустая. Ни одно слово в ней не задерживается. Зато ворует — бывалые зэки отдыхают. Из-под носа у любого всё что угодно стащит. Вот только была вещь, а через миг глядь — её уже нет. А мне его воспитывать. И отвечать за паршивца.

— А что с женой-то случилось?

— Пошла в лес по ягоду да сгинула год назад. Один я остался-а-а… — зарыдал пьяными слезами Пётр, захмелевший быстро, как все алкаши. — Оди-и-ин… Всеми гони-и-имый… Не нужный…

Стас подождал, пока он выльет в бездонную глотку последнюю водку, и отволок его на кровать в комнату. Сам пристроился в кухне на диванчике, комковатом и жёстком. Но ему было не привыкать. Главное, он выбрал хорошее место, чтобы на время скрыться от возможных преследователей. Найти бы ещё пристанище в лесу…

И тут подал голос Пётр:

— Слышь, как тебя там… ты же не назвался… Ты, поди, сюда на зимовку приехал, так? Я могу тебя пристроить техником к леснику. Он брат мне, поможет. Что думаешь? А мы с тобой пузырь-другой на пару раздавим, вот и вся благодарность.

Стас подумал, что этот Пётр — пьянь пьянью, а соображает. Моментом учуял, что Стасу нужно где-нибудь зашкериться.

— О доках не беспокойся. Их никто и спрашивать не станет. Короче, завтра с утра…

И Пётр окончательно уснул.

И Стас стал отъезжать в беспамятство, ещё раз сказав спасибо за блаженство сна чудной речке Конопке. Она не только излечила его, но и подарила передышку перед сражением с полковником Молчановым…

А во сне прозвучало тревожное:

— Дядя… дядя… мы горим, выбирайся скорей.

Стас мгновенно очнулся и закашлялся до судорог от густого дыма, который бродил седыми клубами в темноте. «Стриж» подхватил сумку, ударом кулака выбил фанеру в окне, одним махом перебросил ноги через подоконник и спрыгнул на землю.

Часть дома, где была комната, пылала. У досок поваленного забора стояли дети-зверята и без всякого выражения глядели на пожар.

У Стаса был опыт работы огнеборцем, но как поступить сейчас, когда его кожа может подвести и не выделить особое вещество, предохраняющее от огня? Упс! Вот та причина, по которой он остался целым и невредимым после взрыва! Однако, он ещё и память потерял, кроме навыков охотника за нечистью. Но может статься, что сейчас он бессилен против огня, как любой другой… Но теперь в самом горниле пожара находится обычный человек, подзащитный, между прочим, несмотря на его пьянство и жестокость к детям. Стас уже хотел броситься в пламя, но какая-то сила сковала его. Он не смог ни крикнуть, ни двинуться! Это что ещё такое?! “Стриж” стал конденсировать в себе энергию, чтобы противостоять чужому влиянию. Но она улетучивалась, будто кто-то, находящийся рядом, вытягивал её.

В конечном счёте, когда прибежали соседи, ветхий дом уже обрушился, послав в небо прощальный залп искр. Люди засновали с вёдрами ведер от колонки и не допустили, чтобы огонь пожрал другие строения. С другого конца села, где стояли вполне добротные дома, примчался пожилой мужчина, с криком бросился к мальчишкам. Видимо, это был старший брат их отца. Причём ребятишки ему не обрадовались, не обняли и не проронили ни слезинки. Только старший Витя рассказал дяде, что батя привёл квартиранта, а сам напился и, наверное, завалился спать с папиросой, как не раз бывало. Да ещё и обогреватель включил. Все спаслись, а он нет.

Лесник вроде был рад тому, что дети живы, но его что-то явно угнетало. И это была не смерть брата. Стас всё понял, когда увидел, что в его просторном доме жили сразу три семьи: сам Игорь с женой и его две дочери с детьми.

Сироты сразу заняли своё, видимо, привычное место на обувном ящике в прихожей с крышкой, обитой дерматином, и отказались пройти в дом. Дядя Игорь махнул на них рукой и привёл Стаса в кухню — потолковать о том, что случилось. Как оказалось, сгоревший дом был не только не застрахован, но и незаконно построен, на нём висела куча штрафов за отказ его снести. Добрый дядюшка Игорь собрался с утра звонить в опеку, чтобы сирот забирали. Мало того, что они хулиганистые и вороватые, так ещё и больные. «Кусок хлеба бы у меня для них всяко-разно нашёлся, — сказал он. — Но приютить места нет, внучки маленькие. И так Петро за мой счёт жил… то есть пил. Эх, а каким парнем до Чеченской был! Вернулся контуженным и покалеченным, с половиной желудка. Кому он такой был нужен? Да и ему никто без надобности — ни жена, ни дети».

