Как меня в армию забирали.
— В военкомате здоров любой призывник! — торжественно выдал мужичок, пока я курил у входа в это замечательное заведение. — Так что не кривляйся. Не прокатит.
— Да я…
— Осади, зелёный. Лучше срочно выдели мне полтинник за дельный совет.
Мужик был весьма подозрительный. Всё в его облике говорило о загадочной русской душе, а особенно, содержимое огромного пакета, в котором натурально лежала голова быка или лошади.
— Нету, — говорю, — полтинника.
Я вернулся в военкомат для дальнейшего прохождения медицинской комиссии. Небольшой коридор вмещал множество юношей преимущественно в одних трусах.
— Ты к хирургу занимал за мной? — спросил лысый паренёк.
— Да.
— Сейчас я, а потом ты.
Раздеваться до трусов я не стал, ибо уже который год исправно посещал именно этого врача во время призывной комиссии. Сломанная нога серией ежегодных снимков незатейливо говорила о том, что была сломана во всяких разных местах больше одного раза и вид имела исключительно непрезентабельный. Каждый призыв я увольнялся с работы, чтобы меня забрали в армию: весна, осень, весна, осень… Но меня не забирали. И вот опять.
Врачи никак не могли определиться, что со мной делать. Это бесило меня, вызывало негодование у моих родителей и справедливые вопросы работодателей. Мол, чувак, тебе почти 22 года, а военного билета у тебя нет. Падазрительно. Надо было срочно что-то решать, потому как менять работу каждые полгода нехорошо, как и сидеть на шее у мамы с папой.
— Козёл, сука, блять… — вышел от хирурга лысый, кажется, немного расстроенный.
В кабинет просочился я.
— Здрасьте. Вот.
Я сунул ему на стол рентгеновский снимок моей ноги.
— Почему одетый? — спросил врач. — Раздевайся.
— Не буду. Снимок посмотрите. Я к вам каждые полгода хожу. Запомнить пора.
— Раздевайся до трусов, я сказал. Иди в коридор и зайди, как положено.
— Никуда я не пойду! Вот я! Вот снимок ноги! Не надо прикидываться, что не помните меня. К чему эти формальности? Нога была два раза в одном и том же месте сломана, срослась. Я к вам уже в четвёртый раз прихожу. Не надо ломать комедию, и гадать, брать или не брать в армию. Решайте сейчас!
— Я не понял призывник! Что за разговоры?!
— Мужские разговоры.
Я открыл дверь в коридор и позвал отца на совещание.
— Пап, зайди…
Батяня ввалился в кабинет к хирургу.
— Добрый день, — сказал он так, словно достал из авоськи дезерт игл. — В армию берёте его или нет?
Врач запустил программу перезагрузки мозга и сделал лицо неподвижным. Потом лениво взял снимок со стола и посмотрел его на свету чуда лампы.
— Давно снимок сделан?
— Весной. Но ещё один поход к рентгенологу, и я к ноге примотаю счётчик Гейгера.
Врач тяжело вздохнул, взял личное дело и сделал запись.
— Свободны.
«Годен!», — прочитал я уже в коридоре. Следующим врачом оказался психиатр. Я зашёл к нему в кабинет, а там другой призывник.
— В армию хочешь? — лукаво спросил у него психиатр.
— Нет.
— Хех! Годен! Следующий.
Я сел.
— А ты в армию хочешь?
— Да.
— О-о-о! Это интересно, — врач откинулся в кресле. — А ну-ка расскажи-ка мне подробнее о себе.
Зря он это спросил, ибо я на радостях решил поломать комедию.
— В 16 лет я упал с пятого этажа в шахту лифта и сломал себе ногу. Потом сломанные кости прикрутили шурупами к титановой пластине. Доктор… — я подался чуть вперёд и продолжил почти шёпотом: — Мне кажется, титан интегрировался в меня и структурировал мой опорно-двигательный аппарат. Я стал полутитановым призывником! Вообще, блять, непобедимым для врага! Робокопа смотрели? Нет?.. У меня к ноге ложки магнитятся… Страшная сила, доктор!
Психиатр меня внимательно выслушал и даже бровью не повёл. Потом подался чуть вперёд. Мы с ним сидели лицом к лицу.
— Ложки магнитятся? — спросил он, чётко проговаривая каждый слог.
— Да.
Он откинулся в своём кресле назад и усмехнулся. Потом засмеялся. Потом резко пододвинулся ко мне:
— Ты мне тут лапшу на уши не вешай. Ха! Ложки магнитятся! Нашёл дурака! Они же алюминиевые! Не маг-ни-тят-ся! Годен! Следующий!
Проводы в армию я решил не устраивать. Провожать некому. Все друзья давно разъехались. Вечером батька торжественно обрил меня налысо.
— Эх, сынок. Совсем взрослый стал, в армию пойдёшь…
— Мне 22 года, пап.
— Не пизди мне тут. Дай слезу выдавить.
Он хлопнул стопку самогонки.
