Комендатура
Едва ли кто-нибудь еще себе такое позволял.
И вряд ли
Случилось то в те славные застойные времена, когда весь советский народ в едином порыве перевыполнял очередную пятилетку, а советская армия была как никогда могуча. и боеспособна. А в чем выражается боеспособность армии?... Не-ет, не количестве стоящих на боевом дежурстве ядерных боеголовок, а в чистоте подворничков рядового и сержантского состава и блеске начищенных медных блях на их поясных ремнях. Потому как, говаривал мой ротный
- Ежели у тебя сапоги не чищены и ремень на я… ну короче вблизи колен болтается, то как ты, раздолбай эдакий, Родину защищать будешь, когда на нас счас враг нападет ? А?
Посему выходло, что Родина моя обречена, когда ее независимость зависит от чистоты моих нечищеных сапог.
А кто должен Родину спасти, кто назначен поддерживать боеспособность армии и флота? Так точно – комендатура. Страшней которой в армии зверя нет! Оттого видно и метят их, как особо опасных представителей военной фауны специальными метками – красными повязками или бляхами на груди. И охотятся они в точности как волки шастая стаями по своей территории и прячась в засадах, вблизи мест скопления потенциальных травоядных жертв – у постбищ, водопоев и лежбищ. И как заметят одиночную жертву – счас выскакивают загонять ее и рвать в куски.
И когда видишь ты ту повязку или бляху, то и ведешь себя как назначенное на съедение травоядное, т.е. спасаешься паническим бегством или впадаешь в кроличий столбняк - все в тебе обрывается, и сыпется ошметками куда-то в сапоги и руки начинают предательски трястись и хочется зажмуриться и не сопротивляться, чтобы тебя сожрали побыстрее.
- Слыш-ка, военный, шагай сюда… Да-да, ты голубь ясный…
И далее заведенным порядком…
Увольнительная, форма одежды, приветствие… И так тебя и эдок и по-одиночке и всем патрулем в самой извращенной форме, через параграфы уставов.
- А ты знаешь, папин сын, что в человеке все должно быть прекрасно и в первую очередь обмундирование. Кто это сказал?
- Министр обороны?
- Антон Павлович это сказал – мамкин ты недоносок, - Классик сказал,- В рот те коромысло! Усек?
- Так точно!
- Классик сказал, а ты его не в хрен собачий не ставишь. Антон Павловича!
Это что у тебя?
- Это… ремень
- Понятно что не лифчик. А чего он на причинном месте болтается?
- Никак нет.
Ремень затянут так, что дохнуть невозможно.
- А это чего?- и капитан сует за ремень два жестких как напильники пальца, - Ты живот-то не раздувай!- и давит своими напильниками будто собирается мне харакири сделать, -А? Это что?- и демонстрирует мне свои пальцы.-
Это раз!
А это – два!
И выворачивает ремень наизнанку так, что у меня позвоночник трещит.
- Вот здесь на внутренней стороне что написано? А ремень солдата – это лицо армии. А у тебя на лице какая-то хрень написана. Что написано?
- Фамилия,- хныкаю я, еще на сантиметр погружаясь в глотку хищника.
- А почему написано?
- Что б не украли.
- А где в Уставе написано, что б ремни пачкать?
И далее по тексту: сапоги, пуговицы, прическа, портянки… Что?!...Что??!!!- не портянки?! Носки?!! … ваши! В смысле - вашу!... Ну это уж дальше куда?! Если ремень лицо армии, то портянка – дух его! А тут носки! То есть, с точки зрения комендатуры – полный развал боеспособности Вооруженных Сил! Лучше секретный танк на сторону загнать, или с ядерной боеголовки чего спилить, чем вместо портянки носок на себя надеть. Это меньше подрывает обороноспособность страны. Потому что, по мнению комендатуры носок вместо портянки - это бунт – Броненосец Потемкин какой-то, резня офицеров, вражий флаг на мачте и призывы к свержению устоев! За это бы расстрелять на месте.
Жаль что нельзя.
Но можно – почти расстрелять!
- Следуйте за мной.
Куда?
Туда!... Куда Макар вот этих самых телят гоняет. На убой.
И все и потекла жертва по пищеводу в отведенное для травоядных место – перетираться , перевариваться и перековываться.. И когда будет она переварена и исторгнута, вид у нее будет бледный, жалкий и противный. Как у той самой субстанции с которой того солдатика смешали и в которую превратили.
