Как функционирует общественное сознание. Часть 4.⁠⁠

Пост в Лигу психотерапии.

Картинка для усиления контраста между простотой восприятия и трудностями осмысления :)

Части 1, 2, 3.

Текст Леонида Огороднова.

Вот, собственно, и вся внешняя сторона конфликта: Толстой нападал на веру и Церковь, Иоанн Кронштадтский – на Толстого. Объяснений этого конфликта много. Попробую разобраться и добавить своих пять копеек.

Первое, о чем говорят – это, конечно, политическая составляющая (куда уж без нее). Толстого в качестве хоругви выбрали либералы во главе с «главным Толстовцем» В.Г. Чертковым, из среды толстовцев (порвав с ним) вышло несколько радикальных революционеров. Иоанна Кронштадского провозгласили (к сожалению, не без повода с его стороны (в 1905 году он освятил флаг Союза русского народа, а за год до смерти и вступил в него), своим идеологом монархисты. Все это так, но мне интереснее религиозно-психологическая составляющая конфликта.

С этой точки зрения конфликт – ценностный, и его объектом являются Церковь и паства.

Начну с паствы. Казалось бы, не из-за чего возникнуть конфликту, у Толстого и Иоанна были разные «целевые аудитории».

Иоанн, более 50 лет прослуживший в Андреевском соборе в Кронштадте по большей части в качестве обычного священника (настоятелем он стал только в 1894 году), был в первую кумиром миллионов людей из беднейших.

Лев Николаевич, к 1880 году – писатель с мировой славой, в своих религиозно-философских изысканиях был понятен нескольким десяткам интеллигентов. (Сам Толстой в ответе Синоду называет цифру 100, но и та, видимо, преувеличена). В то же время, предметом нравственной заботы Толстого был как раз народ, который его, конечно, не читал, а взамен того слушал Иоанна.

Сам же Иоанн, видевший себя в первую очередь священником, т.е. посредником между Богом и людьми (любыми людьми), с ростом своей славы приобретает все большее влияние в интеллигентских и аристократических кругах, вплоть до того, что его приглашают к одру умиравшего в Ливадии Александра III.

От этого общения он не мог уклониться, во-первых, потому что не делил людей по социальному признаку, а во-вторых, потому что ему нужны были деньги на благотворительность и протекция для устройства монастырей. Да и не хотел он уклоняться, по всей видимости, считая, что его влияние возрастает по воле Божьей.

Таким образом, налицо конфликт, возникающий из-за, что каждый представляет для оппонента угрозу основополагающим ценностям. Толстой представляет для Иоанна угрозу скорее потенциальную, чем реальную, однако он опасен тем, что его идеи откровенно еретические, а авторитет огромен. Иоанн опасен тем, что укрепляет позиции Церкви именно в той среде, на которую хочет, но не может влиять Толстой.

Но основной предмет конфликта – это именно Церковь. Тут у обоих отношение еще более личностное, чем в вопросе о пастве. Рискну (хотя и не любитель) привлечь психоаналитические модели для объяснения отношения Толстого и Иоанна к Церкви. Если предположить, вслед за многими психологами религии, что на Церковь они проецируют свое отношение к матери, конфликт становится понятен. Басинский довольно подробно описывает отношения обоих персонажей со своими матерями.

Граф Лев Николаевич Толстой в 1908 году. Фото Прокудина-Горского.

Толстой боготворил свою мать, которую не знал (она умерла, когда ему было полтора года). Он даже не знал, как она выглядела, на память не осталось ни одного портрета, только силуэт. Тем не менее: «Она представлялась мне таким высоким, чистым, духовным существом, что часто в средний период моей жизни, во время борьбы с одолевавшими меня искушениями, я молился ее душе, прося ее помочь мне, и эта молитва всегда помогала мне». (Замечу, что это пишет человек, в загробную жизнь не верящий!) При этом Толстой отдавал себе отчет, что созданный им образ матери не схож с реальным человеком, Марией Николаевной Волконской-Толстой, о которой он мог судить по ее дневникам. И тем не менее сознательно предпочитал мифологизированный образ.

