Лето, прощай!
Лето. Мне пять. Папа забирает меня из сада. По пути домой он обязательно купит две сахарные трубочки. А из автомата с игрушками достанет нового плюшевого котенка или мишку. Дома на ужин — корюшка. Папа почистит ее для меня, оторвет головы, а потом вилкой измельчит «мясо», чтобы легче прожевывалось. Вечером, перед сном мы пойдем с ним во двор играть в футбол. Ведь завтра суббота — выходной. Он будет стоять на воротах и пропускать голы, делая вид, будто вовсе не поддается. В субботу мы пойдем в парк. Там среди детских электромобилей он поможет мне выбрать самый лучший, убедит, что красный кабриолет красивее и быстрее черного внедорожника. А пока я наворачиваю круги на этом красном кабриолете, папа будет стоять в сторонке, махать мне рукой и фотографировать на старый пленочный фотик. На обратном пути он возьмет мне порцию сладкой ваты, а себе — холодного пива. И наслаждаясь, каждый своим лакомством, мы счастливые, пойдем домой. Через месяц — август, папин отпуск. Это значит, что мы поедем в другой город. Там обязательно сходим на футбол местной команды. Ведь папа всей душой болеет за нее. Он возьмет меня с собой на трибуну. И я, не особо понимая правила, зная только, за какую команду «надо болеть», буду кричать детским голосом: «давай», «пасуй», «оле-оле…», поддаваясь всеобщему ликованию. Папа бросит на меня пару умиленных взглядов, а вместе с ним это сделают и другие болельщики. (Он еще много раз вспомнит этот момент за праздничным семейным ужином). Потом мы поедем в деревню. Папа поймает несколько раков, покажет, как они вонзаются своими клешнями во все подряд, пошутит, что сейчас вот-вот схватят и меня. А я буду визжать от страха и восторга одновременно.
Мне десять. Лето. По вечерам мы так же ходим играть в футбол. А по выходным ездим на речку. Больше всего я люблю забраться на папины сильные плечи и с кувырком нырнуть в воду. А потом съесть горячую жареную на костре сосиску с кетчупом. В августе у папы снова отпуск. Снова другой город, снова футбол и трибуны. А потом дожди и грибная пора. Папа поедет в лес и возьмет меня с собой. Я терпеливо иду за ним по кочкам и ворчу: «Когда домой?». А он, идя впереди, аккуратно отгибает каждую ветку, чтобы я не укололась и путь для меня был свободен. Спустя час прогулки папа найдет за еловыми ветками его — белый. И сидя на корточках, аккуратно достанет этот «самый лучший» гриб, очистит от мха, положит в корзинку и скажет: «Учись! Пока я жив».
Лето. Мне 16. Мы снова едем с папой в лес. Теперь — собирать чернику. Я уже не ворчу, как когда- то, а старательно собираю полную корзинку ягод. Ведь, чем быстрее соберу, тем быстрее буду дома. А папа не будет спешить, закурит, пошутит, что руки теперь навсегда останутся фиолетовыми и тоже примется собирать чернику. И, конечно, не забудет про свои любимые грибы и наберет еще полную корзинку лисичек. На обратном пути он предложит поводить его машину на проселочной дороге. Я, конечно, соглашусь. Сяду на водительское и тронусь с первого раза. А он похвалит меня за то, что не заглохла. Он научит переключать передачи, попросит мягче нажимать на тормоз, похвалит еще раз за хорошую езду, держа при этом руку наготове возле ручника.
Мне 19. Лето. На постели исхудавший и очень бледный папа. Я со всей силы сжимаю зубы, чтобы не заплакать. Не хочу, чтобы он видел мои слезы. Папа почти не узнает меня, а я с трудом понимаю его речь. От осознания, что помочь невозможно, в горле сжимается ком. Я не верю, что это конец. А точнее, не хочу верить. Август. Папы больше нет. И лета тоже.