Камера №7. Обитатели 4.
Прогулки. Не понимаю, как пол камеры не выходили на прогулку. Это же такой был кайф побыть два часа в другой обстановке и глотнуть какого-никакого воздуха. Прогулки происходили раз в три дня. Ровно в десять утра дверь открывалась и кто хотел выходил гулять. Сначала по коридору вниз на первый этаж, направо офисы управления центром, налево спортзал. По всему пути стояли охранники, чтобы мы на забрели куда ни туда, мы заходили в спортзал и нас запирали на два часа. Можно было пройти "не туда", но не было смысла никакого нарушать порядок. Когда спускали вниз в офисы, чтобы оформить билет или выступить переводчиком, заставляли надевать ярко оранжевую майку с надписью по-тайски: Я преступник, если читаете это, звоните в полицию. И телефон. Можно скинуть и майку и рвануть через офисы на улицу, но и там белую рожу быстро найдут и чем все закончится неизвестно. Куда бежать то? Мысли такие были, но они были просто мысли. У всех, кто заперт такие мысли. Итак, мы в спортзале. Потолок метров двадцать. Очень высокий и стены решетки, поэтому воздух БКК казался чистым по сравнению с воздухом, да какой там воздух, в камере. Когда выходишь из душа через коридорчик в саму камеру, то врезаешься буквально в стену тяжелую от дыхания, дыма и запаха тел. Как плотная масса. Не вонючая, но очень тяжелая. Казалось можно отламывать от воздуха куски. Но, как говорил мой старшина в армии, человек такая скотинка привыкает ко всему. Он был прав. Хороший опыт, чтобы найти в себе человека. А потом еще остаться им. И сделать еще лучше человека в себе. И посмотреть не фальшивишь ли, не обманываешь себя-его-их, не подстраиваешься ли. Хотя можно и ничего не являть. Был у нас один японец. Он вообще ни с кем не разговаривал. Ни-ко-гда. Он всегда был на своем месте. Либо спал, либо ел, либо смотрел в себя как-то, иногда по сторонам. Ничьей помощи не принимал, добавку еды тоже, лишнего яйца - ничего. Мылся в одежде. Лежал он с краю, у самой входной двери и частенько его "заборчик" задевали. Он сердился, но не больше. Я часто наблюдал за ним. Иногда он даже посматривал в телевизор и улыбался. Очень симпатичный мужик с полными боли глазами. Но таких лучше не трогать, они хотят этого больше всего, чтобы их не трогали.
По пути в спортзал мы выносили мусор за три дня и пакеты с остатками еды. Я часто ел после всех уже, помогая Саиду и видел сколько еды выбрасывается. Риса всегда было много, но так же много выбрасывалось и вареной курицы. Не совсем это были кости, хотя на меркам воли это кости. И я негодовал, когда приходили с подносами и ссыпали в пакет хорошие кусочки. В основном это были северные корейцы. Я их спрашивал, чего кидаете, отдавайте другим. Некоторые так и делали. Северные ели так. Рис, кимчи-капуста острая ихняя и заливается водой горячей из кулера. Все. И яйца. Просто выкидывать еду, особенно в таких условиях это кощунство. В моем доме никогда не выкидывали еду, хотя мой отец всю жизнь в торговле проработал и кормил в СССР не только артистов и хоккеистов с футболистами. Он из голодного детства был, поэтому к еде особое отношение. Отец мне не разрешал даже по пояс голый за стол садиться, неуважение к столу было.