— Ну, так вот. Я, между прочим, в Германии служил. Помню, подрядились мы одному немецкому крестьянину помогать, огород значит, от всяких камней убирать. Он, значит, ловко так на тракторе с телегой едет, а мы за ним камни подбираем и в телегу складываем. Тарахтит, значит, эта бандура и медленно едет по полю на своих немецких гусеницах, а мы следом идём. И подумалось тогда нам… Как-то навеяло, знаешь, картина вся вот эта. Чем же этот пенсионер в войну занимался? Сёдня он тут трактор водит, весь такой старый добрый крестьянин, а в юности каким-нибудь панцеркампфвагеном рулил…
Полголовы было уже обрито. Батька сделал короткую паузу и снова хлопнул стопку.
— О чём это я? А! Потом товарищ унтерофицирен, или хуй знает, кем он там был в войну, сказал, что настал перерыв. Мы решили попить пива. Захожу я, значит, в местный сельский кабак, и говорю прекрасной фройляйн…
— Ты стрижкой занимайся! А не о своих алкопохождениях рассказывай! — перебила его мама. — И так просыпаться ни свет, ни заря.
— Бу-бу-бу, — передразнил её отец и хлопнул ещё стопку.
Шесть утра. У военкомата толпились призывники и их провожающие. Все жутко волновались и поэтому обильно звенели стаканами с водкой. Толпа неистовствовала:
— Братуха!
— Братва!
— Не плачь, мать!
— Покажи им там, братюня!
— За ВДВ!
— Пиши чаще, сынок!
— Я буду ждать тебя, любимый!
— Пацаны, продам Урал с коляской…
— Яву, яву, взял я на халяву-у-у!!! — дружно заголосила толпа.
Открылась дверь военкомата.
— Призывники! Прощаемся и заходим на построение, — гаркнул майор.
Народ завыл, выпил, загудел и ломанулся к дверям военкомата. Особо одарённые провожающие лезли от разлуки на забор и истошно вопили от переизбытка нежных чувств. Наконец, все призывники зашли в военкомат. Майор закрыл дверь и гул затих.
— В одну шеренгу становись! — рявкнул он.
Мы выстроились и замерли. Кого-то качало из стороны в сторону как родимую пшеницу на ветру.
— Продукты выложить на пол!
Призывники начали выкладывать на пол полторашки с «Карачинской», палки колбасы, сало, хлеб, конфеты… Майор подходил к каждому и несколько секунд пристально и преданно глядел в глаза, а затем наклонялся и принимался изучать содержимое сумок. Все полторашки были тщательным образом проверены откручиванием пробки. Не шипит — значит, самогон, немедленно изъять.
Через несколько минут осмотр завершился. Мы вышли на улицу. Стоит ПАЗик. Расселись по местам. Не успел автобус проехать несколько метров, как раздался хлопок и заднее стекло автобуса посыпалось в салон. Автобус затормозил.
— Это что ещё за хуйня?! Кто стрелял?! — гневно закричал майор.
Чувак, сидящий рядом, проснулся.
— Чё, приехали уже? — дыхнул он в меня адским перегаром.
— Думаю, да, — ответил я.
Свет прожектора почти мгновенно вычислил злоумышленника, который уже повис на заборе на территории военкомата. Он неуклюже барахтался в воздухе. Потом упал и начал паниковать, бегая туда-сюда. Его немедленно повязали и дали несколько раз в морду для профилактики.
— Чё вы творите, волки? — вопил он.
Стрелка увели в темноту. Майор сильно расстроился и пинал ПАЗик.
— Вот же долбоёб! — сокрушался он.
Через пол часа приехала пассажирская ГАЗель. Нас было человек двадцать. Расселись. Мест всем не хватило и поэтому сидели почти друг на друге в пуховиках и с сумками. Не успели мы отъехать от военкомата, как в маршрутке начался банкет. По салону гуляли бутылки водки и надкусанные палки колбасы. Я выпил и закусил. Потом ещё раз. И ещё. Потом надоело. Слишком часто.
— Ты, чё, не пьёшь? — спросил меня сосед. — Охуел, что ли? Ну-ка, блять, пей!
Я выпил.
— Где служить хочешь?
— На русском острове.
— А я в десантуре…
По полу катались пустые бутылки. Кто-то закурил. Майор сидел рядом с водителем. Почуяв запах сигарет, он тревожно обернулся.
— Я не понял? Кто-то курит?
— Нет, начальник…
— Смотрите у меня.
Он отвернулся и продолжил жаловаться водителю на вышедший из строя ПАЗик.
— Начальник! Пописать надо! Ваще не вмоготу!
— Отставить! Терпим.
— Товарищ майор! Не довезём!
Маршрутка всё-таки остановилась. Все вышли облегчиться. Особо талантливые успели выкурить две сигареты. Все мы — двадцать с лишним человек стояли у обочины и дружно оформляли жёлтый снег. Проезжающие мимо машины активно сигналили.
Приехали на «Холодильник» (областной призывной пункт в Новосибирске). Нас ещё раз проверили, посмотрели сумки, раздели и отправили на медкомиссию. Первым же врачом оказался хирург. Он несколько секунд смотрел на снимок моей ноги, а потом сказал:
— Ты что, юноша, собрался с такой ногой в армии служить?
— Ну, я как бы…
— Не годен. Домой езжай. Будет война, позовём. Следующий!
Когда я ночью приехал домой, мама решила, что я сбежал. Меня же интересовал другой, более насущный вопрос: где мне под новый год совершенно лысому найти работу?
Отрывок из книги "Иль Канесс. Оформитель слов"
