Клыкоборцы (ч.1 из 2)⁠⁠

Клыки и когти – болезнь, поражающая саму основу мироздания. Победить их могут только самые могучие цветомаги, и то не в одиночку. Вернее, раньше могли.

– Мягкая лазурь, священное золото! Поем вам песнь признания и славы. Лазурь и золото! Вы нас спасли от власти боли и страданий, и мы перед вами в неоплатном долгу…

Деревенские бросили пить и встали, с шумом отодвигая лавки от стола. На пороге стояли Их Дети, одетые в голубое и желтое. Мужчина и женщина. Их встречали с почестями, предлагали лучшие места, каждый торопился угостить спасителей.

Будь они прокляты. Мы с Динком мрачно переглянулись. Мы сражали клыки и когти, бились с ними насмерть. Сколько деревень мы спасли, сколько жизней избавили от мучений? Но пришли Эти... и оставили нас без работы. А люди – как овцы, пошли за ними. Что с нами стало? Красный запретили, черный на грани запрета.

– Здесь больше нечего делать, – сказал Динк, уныло хлебая пиво. – Клыков и когтей полно по всему миру, нужно идти туда, где мы еще нужны.

Я нехотя сделал глоток. Отчаяние затягивало меня вслед за напарником, и было всё труднее находить силы на борьбу.

– Какой смысл? Туда придут Эти, и что нам делать тогда?

– Зараженных слоев – десятки. А Эти тратят как минимум год на слой. На всю жизнь хватит.

– Я не покину свою страну. Здесь мой дом, я не уйду.

Я ударил кружкой по столу. Клыкоборцы ходили всегда группами по двое, иногда – трое или четверо. Среди них обязательно были красный и черный маги – это основа. Черный режет когти, красный прижигает обрубок, чтобы не выросли снова. Иногда к нам присоединялись желтый и голубой, но это это так, приятное дополнение для полноценного отдыха. Так было до Них.

“На стоны израненной земли явились Он и Она. Мягкое Ее сияние голубыми волнами отогнало клыки и когти, а Его золотое пение исцелило раны. Они несли покой и утешение, люди ободрились и полюбили их.

Кровавые раны зажили. Он и Она всюду оставляли своих Детей, лазурь и золото, а сами шли дальше – спасать мир от тьмы и крови”, – так пели деревенские.

Вот так. Раньше героями были мы с Динком. Ходили по слоям и резали клыки и когти. Как нас уважали! Нам предлагали самые дорогие сокровища, лучшие дома на постой, никто не смел нам перечить. Самые красивые женщины прыгали к нам в постель. Ну, ко мне, Динк избегал общества красавиц, всё бурчал про какую-то бабёнку, которой он, якобы, хранит верность. Я думаю, он просто не мог устоять перед моим очарованием – это дар и проклятье красных чародеев, в нас все влюбляются, даже если у этих чувств нет ни малейшего шанса. Ну, да кто я такой, чтобы осуждать своего лучшего друга.

Динк исполнял в паре работу черного мага, я, понятно, был красным. Почему был? А потому что красный теперь вне закона. Пришли Они и сказали: красный и черный – цвета зла, а Мы, значит, золото и лазурь, несем покой и умиротворение, сук бы их подрал. Знаю, нынче опасно так говорить, но напугал сук голым задом, а красного мага – угрозами. Нас опасности только веселят.

– Я тебе говорю. Что-то тут не чисто. Отродясь не было никаких когтей, и вдруг они появляются – как раз перед приходом Этих, – прошептал я, склонившись к Динку. Он поглядел исподлобья, упер в меня свои глаза-точки, будто из его черепушки смотрела сама ночь.

– Долго же они появлялись, двадцать зим прошло, – ответил черномаг. Я пожал плечами.

– Они выжидали. Пока люди не испробуют всё, что могут. И будут готовы на всё. Возведут храмы, поставят алтари в каждом доме. Только ты посмотри на них, – я бросил полный отвращения взгляд на желтую магичку и голубого мага. – Они же ряженые. Ее цвет даже не поет, а он… проклятие, Динк. Ты только посмотри, какой он толстый.