Такая была армия. И такие комендатуры. Где не то что комендант, начальник патруля был бог и царь в едином облике, от которого всецело зависело жить тебе или нет. И это не преувеличение. При мне был случай, когда рядовой губарь, получивший на московской Губе привесок в виде суток ДП, тут же повесился, посчитав, что его скорые 24 часовые муки перевешивают весь остаток его жизни.
Слаб оказался солдатик.
И может в том и есть суровый закон естественного отбора в армии.
Потому как на то щуки и поставлены, что б караси не дремали.
И чтобы слабые особи выбраковывались, как тот повесившийся солдатик. Отчего весь вид в целом будет крепнуть. И получается, что – санитары леса.
Лучшим был Иосиф Виссарионович – тот резал подранков стаями, отчего травоядные бегали шустро, ставя удивительные рекорды
И вот с этом то монстром столкнула меня жизнь
Как того кролика с удавом.
Но это была присказска. А вот вам сказка.
Москва. Июль. Жара. Парадка. Из ПШ. То есть полушерстяная! А еще рубашка. И майка. И галстук на шее как петля! И ботиночки, которые и зимой и летом… А в метро народу что сельдей в бочке – не продохнуть. И все дышат, греют атмосферу. И пот по спине ручьем течет в штаны.
Эх… скинуть бы китель!...
Ну или хотя бы пуговки расстегнуть.
Ну или галстук ослабить.
Но – нельзя! Никак! Служба-с! Сам хоть сдохни, но честь армии не урони!
Поднимаюсь по эскалатору, а сам весь сжимаюсь. Жду архангелов с бляхами, которые всегда начеку. А кругом мадамы полуголые, в юбченках выше предела солдатских мечтаний, а под юбченки ветерок задувает – прелесть как прохладно. И чего я не шотландец.
Иду.
Кручу башкой, ловлю глазами все зеленое, что шевелится. Если шевелится – ем глазами и честь отдаю.
Вроде пронесло.
Сажусь под мужиком в пиджаке, что на постаменте стоит и кушаю себе эскимо на палочке.
Хорошо!
Живой я, не слопанный!...
Через полчаса придет сюда прапорщик
Скушал эскимо, палочку облизал и от полноты чувств отправился по городу Москве гулять. Потому что имел такую привычку – знакомиться с архитектурой столицы - где еще неизвестно когда окажусь.
А пойду-ка я вон по той улочке,- решил я – пройду минут двадцать, потом поверну направо, выйду на Садовое кольцо и по нему на троллейбусе А вернусь аккурат к сроку.
Так решил и туда и пошел – достойный сын всех вооруженных сил.
А так как что я знал где таятся патрули, то позволил себе расстегнуть ремень (!), снять китель и фуражку (!!), рассупонить галстук (!!!) и даже расстегнуть две верхние пуговицы рубашки (!!!!). То есть приобрел совершенно непотребный и гнусный вид, примерно как дембель неделю употреблявший в плацкартном вагоне поезда Москва-Владивосток.
Ну а чего ж, я же знаю где в Москве патрули.
Иду. Развязной гражданской походочкой. Ухмыляюсь - двусмысленно - встречным девицам и их молодым мамам.
Шаркаю подошвами об асфальт.
Вихляю форменными бедрами.
Плюю на носки ботинок.
То есть демонстрирую свою околодембельскую борзость.
И иду так минут пятнадцать.
Хороша Москва-столица – домики с лепниной окна с наличниками. И церквушка вот…
Но, пора поворачивать.
А некуда. Нет перпендикулярных улиц.
Наддаю ходу.
И вижу… Ага, вон какой-то проулочек. Ну то есть не сразу, а за старинными воротами и идет он вдоль длинного жилого дом. И ворота слава богу - приоткрыты.
Захожу я в них. Иду. И хоть бы какой хрен меня одернул! Иду. Наблюдаю – каких-то военных, которые чего-то там ломами в асфальте ковыряют. А как меня узрели, ковырять перестали, ломы побросали и так на меня смотрят!,.... ну так смотрят… ну точно я Леонид Ильич собственной персоной на прогулке с авоськой и без охраны.
И под теми остекленелыми взглядами я вовсе распоясался и такую походочку изобразил и такую мимику – нате, глядите, что такое есть борзость, без пяти минут дембеля.
Они и глядят – аж челюсти на воротники уронили.