Стас рассказал леснику, что покойник обещал ему помочь получить место техника в лесничестве. Взгляд Игоря сделался цепким, глаза прищурились. Сначала он принялся ругать лесничего, который сидит в области в кабинете и знай себе новые распоряжения строчит. Теперь каждый техник должен обслуживать три участка. Да и зимой работы почти нет, зарплата — сущие копейки. Зато у техника будет свой дом, бесплатные дрова да плёвая обязанность: обойти участки, проследить, чтобы народ втихаря лес не валил, выбраковать сухие стволы и ему, Игорю, сообщить. «Честно скажу: на сегодняшний день у нас сразу две вакансии. Никто не хочет жить в тайге и получать полгрошика», — закончил он и пристально посмотрел на Стаса, который понял, что сейчас зайдёт речь о паспорте и трудовой книжке.

— Дяденька… а те бумажки-то, которые ты папке показал, так на столе и остались… сгорели, поди, — послышался голос старшего сироты, который сунул мордочку в кухню из прихожей.

Стас даже ушам не поверил: мальчишка только выручил его из довольно щекотливой ситуации.

— Ничего, я домой запрос отправлю, — серьёзно сказал Стас мальчугану, а потом обратился к леснику: — У вас же есть ОВД? Завтра заявление подам об утрате документов.

Лесник засмеялся:

— Ну а как я тебя в приказе-то запишу? Назови фамилию, имя, отчество. А с документами подожду, у нас тут время долго тянется.

И Стас отчего-то впервые за десятки лет сказал, как его звали по-настоящему:

— Мельников Станислав Кимович.

В груди жарко полыхнуло от прозвучавших слов. Каких только имён и фамилий у него не было за годы службы! И вот теперь он стал самим собой. Вместе с именем к нему словно вернулось прошлое: мама, отец, которого он вообще не запомнил из-за аварии, случившейся вскоре после рождения сына. И пусть родителей давно нет в живых, сейчас они словно рядом. И лишь железная воля “стрижа” не позволила ему дать волю эмоциям и прослезиться.

— Только вот ещё что… штатного огнестрельного оружия тебе не положено. Может, у кого-нибудь ружьецо купишь. Доки на него я мигом оформлю, даже с заключением медкомиссии. В наших лесах зверья полно… сам понимаешь, — сказал Игорь.

Стас чуть было не ухмыльнулся: медведи его боялись, чуя хищника-охотника за их печенью, а волки… после того, как он уничтожил стаю азиатских волков-людоедов в Иране, серые ему не страшны.

— Ну ладно, пора на боковую, — сказал лесник. — Может, по рюмашке за помин души моего брата Петра?

Стас только покачал головой и заглянул в прихожую: не спать же детям на обувном ящике?

— Да они на сеновал отправились, — сказал добрый дядюшка.

Но Стас возразил:

— Схожу проверю.

— Да иди. Иртыш на привязи, ты его не бойся. Вернёшься — ложись на диване. Женька тебе там уже пледы и бельё приготовила.

Хозяйская собака даже не гавкнула, когда Стас прошёл к сараям и сеновалу. Резко пахло навозом и ещё чем-то, похожим на кровь. Острое, почти кошачье зрение Стаса позволило ему разглядеть две шкуры косули, наброшенные на какую-то загородку. Ага, лесник сам пошаливает в лесу с ружьишком.

Но сеновал был пуст. Куда делись ребятишки? И тут его кто-то словно позвал за собой. Стас прошёл огородом, всё замедляя шаг. За этих ребят он в ответе, раз не удалось спасти их отца. Да и помог ему смышлёный Витя. Но что это за сила, которая ранее не дала ему броситься в огонь, а теперь призывала идти вперёд?

И тут Стас хлопнул себя по лбу. Давным-давно, ещё в ВПШ их обучали ментальному общению. Оно могло получиться только в том случае, если участники, как говорится, были на одной волне: нужно было спастись, напасть, защититься… или созорничать. Многие так и не сумели овладеть этим навыком, но зато мастерски научились подмечать выражение глаз, мимику товарищей или других людей. В любом случае “стрижам” очень часто слова были не нужны. И этой ночью, на пожаре и сейчас кто-то, возможно, просто активизировал его старый навык. И этот кто-то явно из троицы сирот. Прирождённый “стрижонок”, которого не нужно учить. Всё ему отсыпала сама природа… Отняв здоровье и речь! Это пятилетка, которого зовут просто Малой! Но “стриж” мог и ошибаться, ведь у него подчистую исчезли все прежние навыки. При нём осталось его тренированное тело и большой опыт попадать во всякие неприятности.

Боже ж мой, что случится, если этот ребёнок попадёт в руки таких, как полковник! И Стас попытался послать в глухую осеннюю темень свой вопрос: «Где вы?»  Ему откликнулся не голос. Просто в голову пришло понимание: «Иди за огород. Там дорога и поле. Потом будет лес, за ним озеро».

“Стриж” было припустил по указанному пути, но недаром он продержался так долго и на службе, и после неё. А вдруг это разводка кого-то очень умелого? Увёл ребят и теперь подманивает его, давит на долг и жалость. Так когда-то поступили с ним ведьмы, Улька и её мать Любовь. Так управлялся со «стрижом» и полковник Молчанов, всегда отыскивал в душе Стаса то, на что можно нажать.