При таких условиях, согласно законам психоаналитической интерпретации, нужно искать «теневой» образ матери, вызывающей обиду и агрессию. В самом деле, Мария Николаевна умерла, тем самым оставила ребенка без любви, предала его. Так ведь, согласно мысли Толстого, Церковь – это и есть главная предательница, исказившая учение Божье: «В христианстве весь обман построен на фантастическом понятии церкви, ни на чем не основанном и поражающем с начала изучения христианства своей неожиданной и бесполезной бессмыслицей. Из всех безбожных понятий и слов нет понятия и слова более безбожного, чем понятие церкви. Нет понятия, породившего больше зла, нет понятия более враждебного учению Христа (читай, учению самого Толстого - ЛО), как понятие церкви».

Долгие годы Толстой тщился воссоединиться с Церковью, ища в ней отсутствовавшую в детстве материнскую любовь, опыт телесной (Причастие) любви. И не смог. Последнюю попытку он предпринял в 1877-78 году, в течение полутора лет вел церковную жизнь, постился, причащался. Кстати, полтора года – это его возраст к моменту смерти матери.

Толстой не справляется, Церковь (мать) вторично его «предает», и тем самым превращается в отвергающую мать, искать любви которой бессмысленно. (Кроме агрессии и обиды на предательство, бессмысленность – это еще один сквозной мотив у Толстого).

Окончательно отрекшись от Церкви в начале 80-х, Толстой лишает себя возможности получения христианского мистического, «женского» опыта. Для познания Бога ему остается один путь – «мужской», путь умственных спекуляций. И вот Церковь становится для Толстого социальным институтом – и только. Но известно, что «кому Церковь не мать, тому Бог – не отец» (св. Кипран Карфагенский), и личный Бог со временем превращается у Толстого в абстрактный принцип, отвлеченное понятие.

Но и тут «зловредные церковники», за плечами которых стоит многовековой, в том числе и интеллектуальный опыт людей, много превосходящих в этом отношении Толстого, объехали его на кривой кобыле. Богословские размышления Толстого (http://az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0150.shtml) еще более схоластические, чем тот учебник догматического богословия митр. Макария, который он критикует. Извинением Толстому может служить только то, что качественное православное богословие появилось у нас (на самом деле, во Франции, в эмиграции) уже в 20-м веке. В результате народный просветитель не смог дать народу ни человеческого утешения, ни приемлемой картины мира.

Ситуация о. Иоанна иная.

Его мать, Феодора Власьевна, была женщиной суровой, в том числе и в вере. Когда Иван учился в Академии, он тяжело заболел во время Великого Поста. Врачи сказали, что если он не будет есть то умрет, Иван ответил, что не может этого сделать без благословения матери. Мать письмом есть скоромное не благословила, и Иван не стал.

Можно предположить, что столь властная женщина не была ласковой матерью. Во всяком случае, доподлинно известно, что Иоанн тяготился приездами матери в Кронштадт (их было всего 3), он стыдился ее низкого происхождения и необразованности, предпочитая любить ее на расстоянии.

Не удивительно, что в такой ситуации в роли любящей и «непостыдной» матери выступила Церковь, в лоне которой Иоанн чувствовал себя как рыба в воде. Его не раздражало ни низкое положение в церковной иерархии, ни само существование этой иерархии, при которой в синодальной период истории Церкви, подходивший уже к концу, главой Церкви был Император, а непосредственным «управленцем» - Обер-прокурор Синода.

Социальное устройство Церкви занимало его мало, в нем было трепетно живо ощущение соборности, связи со всеми членами Церкви, живыми и мертвыми. Чего, кстати, искал и не нашел в Церкви Лев Николаевич: «Исполняя обряды церкви, я смирял свой разум и подчинял себя тому преданию, которое имело всё человечество. Я соединялся с предками моими, с любимыми мною – отцом, матерью, дедами, бабками».

Иоанн в течение более 50 лет ежедневно (!) служил Литургию, то есть ежедневно причащался, становился частью Церкви как Тела Христова. Служение для него было необходимостью. Свидетели его служб писали о том, что явно чувствовали присутствие живого Христа. Творимые через Иоанна чудеса не оставляли в нем места для какого-то сомнения в правоте Церкви, она была очевидна и не требовала никаких логических подтверждений.