И хоть а уже чувствую, что делаю что-то не то, а все ж таки иду. А военные все стоят – и смотрят!... И ломы и челюсти с асфальта не подбирают…
Прошел я мимо. И… в тупик уперся. Потому что никакого переулка там не было. А была стена. И надо было разворачиваться.
Ну я и развернулся. И обратно пошел. И тут только стало до меня что-то такое доходить. И те военные с ломами, и челюсти их на асфальте, и гимнастерки без ремней и взгляды обалделые.
И хоть не понял я что по чем, но пальчики мои шаловливые, сами собой собой, стали застегивать пуговички на рубашке. И галстучек подтягивать И ручки сами собой в кителек засунулись. И ножки стали торопиться.
И когда я проходил обратно мимо тех военных, то боковым зрением заметил, солдатика с автоматом, а подальше еще одного. И увидел нескольких офицеров курящих подле крыльца. И все они смотрели на меня и сигаретки тлели в их пальцах и они забывали пепел стряхнуть. И еще один, кажется подполковник, вывалился по пояс из окна второго этажа и молча показывал на меня пальцем и рот разевал как карп на сковородке.
И все это было как на замедленной пленке - все замерло и не движется и можно рассмотреть детали…
Что за чертовщина?!
И от такого изобилия погон, я все быстрее ножками перебираю и пальчиками, которые обмундирование в порядок приводят.
А подполковник уже рот открывает и еще тихо кричит – Держите… Его…
Но пленка пошла, пошла и кадры стали крутиться быстрее .
И я уже почти бегу. К воротам. И вижу подле ворот полосатую будочку и возле нее солдата в парадке, в белом ремне, с пристегнутым штык-ножом. И вижу… Мать моя женщина! – штук пять желтых «бобиков» на которых намалеваны эмблемы комендатуры города Москвы.
И подполковник уже орет в голос – «Взять его!» и часовой при штык-ноже растерянно смотрит на меня и начинает закрывать ворота... Ведущие к спасению…
И я бегу, придерживая фуражку и, в последний момент, выскакиваю в щель ворот, выбегаю на улицу, оглядываюсь растеряно и вижу….
Вижу!....
Вижу!!!...
Вывеску… На которой белыми буквами написано – «Комендатура города Москвы».
КОМЕНДАТУРА
И вряд ли
Случилось то в те славные застойные времена, когда весь советский народ в едином порыве перевыполнял очередную пятилетку, а советская армия была как никогда могуча. и боеспособна. А в чем выражается боеспособность армии?... Не-ет, не количестве стоящих на боевом дежурстве ядерных боеголовок, а в чистоте подворничков рядового и сержантского состава и блеске начищенных медных блях на их поясных ремнях. Потому как, говаривал мой ротный
- Ежели у тебя сапоги не чищены и ремень на я… ну короче вблизи колен болтается, то как ты, раздолбай эдакий, Родину защищать будешь, когда на нас счас враг нападет ? А?
Посему выходло, что Родина моя обречена, когда ее независимость зависит от чистоты моих нечищеных сапог.
А кто должен Родину спасти, кто назначен поддерживать боеспособность армии и флота? Так точно – комендатура. Страшней которой в армии зверя нет! Оттого видно и метят их, как особо опасных представителей военной фауны специальными метками – красными повязками или бляхами на груди. И охотятся они в точности как волки шастая стаями по своей территории и прячась в засадах, вблизи мест скопления потенциальных травоядных жертв – у постбищ, водопоев и лежбищ. И как заметят одиночную жертву – счас выскакивают загонять ее и рвать в куски.
И когда видишь ты ту повязку или бляху, то и ведешь себя как назначенное на съедение травоядное, т.е. спасаешься паническим бегством или впадаешь в кроличий столбняк - все в тебе обрывается, и сыпется ошметками куда-то в сапоги и руки начинают предательски трястись и хочется зажмуриться и не сопротивляться, чтобы тебя сожрали побыстрее.
- Слыш-ка, военный, шагай сюда… Да-да, ты голубь ясный…
И далее заведенным порядком…
Увольнительная, форма одежды, приветствие… И так тебя и эдок и по-одиночке и всем патрулем в самой извращенной форме, через параграфы уставов.
- А ты знаешь, папин сын, что в человеке все должно быть прекрасно и в первую очередь обмундирование. Кто это сказал?
- Министр обороны?
- Антон Павлович это сказал – мамкин ты недоносок, - Классик сказал,- В рот те коромысло! Усек?