Тут Динку нечего было ответить. Голубой маг и правда весил не меньше меня. А они обычно тонкие, как веточка, тянутся к небу – и заодно тянут за собой все вокруг. Рядом с голубыми всё становится легче, будто подвешено на невидимых нитях.

А рядом с желтыми магами – настоящими желтыми магами – всегда слышна музыка. Тихая или громкая, веселая или грустная – не важно, даже когда они спят, мелодия играет.

– Помнишь Ирис, девчонку, что сопровождала нас однажды? Когти еще выпустили ей кишки, когда мы не дорезали один отросток.

– Ты хотел сказать, что ты не дожег его, Сайрус, – поправил меня Динк.

– Ай, к чему ворошить прошлое! Главное, ты помнишь ее. Помнишь, как ты злился от того, что ее цвет не дает тебе спать?

– Лучше бы она храпела, – согласился напарник и снова приложился к кружке.

– Вот. А ты посмотри на этих, якобы, Их Детей.

Динк повел плечами.

– Они еще только учатся.

Я сплюнул на присыпанный соломой пол. Этот маг бывает таким упрямым, что все доводы пропадают в его черепушке, как камни в глубокой пропасти.

– Всё кончено, мой пылкий друг. Ты просто не можешь смириться с тем, что слава избавителя больше не принадлежит тебе. Теперь чествуют их, а не тебя. Тебя забыли, ты больше никому не нужен. И никто не угощает тебя пивом.

Тут он попал в точку. Пиво в моей кружке заканчивалось, и трактирщик не спешил добавить еще. Меня выбросили на обочину, как ненужный хлам.

Тлеющий глубоко в разуме гнев подарил мне одну замечательную идею. Если я больше не нужен людям, как герой – я могу стать злодеем! Если они больше не боятся клыков и когтей…

– О, свет и солнце! Когти! – закричал мужик, показывая в угол таверны.

Мы с Динком разом повернули головы. Из развороченной древесины стены лезло уродливое и острое, одержимое ненасытным голодом. Пальцы обожгло цветом, когда мы с Динком, как по команде, подняли руки, готовые швырнуть волшебные капли во врага. Но что это?!

Испуганный гул деревенских перекрыло пение. Голос женщины в солнечных одеждах словно озарил трактир сиянием. Клыки и когти сжались, будто от боли. С отвратительным скрежетом они пожирали сами себя, неохотно, но неумолимо. Когда песня стихла, чудовище выглядело жалко, как побитая собака. Тогда вперед выступил толстяк в одеждах цвета неба. Мягкий свет упал с его рыхлой руки на измученные когти, и те задергались, будто ища путь к бегству. Пока не рассыпались мельчайшей пылью.

Потрясенные деревенские смотрели, разинув рты. Женщина скромно улыбнулась и вернулась к трапезе, как ни в чем ни бывало. Мужчина в голубом последовал ее примеру, и дальше они ели в окружении восторженной толпы.

Только мы с Динком не веселились. Сидели в своем углу кислее, чем квашенная капуста. Такого горького поражения у меня еще не было.

– Все еще считаешь их ряжеными? – одними губами спросил Динк.

– Да, сук их побери, – прошипел я в ответ. – Не знаю, что за фокус они провернули, но он способен убедить тупую деревенщину, но не истинного цветомага вроде меня.

Динк печально покачал головой.

– Порой ты такой упрямый, друг мой, что любые доводы сгорают в твоей голове, словно в раскаленной печи.

Серый рассвет я встречал одетым, стоя на крыльце таверны. За спиной неслышно появился Динк.

– Что-то ты рано, – сказал он. – Солнце еще даже не в зените.