Пакеты в руки, тяжелые от риса и вниз. Кто первый выходил из камеры, попадал на "нести пакет". Кто косил и быстрее шагу, те были возвращены криком Эй, бля!! Пакетик захвати. Отказаться было невозможно, это было бы уже вызов дружному коллективу камеры. А он был дружный, что говорить. Хотя время от времени у каждого сносило крышу. Сдавали нервы. Не так то все весело, просто не я один старался улыбаться, многие держались. Но и у меня были мысли, ебать, что я тут делаю когда у меня деньги и билет были уже!! Но дальше этого мысль не шла, товарища подождать было дело святое. "Я как тебя увидел, вот он Иисус" - сказал мне Братислав свои впечатления от нашей встречи. Не знаю что было в его словах, правда, ложь, лишь бы я не уехал, не знаю. Смотрел он глаза, а мое мерило такое - смотрит человек в глаза когда что-то говорит или нет. Самая искусстная ложь это когда врешь и в глаза смотришь. Не знаю что было правдой и зачем были эти слова, но в самолете, как только мы сели в Москве у нас произошел разговор, который можно отнести в категорию неприятный. Очень неприятный для меня. Мне тогда показалось, что я напрасно помогал искать ему деньги и ждал его. На секунду показалось. Больше я об этом не думал. Никогда. Знаю, что это хороший друг и брат, а страшно может быть каждому, особенно одному. Был у него друг... Мишка бурят. Кто из Бурятии может узнаете этого человека. Как только за ним закрылась дверь, больше мы его не слышали и помощи не видели. Братислав дал ему одну ценную вещь с собой, чтобы он продал ее и прислал ему деньги на билет. Мне он очень нравился Мишаня. Добрый, открытый по-своему парень, простой, бурят по внешности, почти азиат, капитан ВС Росии, прошедший горячие точки!!. Делился последним, уезжая проставился последними деньгами, оставил только на дорогу, но когда Братислав просил его сделать все правильно, тот пообещал и опустил глаза. "Не давай ему эту вещь, Братэ - говорил я ему, - в искушение его вводишь, загуляет ежели, то друга потеряешь". Так и вышло. Канул Мишаня вместе с ценной вещью. А они были настоящими братьями с Братиславом, долго сидели в Патайе, если бы не Братик, херово было бы Мишке одному.... Как приехал он так больше и не позвонил, мы позвонили его матери, она сказала, что Миша прилетел, только его нет дома. Он из тех людей, кому капля в рот попадает огненной воды и тот делается другим человеком. По трезвому я бы за него жизнь отдал и он за меня. Пьяный - не человек. Братислав еще долго бил кулаками в стенку, сказал, что найдет его на Байкале, адрес даже есть... Говорил не давай, сохранил бы друга. "Никуда ты не поедешь". Сейчас Братислав в Москве, живет у Коляна, и мы даже не видимся...Тот разговор в самолете оставил у меня осадок. Не осуждение, а осадок. Всем может быть страшно быть одному и все могут любыми путями быть с тем, у кого "фонарик". А потом идти своим путем, когда у фонарика сядут батарейки или появится свой.
Мы на прогулке. Братислав занимает очередь в магазинчик. Я, не раздумывая иду к боксерской груше. И два часа хуярю ее как учил Петр Михалыч. Я с детства люблю и занимаюсь боксом и такой о такой отдушины я мечтать не мог. Или час груши и час бега по периметру. Когда я вышел на первую прогулку, тогда никто почти не бегал, только ходили. В основном японцы, туда сюда. Когда я начал бегать, бегать начали северные молодые, ирландец один пожилой грузный, а ходящих прибавилось значительно. Хороший пример заразителен. Остальная масса сидели по стеночке, и занимались тем, чем занимались в камере. А нет, часть играла в баскетбол. Играла громко сказано, кидали в кольцо по очереди, кому отскочит. Играли тогда, когда нас вместе с неграми запихивали на прогулку. Их было человек пятьдесят. Самые основные подходили поздороваться, Хелло, мафия. Им это было важно. Мне было похеру. Там, когда вокруг много незнакомого народа собиралось, мне хотелось пиздячить их каждого вырубать. Не знаю почему. Иногда звериное просыпалось, но контролируемое. Однажды меня из офисов отвели в спортзал, где были одни индийцы. Мне хотелось положить их всех. Мне их было не жалко. Никого. Я их ненавидел. За рожи их, за запах, за жесты, за все. Негры тоже были претендентами на схватку, но они все были предельно вежливы и ничего не оставалось как быть вежливым в ответ. Ну и запах от них... Не пота, а их, коричневый запах. Так пахнет коричневый цвет. Если настроиться, учитывая обстоятельства, то можно свыкнуться, привыкнуть к запаху, если сразу не понравился, то можно сойти с ума.
Генерал любил отойти в конец зала и кинуть мяч в кольцо. Долетало, молотилка там была будь здоров. Однажды он промахнулся и мяч аккурат влетел молодому Киму в его нереально большую голову. Илюха часто смеялся над ним за глаза, какая у него голова большая и жопа. Не замечая, что у самого вырос горб, скривились пальцы рук и ног от каких то инъекций для роста мышц и выросли сиськи как у женщины. ММА три года... ага, бля.. у телевизора, наверное.