И вот Иоанн, с его гигантским живым религиозным опытом, сталкивается с интеллектуальными построениями Толстого, изложенными преимущественно в форме отстраненного сарказма. Они жили в разных мирах, говорили о разных вещах и на разных языках. Толстой ругал свою отстраненную, предающую мать, а Иоанн воспринимал это как оскорбление в адрес своей, бесконечно любящей и мудрой матери. Все, что писал Иоанн, пытаясь в словах выразить свой чувственный опыт (напр., «Моя жизнь во Христе»), могло быть воспринято либо как безобидное заблуждение (Толстой, «добрый старичок»), либо как корыстная ложь (Лесков). То, что писал Толстой, закономерно казалось Иоанну подлой клеветой. У Толстого не было «чувствилища», чтобы воспринять мистический опыт Иоанна. У Иоанна не было ни образования, ни соответствующего житейского опыта, ни времени, ни, наконец, интеллектуальных способностей, достаточных, чтобы понять духовные метания Толстого.

Я отдаю себе отчет, что мои спекуляции наивны. Да и психоаналитический аппарат методологически не приспособлен для анализа духовного опыта, в лучшем случае он может объяснить излишнюю горячность Толстого по отношению к Церкви (а следовательно, и к церковным «измышлениям»), и Иоанна – по отношению к Толстому.

Спрашивается, зачем я тут расписался в таком объеме? Во-первых, разумеется, вопрос об отношении к Церкви меня лично касается, но тут не исповедальня, чтобы об этом откровенничать. Во-вторых, меня давно интересует вопрос о проекциях материнского/отцовского комплексов на Бога и Церковь. Не надо далеко уходить из Интернета, чтобы увидеть, как эти проекции реализуются на практике. Из опыта проведения агиодрамы (психодрамы по житиям православных святых) я знаю, как такие проекции могут помешать развитию религиозных чувств человека.

Что касается Льва Николаевича Толстого и св. Иоанна Кронштадтского, то их конфликт так и остался конфликтом двух людей, если судить по меркам истории. Нет больше ни толстовцев, ни иоаннитов, в истории остались великий русский писатель и великий русский подвижник. Покойтесь с миром!

Конец цитаты.

Вместо послесловия

Тексты Льва Толстого обязательны для школьного курса литературы в Российской Федерации и обязательны для гуманитарных факультетов университетов в западных странах. Портрет Льва Толстого можно найти в любом школьном кабинете литературы. Тексты Иоанна Кронштадского в школах и вузах не преподаются.

Кинофильмы и телефильмы по романам Л.Н. Толстого снимаются и у нас в России, и на Западе, "Анна Каренина" и "Война и мир" относятся к числу наиболее экранизируемых. Вы, может быть, не читали романа, но знаете о его существовании - для русской культуры это прецедентное имя.

Святой праведный Иоанн Кронштадский был канонизирован, его икону можно найти в каждом русском православном храме, слава чудотворца заставляет людей обращаться к нему в молитвах. Иоанновский монастырь на реке Карповке в Санкт-Петербурге регулярно показывают в телетрансляциях, посвящённых религиозной жизни. Его имя тоже стало прецедентным.

Это, на мой взгляд, неслучайно.

И, хотя Леонид Огороднов приходит к выводу, что конфликт "так и остался конфликтом двух людей", нетрудно заметить, что в общественном сознании живее всех живых два психотипа, персонифицированных в судьбах писателя и священника.

Мятущиеся души, кто с юности пишет рассказы, стихи, истории, в зрелости читает эзотерическую литературу и проходит путь от сочинителя до богоискателя, порой вступая в конфликт с официальной государственной позицией, - проходят и сегодня жизненный путь, прототипом которого является судьба графа Льва Толстого.

Растворяющиеся в другом люди, кто с юности ищет растворения в близких и родных, а в зрелости растворяется в Боге, порой становясь выразителем интересов тех или иных политических групп, - проходят и сегодня жизненный путь, прототипом которого является судьба Ивана Сергиева, отца Иоанна.

Сведующие в сондиане люди, заметили бы, что это разница между p+m- и p+m+, и не удивлялись бы тому, что героя 2 тянет к герою 1, а героя 1 к герою 2 не очень :)

К слову, в общественном сознании современного нам социума место "мятущегося" патриарха - сочинителя, пользующегося авторитетом в кругах интеллигенции, и не снискавшего своей политической борьбой огромной народной любви, вполне может занимать Андрей Макаревич. А место "растворившегося" в идее человека, снискавшего огромную народную популярность, но скептически воспринимаемого интеллигенцией, вполне может занимать Наталья Поклонская.

В советские годы существовала та же структура, только "мятущиеся" патриархи литературы переоценивали своё отношение к коммунистической партии, а "растворившиеся" твердили наизусть редко издаваемого Есенина, любящего родную русскую природу.

Такие мысли.