– Я не могу так больше, – глухо сказал я и повернулся к другу. Он смотрел куда-то вдаль. Он тоже был одет по-походному, даже взял с собой дорожный рюкзак. Неудивительно, ведь за годы совместной работы мы научились мыслить сообща, как одно целое. – Ты был прав, дружище. Нужно идти дальше, туда, куда еще не дотянулись гнусные щупальца Этих… – мои кулаки непроизвольно сжались.

Но что это? Почему Динк продолжает смотреть в сторону? Почему он не рад, что я поддержал его мысль?

– Удачи тебе, Сайрус. Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.

Он наконец посмотрел на меня, и мое сердце пропустило удар.

– Что значит “удачи тебе”? Не “нам”? Ты что, ты…

– Я возвращаюсь домой. К Наиссе.

– Это еще кто такая?

– Моя жена. Я говорил тебе много раз, но ты, видно, не слушал… как обычно.

Вот оно как. Теперь я смотрел в даль, слишком потрясенный, чтобы что-то сказать. Наконец, я выдавил из себя:

– Ну, и… на что ты будешь жить? Ведь мы теперь не нужны.

– Мы с тобой заработали столько, что хватит на безбедную жизнь детям и внукам. Ты истратил все деньги на женщин и пьянство, а я сберег немалую сумму. Это хватит на домик в Светлой Серости. И мастерскую по древообработке… всегда мечтал резать из дерева.

– Ты? Из дерева? – я неискренне засмеялся. – А как же клыки и когти? Как же страдания, которые они причиняют людям?

Динк вздохнул.

– Клыки и когти больше не опасны, Сайрус. Они не возвращаются туда, где прошли желтые и голубые. Там, где остались Их Дети. Ты сам видел вчера в таверне. У зла нет шансов.

– Зла?! Вот как ты заговорил! Так же, как они. Постой, ты, наверное, и нас с тобой считаешь теперь злом?

– Хороший вопрос, – ответил черный маг после паузы. – Нет, я не думаю, что мы зло. Но мы точно им станем, если не уберемся с пути добра.

Он спустился с крыльца и направился по дороге. Я провожал его взглядом, его дорожные сумки с черными знаками, которые должны отгонять вредоносных сгустков цвета. Силуэт друга таял в утреннем тумане, пока не исчез совсем.

Будь он проклят, – думал я, поднимаясь в нашу комнатенку за скудными пожитками. Плевать на него, он не единственный черный маг на этих землях. От них не требуется особого умения, главное, швыряй себе цветом в клыки и когти. На прикроватной тумбе стояла резная фигурка, покрытая черным, и письмо.

“Я знаю, как ты зол сейчас”, – вывел на пергаменте своим мелким почерком Динк. – “Ты мечтаешь выпустить мне кишки за то, что считаешь предательством. Что ж… пожалуй, ты прав. Я предпочел интересы своей семьи нашей дружбе, и не жду, что ты поймешь и простишь меня. Но я искренне желаю тебе счастья. Я вырезал эту фигурку своим цветом, и она поможет тебе на первых шагах, пока ты не найдешь другого напарника. Ее цвета хватит примерно на год. Просто возьми ее в руку и режь клыки и когти, как если бы это был мой живот.

С любовью, навсегда твой

Динк

И да, прошу тебя, не кидайся к первому встречному, кто отрежет хлеб цветом. Не нужно бросаться в омут назло мне. Прежде проверь его. И как профессионала, и как человека”.

– Навсегда твой, – передразнил я, бросая письмо обратно на тумбу. Грудь сдавило, словно я выступил на дуэли в другим красным магом.

Пальцы заныли от легкой боли. Я посмотрел на черную фигурку, которую всё еще сжимал в руке. Она изображала воина, который занес кинжал над невидимым противником. Если бы пустота имела запах, именно он исходил бы от прощального подарка моего бывшего друга. О, если бы Динк был сейчас рядом! С каким удовольствием я бы засунул ему эту фигурку… да, мерзавец определенно хорошо меня изучил. Гораздо лучше, чем я его.