- Так точно!
- Классик сказал, а ты его не в хрен собачий не ставишь. Антон Павловича!
Это что у тебя?
- Это… ремень
- Понятно что не лифчик. А чего он на причинном месте болтается?
- Никак нет.
Ремень затянут так, что дохнуть невозможно.
- А это чего?- и капитан сует за ремень два жестких как напильники пальца, - Ты живот-то не раздувай!- и давит своими напильниками будто собирается мне харакири сделать, -А? Это что?- и демонстрирует мне свои пальцы.-
Это раз!
А это – два!
И выворачивает ремень наизнанку так, что у меня позвоночник трещит.
- Вот здесь на внутренней стороне что написано? А ремень солдата – это лицо армии. А у тебя на лице какая-то хрень написана. Что написано?
- Фамилия,- хныкаю я, еще на сантиметр погружаясь в глотку хищника.
- А почему написано?
- Что б не украли.
- А где в Уставе написано, что б ремни пачкать?
И далее по тексту: сапоги, пуговицы, прическа, портянки… Что?!...Что??!!!- не портянки?! Носки?!! … ваши! В смысле - вашу!... Ну это уж дальше куда?! Если ремень лицо армии, то портянка – дух его! А тут носки! То есть, с точки зрения комендатуры – полный развал боеспособности Вооруженных Сил! Лучше секретный танк на сторону загнать, или с ядерной боеголовки чего спилить, чем вместо портянки носок на себя надеть. Это меньше подрывает обороноспособность страны. Потому что, по мнению комендатуры носок вместо портянки - это бунт – Броненосец Потемкин какой-то, резня офицеров, вражий флаг на мачте и призывы к свержению устоев! За это бы расстрелять на месте.
Жаль что нельзя.
Но можно – почти расстрелять!
- Следуйте за мной.
Куда?
Туда!... Куда Макар вот этих самых телят гоняет. На убой.
И все и потекла жертва по пищеводу в отведенное для травоядных место – перетираться , перевариваться и перековываться.. И когда будет она переварена и исторгнута, вид у нее будет бледный, жалкий и противный. Как у той самой субстанции с которой того солдатика смешали и в которую превратили.
Такая была армия. И такие комендатуры. Где не то что комендант, начальник патруля был бог и царь в едином облике, от которого всецело зависело жить тебе или нет. И это не преувеличение. При мне был случай, когда рядовой губарь, получивший на московской Губе привесок в виде суток ДП, тут же повесился, посчитав, что его скорые 24 часовые муки перевешивают весь остаток его жизни.
Слаб оказался солдатик.
И может в том и есть суровый закон естественного отбора в армии.
Потому как на то щуки и поставлены, что б караси не дремали.
И чтобы слабые особи выбраковывались, как тот повесившийся солдатик. Отчего весь вид в целом будет крепнуть. И получается, что – санитары леса.
Лучшим был Иосиф Виссарионович – тот резал подранков стаями, отчего травоядные бегали шустро, ставя удивительные рекорды
И вот с этом то монстром столкнула меня жизнь
Как того кролика с удавом.
Но это была присказска. А вот вам сказка.
Москва. Июль. Жара. Парадка. Из ПШ. То есть полушерстяная! А еще рубашка. И майка. И галстук на шее как петля! И ботиночки, которые и зимой и летом… А в метро народу что сельдей в бочке – не продохнуть. И все дышат, греют атмосферу. И пот по спине ручьем течет в штаны.
Эх… скинуть бы китель!...
Ну или хотя бы пуговки расстегнуть.
Ну или галстук ослабить.
Но – нельзя! Никак! Служба-с! Сам хоть сдохни, но честь армии не урони!
Поднимаюсь по эскалатору, а сам весь сжимаюсь. Жду архангелов с бляхами, которые всегда начеку. А кругом мадамы полуголые, в юбченках выше предела солдатских мечтаний, а под юбченки ветерок задувает – прелесть как прохладно. И чего я не шотландец.
Иду.
Кручу башкой, ловлю глазами все зеленое, что шевелится. Если шевелится – ем глазами и честь отдаю.
Вроде пронесло.
Сажусь под мужиком в пиджаке, что на постаменте стоит и кушаю себе эскимо на палочке.
Хорошо!
Живой я, не слопанный!...
