Хекс⁠⁠

— Кто-то едет, блядь.

Сэм разлепил глаза. Голова тяжёлая, мысли плавают, словно в масле. Небо над нами было чёрное, как зрачки передозника, и усеяно звёздами, но оно двигалось. Волнами. Или это земля?

Я привстал, опершись на руль. Харлей стоял подле меня, пах маслом и жареным металлом. Пламя в костре ещё тлело. Кто-то громко храпел. Джейк? Да. А вот второго нашего не было.

Я посмотрел в сторону шоссе.

Издалека, прямо из темноты, двигалась процессия фар. Тихо. Будто ползли, не касаясь асфальта.

— Эй! Вставай, чёрт тебя дери! — я пнул Сэма в бок.

Он выругался и потянулся за сигаретами.

— Что?

— Гляди туда.

Он вскинул голову.

Фары приблизились. Теперь стало видно, что это машины — старые, ржавые. Они не издавали ни звука. Никакого. Как если бы двигатели были мёртвые, но всё равно ехали.

Я почувствовал, как внутри похолодело.

— Нахер, заводись.

Я рванул к мотоциклу, запрыгнул в седло, крутанул ключ. Харлей взревел. Джейк дёрнулся во сне.

— ПОДЪЁМ, СУКА!

Джейк подорвался, а в следующий миг я уже газовал, и мы уносились прочь.

Позади слышался рёв двигателей. Теперь они издавали звук. Громкий.

Небраска в августе — как сковородка, на которой жарят чужие судьбы. Дорога прямая, без конца и края. Я вцепился в руль, чувствуя, как кожа прилипает к грипсам.

Мы не знали, сколько проехали. Сто, двести миль? Никто не смотрел на спидометр.

Но потом, среди ночи, впереди показался свет.

Ранчо.

Дом в глубине двора. Фонарь у крыльца. Две тени на пороге.

Мы затормозили, заглушили моторы. Девушки. Молодые, длинноволосые. В платьях, каких уже не шьют.

— Заблудились, путники? — сказала одна.

Вторая улыбнулась.

— У нас есть комната. И… кое-что ещё.


Мы курили у очага, слушая, как смеются ведьмы.

— Что за дым? — спросил Джейк, затягиваясь.

— Это подарок. От шамана.

Я сжал косяк в пальцах.

— Какого ещё шамана?

Сёстры переглянулись.

— Местного. Он давно мёртв. Но его дух остался в земле. И в этом кусте.

Моя голова стала лёгкой, как пустая банка. Тело — ватным. Я поднялся.

Мир поплыл, как расплавленный пластик.

— Вы нас отравили… — пробормотал я, но язык заплетался.

Сёстры засмеялись.

А потом стены растаяли, ночь превратилась в кипящую дымку, и я увидел его.

Шамана.

Он стоял среди ночи, высокий, как высохшее дерево, с впалыми глазами и раскрытым ртом, полным тьмы. Из земли поднимались корни. Они шевелились, будто змеи.

Я хотел закричать.

Но заклинание уже сворачивало нас в плотный узел ужаса.

И где-то вдалеке, за горизонтом, снова загудели машины мёртвых.