Бережно убрав фигурку в мешок, я сел на край кровати и закрыл глаза. Осторожно выглянул за пределы слоя, за границу привычных трех измерений. В красочной мешанине космоса, что разделяет слои, легко обжечь цветощупы, особые органы, которые позволяют цветоходам отыскивать путь в другие слои. Я действовал очень медленно. Ориентируясь не столько зрением, сколько иными чувствами – по особому запаху цвета, по ощущениям под кожей – я обнаружил близость соседнего слоя недалеко от таверны. Если выйти в поле и шагнуть в космос в сторону зеленого, окажешься во владениях графа Торна, мелкого землевладельца, чьи земли мы с Динком однажды избавили от клыков и когтей. Другое сближение вело в ядовитые болота. Третье располагалось в конце дороги, по которой ушел Динк. Там мне точно нечего делать.

Помнится, граф устроил шумный прием по случаю избавления от напасти. Нас чествовали, как героев! Он не посмел бы забыть услугу, которую мы ему оказали. Земли Торна не совсем по пути мне, но после предательства Динка мне срочно необходимо лекарство от тоски. А кто, как не благодарный спасённый может его предоставить.

Решено. Нанесу графу дружеский визит.

Хмурые лица преградили мне путь. Трое Хранителей Мира, подданных графа, поджидали всякого цветохода в месте схождения слоев. Судя по жиденькой тропке, уходившей в сторону замка на холме, слои сблизились уже давно.

– Плата за проход, – прохрипел самый рослый из Хранителей, держа большие пальцы за широким поясом.

– Чего ради? – возмутился я. – Будто вы держите космос на привязи.

– А может, и держим, – нагло ответил рослый. – Попробуй, докажи, что это не так.

– Омерзительно. Я расскажу вашему господину, графу Торну. Я хорошо его знаю. Несколько месяцев назад мы с напарником освободили его замок и деревни от клыков и когтей.

Хранитель сплюнул.

– И что с того?

– Как – что? Ты оглох? Я спас замок от клыков и когтей!

– Ты что, сам оглох? Я спросил – что с того?

– Ты – низкородный, плохо образованный и слабоумный, – отчетливо произнес я, глядя остолопу в глаза. – Откуда тебе знать, как рассудит сам граф? Уж поверь, людям знатного происхождения, близко знакомым к магии цвета, есть дело до чести и благодарности.

– А мне – нет, – не моргнув глазом, ответил Хранитель. – У меня приказ: не пропускать никого без оплаты. Если только ты не носишь желтого и голубого. А этих цветов я на тебе не вижу.

Это было уже слишком. Поднялся ветер. Над нашими головами сгустились тучи. Воздух уплотнился, как и цвет в моей крови – и приготовился сжать голову нахала так, как могут только железные щипцы в руках могучего кузнеца.

Хранитель зацокал языком и упреждающе поднял руку.

– Видишь вон там, на холме, каменный дом? Присмотрись. Что ты видишь?

Не упуская его из поля зрения, я устремил взгляд туда, куда указывал рослый. Проклятие! Это что?! Шпили со знаменами золота и лазури? Они добрались и сюда!

– Видишь? Их Дети живут здесь. И поверь, они очень ясно высказались насчет красного. Выпусти хоть каплю цвета, и они сдерут с тебя шкуру. Заживо.

Мне хотелось плюнуть в него ядом. Но я понимал: Хранитель не шутит. Поклонники желтого и голубого всерьез решили избавить слои не только от клыков и когтей, но и от всех, кто способен им противостоять. Им не нужны конкуренты.

– Так что? Платишь сам, или мы возьмем то, что по праву наше? Не бойся, мы не возьмем больше, чем стоит время, которое ты у нас отнял.

– Провалитесь вы в бездну, я ухожу, – сердито ответил я и повернулся обратно к проходу между слоями, но на плечо мне легла тяжелая рука.

– Э, нет, приятель. Слышал поговорку “время – деньги”? А мы с тобой и так заболтались. Не растягивай удовольствие, не увеличивай счет.