Через полчаса придет сюда прапорщик
Скушал эскимо, палочку облизал и от полноты чувств отправился по городу Москве гулять. Потому что имел такую привычку – знакомиться с архитектурой столицы - где еще неизвестно когда окажусь.
А пойду-ка я вон по той улочке,- решил я – пройду минут двадцать, потом поверну направо, выйду на Садовое кольцо и по нему на троллейбусе А вернусь аккурат к сроку.
Так решил и туда и пошел – достойный сын всех вооруженных сил.
А так как что я знал где таятся патрули, то позволил себе расстегнуть ремень (!), снять китель и фуражку (!!), рассупонить галстук (!!!) и даже расстегнуть две верхние пуговицы рубашки (!!!!). То есть приобрел совершенно непотребный и гнусный вид, примерно как дембель неделю употреблявший в плацкартном вагоне поезда Москва-Владивосток.
Ну а чего ж, я же знаю где в Москве патрули.
Иду. Развязной гражданской походочкой. Ухмыляюсь - двусмысленно - встречным девицам и их молодым мамам.
Шаркаю подошвами об асфальт.
Вихляю форменными бедрами.
Плюю на носки ботинок.
То есть демонстрирую свою околодембельскую борзость.
И иду так минут пятнадцать.
Хороша Москва-столица – домики с лепниной окна с наличниками. И церквушка вот…
Но, пора поворачивать.
А некуда. Нет перпендикулярных улиц.
Наддаю ходу.
И вижу… Ага, вон какой-то проулочек. Ну то есть не сразу, а за старинными воротами и идет он вдоль длинного жилого дом. И ворота слава богу - приоткрыты.
Захожу я в них. Иду. И хоть бы какой хрен меня одернул! Иду. Наблюдаю – каких-то военных, которые чего-то там ломами в асфальте ковыряют. А как меня узрели, ковырять перестали, ломы побросали и так на меня смотрят!,.... ну так смотрят… ну точно я Леонид Ильич собственной персоной на прогулке с авоськой и без охраны.
И под теми остекленелыми взглядами я вовсе распоясался и такую походочку изобразил и такую мимику – нате, глядите, что такое есть борзость, без пяти минут дембеля.
Они и глядят – аж челюсти на воротники уронили.
И хоть а уже чувствую, что делаю что-то не то, а все ж таки иду. А военные все стоят – и смотрят!... И ломы и челюсти с асфальта не подбирают…
Прошел я мимо. И… в тупик уперся. Потому что никакого переулка там не было. А была стена. И надо было разворачиваться.
Ну я и развернулся. И обратно пошел. И тут только стало до меня что-то такое доходить. И те военные с ломами, и челюсти их на асфальте, и гимнастерки без ремней и взгляды обалделые.
И хоть не понял я что по чем, но пальчики мои шаловливые, сами собой собой, стали застегивать пуговички на рубашке. И галстучек подтягивать И ручки сами собой в кителек засунулись. И ножки стали торопиться.
И когда я проходил обратно мимо тех военных, то боковым зрением заметил, солдатика с автоматом, а подальше еще одного. И увидел нескольких офицеров курящих подле крыльца. И все они смотрели на меня и сигаретки тлели в их пальцах и они забывали пепел стряхнуть. И еще один, кажется подполковник, вывалился по пояс из окна второго этажа и молча показывал на меня пальцем и рот разевал как карп на сковородке.
И все это было как на замедленной пленке - все замерло и не движется и можно рассмотреть детали…
Что за чертовщина?!
И от такого изобилия погон, я все быстрее ножками перебираю и пальчиками, которые обмундирование в порядок приводят.
А подполковник уже рот открывает и еще тихо кричит – Держите… Его…
Но пленка пошла, пошла и кадры стали крутиться быстрее .
И я уже почти бегу. К воротам. И вижу подле ворот полосатую будочку и возле нее солдата в парадке, в белом ремне, с пристегнутым штык-ножом. И вижу… Мать моя женщина! – штук пять желтых «бобиков» на которых намалеваны эмблемы комендатуры города Москвы.
И подполковник уже орет в голос – «Взять его!» и часовой при штык-ноже растерянно смотрит на меня и начинает закрывать ворота... Ведущие к спасению…
И я бегу, придерживая фуражку и, в последний момент, выскакиваю в щель ворот, выбегаю на улицу, оглядываюсь растеряно и вижу….
Вижу!....
Вижу!!!...
Вывеску… На которой белыми буквами написано – «Комендатура города Москвы».
КОМЕНДАТУРА