На прогулках к решетке часто подходили разные люди, от которых могла зависеть судьба тех, кто сидит. Француженка с заплаканными глазами, работница ООН, приносила журналы и раздражала мужчин своей ничетак фигурой. Космос иногда приходил, в коричневых штанах и апельсиновых ботинках. Привозили еду: фрукты, салаты, липкий рис, жаренные ножки, огурцы, чеснок, арахис, соки замороженные. В магазинчике было почти все, что было у Генри, но на пять-десять бат дешевле. Генри не возражал, мы закупались, но все равно шли к нему время от времени. На тот момент мне, как его помощнику, полагалось три кофе в день и еда с воли. Я почитал свои записи, я иногда записывал что происходило, и нашел слова, где называю Генри "тот еще гандон". Как оказалось душа человек, но только если рядом с ним душа тоже. Закрытых, борзых, грязнуль, англичан, американцев и тормозов он не любил. Орал на них, каждого называя не по имени, а по названию страны. Меня тоже так и звал - Русский. Сначала по определению, потом с уважением. Мне трудно было представить, что в его магазине можно было в долг отовариваться и русские до нас оставили там приличный долг, забыв о нем сразу как только улетели. Пришлось все это поднимать в его глазах. Получилось неплохо. Однажды к нам привели сына годовалого одного араба. Запустили в камеру, с папкой повидаться, и вечером забрали. Все оторвались с малышом по контактировать, особенно Генри. 14 лет тюрьмы в его лучшие годы... не удивительно, что он бывал очень злым, но всегда справедлив и гуманен.
Я рассказывал об одном англичанине, Джоне. Когда я узнал, что он 25 лет проработал статуей, я смеялся целый день и всегда когда вспоминал об этом. Это тот, кто "схватил" за fucking russians. Лежал он рядом с Саней, а Саня рядом со мной. И что-то он забуробил однажды, громко что-то объяснял Саньку. Сане было похеру что он несет, тот за территорию личную что-то причесывал, которую никто не нарушал. Можно, но тольк
По пути в спортзал мы выносили мусор за три дня и пакеты с остатками еды. Я часто ел после всех уже, помогая Саиду и видел сколько еды выбрасывается. Риса всегда было много, но так же много выбрасывалось и вареной курицы. Не совсем это были кости, хотя на меркам воли это кости. И я негодовал, когда приходили с подносами и ссыпали в пакет хорошие кусочки. В основном это были северные корейцы. Я их спрашивал, чего кидаете, отдавайте другим. Некоторые так и делали. Северные ели так. Рис, кимчи-капуста острая ихняя и заливается водой горячей из кулера. Все. И яйца. Просто выкидывать еду, особенно в таких условиях это кощунство. В моем доме никогда не выкидывали еду, хотя мой отец всю жизнь в торговле проработал и кормил в СССР не только артистов и хоккеистов с футболистами. Он из голодного детства был, поэтому к еде особое отношение. Отец мне не разрешал даже по пояс голый за стол садиться, неуважение к столу было.
Пакеты в руки, тяжелые от риса и вниз. Кто первый выходил из камеры, попадал на "нести пакет". Кто косил и быстрее шагу, те были возвращены криком Эй, бля!! Пакетик захвати. Отказаться было невозможно, это было бы уже вызов дружному коллективу камеры. А он был дружный, что говорить. Хотя время от времени у каждого сносило крышу. Сдавали нервы. Не так то все весело, просто не я один старался улыбаться, многие держались. Но и у меня были мысли, ебать, что я тут делаю когда у меня деньги и билет были уже!! Но дальше этого мысль не шла, товарища подождать было дело святое. "Я как тебя увидел, вот он Иисус" - сказал мне Братислав свои впечатления от нашей встречи. Не знаю что было в его словах, правда, ложь, лишь бы я не уехал, не знаю. Смотрел он глаза, а мое мерило такое - смотрит человек в глаза когда что-то говорит или нет. Самая искусстная ложь это когда врешь и в глаза смотришь. Не знаю что было правдой и зачем были эти слова, но в самолете, как только мы сели в Москве у нас произошел разговор, который можно отнести в категорию неприятный. Очень неприятный для меня. Мне тогда показалось, что я напрасно помогал искать ему деньги и ждал его. На секунду показалось. Больше я об этом не думал. Никогда. Знаю, что это хороший друг и брат, а страшно может быть каждому, особенно одному. Был у него друг... Мишка бурят. Кто из Бурятии может узнаете этого человека. Как только за ним закрылась дверь, больше мы его не слышали и помощи не видели. Братислав дал ему одну ценную вещь с собой, чтобы он продал ее и прислал ему деньги на билет. Мне он очень нравился Мишаня. Добрый, открытый по-своему парень, простой, бурят по внешности, почти азиат, капитан ВС Росии, прошедший горячие точки!!. Делился последним, уезжая проставился последними деньгами, оставил только на дорогу, но когда Братислав просил его сделать все правильно, тот пообещал и опустил глаза. "Не давай ему эту вещь, Братэ - говорил я ему, - в искушение его вводишь, загуляет ежели, то друга потеряешь". Так и вышло. Канул Мишаня вместе с ценной вещью. А они были настоящими братьями с Братиславом, долго сидели в Патайе, если бы не Братик, херово было бы Мишке одному.... Как приехал он так больше и не позвонил, мы позвонили его матери, она сказала, что Миша прилетел, только его нет дома. Он из тех людей, кому капля в рот попадает огненной воды и тот делается другим человеком. По трезвому я бы за него жизнь отдал и он за меня. Пьяный - не человек. Братислав еще долго бил кулаками в стенку, сказал, что найдет его на Байкале, адрес даже есть... Говорил не давай, сохранил бы друга. "Никуда ты не поедешь". Сейчас Братислав в Москве, живет у Коляна, и мы даже не видимся...Тот разговор в самолете оставил у меня осадок. Не осуждение, а осадок. Всем может быть страшно быть одному и все могут любыми путями быть с тем, у кого "фонарик". А потом идти своим путем, когда у фонарика сядут батарейки или появится свой.