К замку я подходил, кипя от ярости. Мне пришлось отдать не только гроши, что завалялись в сумке, случайно не потраченные на пиво, но и добротную зеленую мазь, которой я латал прорехи в одежде. Проклятые Хранители, мать их, Мира забрали и синие глазные капли, помогающие уснуть. Даже новый нож для масла – и тот оценили как достойный того, чтобы оплатить те минуты, которые ушли на обсуждение их необразованности.

Ну, ничего. Я всё расскажу графу. Он вернет мне утраченное и даже больше.

Лицо графа прояснилось, едва он увидел меня. Точнее, когда он меня узнал. После того, как, наконец, изволил выйти из кабинета – я два часа ожидал, пока слуга снизойдет до того, чтобы сообщить графу о моем визите. Далее мне пришлось несколько минут втолковывать Торну, кто я и зачем пришел – он был так погружен во мрачные мысли, что слушал в пол-уха. Прозрев наконец, он преисполнился радости.

– А-а, мастер Сайрус! Не признал вас без вашего друга, черного мага… кажется, его звали Динк, я не путаю? Но где же он?.. О, радуга! Неужели он погиб в сражении с Врагом?

– Цвет с вами, дорогой граф. Нет, Динк покинул нас, но не тем путем, которым вы подумали, К сожалению, – тихонько добавил я. – Он просто ушел на покой. Вернулся к семье, на родину.

– Как же так? Ведь еще столько слоев поражены заразой.

Я горестно развел руками.

– Динк решил, что услуги клыкоборцев больше не нужны.

На мгновение лицо графа словно потеряло всякую окраску. Но он снова посмотрел на меня, и его глаза светились радушием.

– Что же, мастер Сайрус. Я чрезвычайно рад вашему визиту, хоть и не сразу осознал свою удачу. Прошу, оставайтесь, сколько нужно. Я сейчас распоряжусь о том, чтобы вам подготовили лучшие комнаты, а также принесли свежую одежду и горячую воду. Увы, придется немного обождать, отныне нельзя нагреть ее цветом, но древесина все еще сохранила свойства горючести… А когда отдохнете, прошу на обед. После мы поговорим с вами о том, что нужно нам обоим.

Обед нас ждал не такой роскошный, как я ожидал, но всё же достойный. Я повязал на шею платок, бросил еще один на колени и приготовился отведать сочнейшего поросенка, но граф всё не объявлял начала трапезы.

– Боюсь, любезный мой друг, еще не все собрались, – грустно сообщил Торн, видя моё рвение.

Я обвел глазами обеденный зал. Жена Торна, две его прелестных дочери, еще одна не особо прелестная, сыновья и внуки, цветочёт – вместо шута, синий маг, которых любят нанимать те, кому некуда денег девать, – на мой взгляд, все были на месте, половину можно даже выгнать. Но когда распахнулись двери и я увидел Этих на пороге, мне захотелось проглотить собственные волосы.

Мужчина в голубом хотя бы походил на цветомага, высокий и тощий, хоть и с чересчур приземленным взглядом. Его глазки перебегали с дочерей графа на яства и обратно, и непонятно было, какой голод терзает мужчину больше. Полнотелая женщина в желтом платье, чересчур открытом в районе груди, властно вступила в зал и произнесла звучным, сильным голосом:

– Прошу нас простить, высокопочтенные господа и дамы. К сожалению, мы с братом Линко вынуждены были задержаться – наша юная сестра, Аиша, никак не могла победить молодую поросль Врага, что мы держим в Доме Цвета для обучения Их Чад.

– Дети – это святое, а дети святых – особенно, – растроганно произнес граф, и меня по-настоящему затошнило от патоки в его словах. – Прошу вас, спасители наши. Входите. Присаживайтесь.

Когда я был на их месте, передо мной никогда так не унижались! Ну, разве что, иногда, совсем редко… и я вовсе этим не горжусь. Но Дом Цвета! Как они посмели! Эти всегда использовали только два цвета из всего спектра. А как же остальные? Или они решили выбросить вообще все цвета, кроме своих?

– Дорогие наши брат Линко и сестра Барья. Хочу вам представить моего старинного друга – мастера Сайруса. Он заглянул в гости по пути домой, на родину, к семье.

Я поднялся с широкой улыбкой и грациозно поклонился, хотя мне хотелось вскочить на стол, подойти к этим ряженым выскочкам, снять штаны и обильно испражниться в их гадские рты.

– Приятно познакомиться, дорогой Сайрус, – певуче произнесла Барья, и мне стало неловко за свои грязные мысли, но только на мгновение. Проклятье! Она воздействует на меня цветом! – Далеко ли путь держите?

– В нескольких слоях отсюда, – не переставая сверкать улыбкой, ответил я.

– Да осветит солнце ваш путь, – кротко напутствовала Барья.

– Да будет ясным небо над вашей головой, – вторил ей длинный Линко, глядя на меня слишком уж пристально.

После еще нескольких минут любезностей, мы наконец приступили к трапезе. Из-за близости Этих я едва ощущал спектр пряностей в свином мясе, а уж в чем, как не в специях, был мастером повар Торна. Ни вино, ни сладкие голоса дочерей графа – тех из них, что я искренне называл прелестными – не могли отогнать от меня тоски с привкусом предательства.

После ужина граф предложил Барье спеть. Она сначала отказывалась, говоря, что ее голос отнюдь не самый сильный в округе, но Торн ее уговорил. Ох уж эта мода на куртуазность. Мы перешли в гостиную и расположились на бархатных диванах. Эти поднялись на возвышение, на котором в прошлый мой визит всю ночь творили свою магию барды – ох, и задорно же они вытворяли! Про славные пиры и гулянья, о красивых женщинах и подлых предателях, которых ты считал друзьями, и, конечно, о клыкоборцах – доблестных парах, трио и квартетах цветомагов, что спасают мир от страданий. О чем будет вещать эта толстуха в желтых тряпках, я даже знать не хочу, но нельзя уйти, не оскорбив графа.

В гостиной воцарилась тишина, которую не смели нарушить даже мухи – все куда-то попрятались. Маг в голубом поднял руки, и я сразу почувствовал себя легче – словно не съел только что порцию запеченной свинины. Женщина набрала в грудь воздуха, и музыка зазвучала, перенося нас в другое измерение, где не существует ничего, кроме звука.

Мелодия лилась, словно золотой поток, в нем слышались звон монет и журчанье ручья, невидимые руки словно ласкали меня, как ни одна куртизанка. Я не разбирал слов, но они успокаивали, как колыбельная давно забытой матери, и вселяли надежду, как теплый луч солнца, прикоснувшийся к щеке замерзшего путника. Песня извивалась червем, через уши пролезала мне в мозг, скользила сквозь разум и пленила его.

Проклятье! Магия мерзкой бабы едва не овладела мной!

Я вырвался из забытья и в ужасе обвел взглядом собравшихся. Одна из дочерей Торна парила в воздухе, приподнявшись над своим креслом, с полуприкрытыми глазами, и дышала так тяжело и глубоко, слово чарующий червь залез ей не только в разум.

Голубой маг смотрел прямо на меня. “Не противься”, – беззвучно произнесли его губы, и он облизал их так сально, что мне захотелось выпрыгнуть в окно. Я сжал зубы и напомнил себе об обещании графа. “То, что нам обоим нужно”, – сказал он. Я сделал вид, будто расслабился – но получилось плохо: нужно признать, притворство – не самое сильное мое умение.

Когда музыкальная пытка закончилась, я весь взмок. Семейство графа рассыпалось в любезностях. Желтая магичка скромно потупилась, но на ее губах блуждала горделивая улыбка. Как она любит лесть, мерзавка! Этих желтых ничто не радует так, как признание и слава. А голубой маг играл отстраненность еще хуже, чем я – увлеченность их представлением. Дешевые ряженки! Шуты! Вам место в трактире, ублажать выпивох!