Мы на прогулке. Братислав занимает очередь в магазинчик. Я, не раздумывая иду к боксерской груше. И два часа хуярю ее как учил Петр Михалыч. Я с детства люблю и занимаюсь боксом и такой о такой отдушины я мечтать не мог. Или час груши и час бега по периметру. Когда я вышел на первую прогулку, тогда никто почти не бегал, только ходили. В основном японцы, туда сюда. Когда я начал бегать, бегать начали северные молодые, ирландец один пожилой грузный, а ходящих прибавилось значительно. Хороший пример заразителен. Остальная масса сидели по стеночке, и занимались тем, чем занимались в камере. А нет, часть играла в баскетбол. Играла громко сказано, кидали в кольцо по очереди, кому отскочит. Играли тогда, когда нас вместе с неграми запихивали на прогулку. Их было человек пятьдесят. Самые основные подходили поздороваться, Хелло, мафия. Им это было важно. Мне было похеру. Там, когда вокруг много незнакомого народа собиралось, мне хотелось пиздячить их каждого вырубать. Не знаю почему. Иногда звериное просыпалось, но контролируемое. Однажды меня из офисов отвели в спортзал, где были одни индийцы. Мне хотелось положить их всех. Мне их было не жалко. Никого. Я их ненавидел. За рожи их, за запах, за жесты, за все. Негры тоже были претендентами на схватку, но они все были предельно вежливы и ничего не оставалось как быть вежливым в ответ. Ну и запах от них... Не пота, а их, коричневый запах. Так пахнет коричневый цвет. Если настроиться, учитывая обстоятельства, то можно свыкнуться, привыкнуть к запаху, если сразу не понравился, то можно сойти с ума.
Генерал любил отойти в конец зала и кинуть мяч в кольцо. Долетало, молотилка там была будь здоров. Однажды он промахнулся и мяч аккурат влетел молодому Киму в его нереально большую голову. Илюха часто смеялся над ним за глаза, какая у него голова большая и жопа. Не замечая, что у самого вырос горб, скривились пальцы рук и ног от каких то инъекций для роста мышц и выросли сиськи как у женщины. ММА три года... ага, бля.. у телевизора, наверное.
На прогулках к решетке часто подходили разные люди, от которых могла зависеть судьба тех, кто сидит. Француженка с заплаканными глазами, работница ООН, приносила журналы и раздражала мужчин своей ничетак фигурой. Космос иногда приходил, в коричневых штанах и апельсиновых ботинках. Привозили еду: фрукты, салаты, липкий рис, жаренные ножки, огурцы, чеснок, арахис, соки замороженные. В магазинчике было почти все, что было у Генри, но на пять-десять бат дешевле. Генри не возражал, мы закупались, но все равно шли к нему время от времени. На тот момент мне, как его помощнику, полагалось три кофе в день и еда с воли. Я почитал свои записи, я иногда записывал что происходило, и нашел слова, где называю Генри "тот еще гандон". Как оказалось душа человек, но только если рядом с ним душа тоже. Закрытых, борзых, грязнуль, англичан, американцев и тормозов он не любил. Орал на них, каждого называя не по имени, а по названию страны. Меня тоже так и звал - Русский. Сначала по определению, потом с уважением. Мне трудно было представить, что в его магазине можно было в долг отовариваться и русские до нас оставили там приличный долг, забыв о нем сразу как только улетели. Пришлось все это поднимать в его глазах. Получилось неплохо. Однажды к нам привели сына годовалого одного араба. Запустили в камеру, с папкой повидаться, и вечером забрали. Все оторвались с малышом по контактировать, особенно Генри. 14 лет тюрьмы в его лучшие годы... не удивительно, что он бывал очень злым, но всегда справедлив и гуманен.
Я рассказывал об одном англичанине, Джоне. Когда я узнал, что он 25 лет проработал статуей, я смеялся целый день и всегда когда вспоминал об этом. Это тот, кто "схватил" за fucking russians. Лежал он рядом с Саней, а Саня рядом со мной. И что-то он забуробил однажды, громко что-то объяснял Саньку. Сане было похеру что он несет, тот за территорию личную что-то причесывал, которую никто не нарушал. Можно, но тольк