Наконец, Эти ушли. Граф пригладил растрепавшиеся волосы и застегнул ворот рубашки. Как он ни старался бороться, голос магички затянул его в пучины грёз. Даже сильные с трудом могут устоять против власти подлой желтизны, которая действует обманом, исподволь, как дурман. Что говорить о простолюдинах, которые видят в этом циркачестве подлинное волшебство.

Пожелав домочадцам приятного послеобеденного сна, граф пригласил меня уединиться в библиотеке. Мы набили трубки ароматным табаком, и Торн вынул из тумбы кремень и огниво.

– Увы, красный строго запрещен во всех окрестных землях, – с горькой улыбкой произнес граф, увидев, что я собираюсь высечь искру из пальцев. – Даже очаг мы теперь зажигаем, как простолюдины, лишенные цвета, как дикие люди древности, которым проще было долго тереть палочками друг о друга, чем направить хоть каплю цвета.

Мы помолчали, раскуривая трубки.

– Я боюсь даже представить, как вы разочарованы, мой друг, – произнес Торн, когда библиотека наполнилась клубами терпкого, сладкого дыма. – Без вас нам всем настал бы конец. Но вы, клыкоборцы, рисковали жизнями, бесстрашно бросаясь на жуткие порождения космоса. А теперь вас не только незаслуженно забыли, но и покушаются на вашу свободу, на ваше право пользоваться силами, которые еще недавно служили, не побоюсь этого слова, человечеству.

– Бросьте, граф, – устало сказал я. – Не нужно лести. Эти штучки оставьте для тех, кто неспособен принять реальность такой, какая она есть – безжалостной и холодной.

– Вовсе нет, Сайрус. Я говорю искренне. Я не сразу поверил, что это и правда вы – знаете, многие проходимцы готовы выдать себя за моих друзей, простите, но я говорю как есть. Но мне никогда не забыть, как вы отчаянно ворвались в комнату, где моя дочь оказалась заперта с клыками и когтями.

Я молча затянулся трубкой. Тогда мы с Динком совершили ужасную ошибку, которая чудом не стала роковой. Мы отсекли и сожгли коготь более мелкого порождения, чем вызвали ярость более крупного – не знаю, было ли то чудовище родителем, или между ними иные отношения. Но оно готово было размолоть в пыль весь замок, не то, что одну комнату. Тогда Динку пришлось забрать цвет у редчайшего пятилистника, чудо-растения, внутри которого таится радуга, чистая эссенция удачи. Такие встречаются один на миллион. Я еще долго выплачивал другу стоимость волшебного предмета – ведь он атаковал именно по моей наводке.

– Я знаю, какую невероятно сложную, опасную и нужную работу вы делаете… делали.

– Пока не пришли Они, – отозвался я.

– Пока не пришли Они, – кивнул граф.

– И что же вы предлагаете?

Грав выпустил большое облако дыма и поведал мне крайне занимательную историю.

– Некогда я знал Их, – начал он, и я недоверчиво взглянул на него. – Да, да, не удивляйтесь. Точнее, знал их отца. Он служил у меня цветочётом. О, да. Их отец – синий маг, учёный, естествознатель, который несколько лет жил в этом замке, вычисляя движения цвета. Умнейший был человек, опереженный своей эпохой… да, да. Обычно говорят: “он опережал свою эпоху”. Но не в этом случае. Эпоха опередила господина Мольдора. Каким бы исследованием он ни занялся, какую бы чудо-машину ни создавал, всегда находился тот, кто публиковал свою работу раньше, чем он. Вы слышали о зеркалах, способных смотреть сквозь космос в иные слои? А делать слепки многомерных фигур? Вот. Мольдор стоял у истоков всех этих великих открытий. Но – кто бы мог подумать! – не довел до конца ни одного из них.

Точнее, одно все-таки довел.

(Вторая часть)