История о том, как я жила с бомжами, или "Похороните меня под поребриком Бонус - "Быть воином – значит жить вечно"
Друзья, всем привет!
В начале очень благодарю пикабушников @Kozhik, @ctsystem, @natmrmbio, @Sirokko, @Camponotus и тайных подписчиков. Мне вернули возможность видеть донатов, и надеюсь всех показали. Так же у меня были некоторые проблемы с CloudTips, которые пытались отжать весь донат, но всё решилось.
Небольшое вступление. Приношу свои извинения, что долго нет постов, было много работы, а так же была лютая жара, при которой автор просто валялся и помирал, так как не переносит жару. Так же я уже почти пол года живу в режиме сон-работа-писать продолжение-сон-работа. Это несколько напряжно и выматывает, поэтому сейчас посты будут выходить чуть реже, к тому же дополнительно ведётся работа по первой части.
Этот пост будет без картинок и без всех ссылок хронологии, иначе я не успела бы сегодня его выложить. Простите.
Начало тут
История о том, как я жила с бомжами, или "Похороните меня под поребриком"
Полная хронология всего тут
История о том, как я жила с бомжами, или "Похороните меня под поребриком Бонус - Свора
Дисклеймер. Внимание! во всех постах очень много мата. В этом посте дичь, жесть, издевательства, все герои ведут себя как лютые уёбки, и автор их осуждает.
Напоминаю что вы читаете авторский рассказ и такого не бывает.
Быть воином – значит жить вечно
Это кладбище достаточно старое, местами заросшее и очень осеннее. Вадик уверенно топает впереди, он явно тут уже был.
Небольшое семейное захоронение. Вот бабушка и дедушка – по датам застали блокадный Ленинград детьми, женщина – тридцати с небольшим лет, фамилия другая, видимо дочь двух первых, девушка – семнадцать лет с фамилией как у женщины, и свежая могила без памятника – с крестом. По датам все умерли в девяностые, кроме последнего.
Вадик тянет к кресту руку странным движением, как будто хочет поздороваться. Кладёт руку на перекладину креста:
– Здорово, брат!
Ром вытягивается в струну и просто кивает. Мне нечего сказать, я его даже не знала. Всех мертвецов не пожалеешь, но Ярика мне почему-то жалко. На кресте у него убогая фотография, возможно со школьного выпускного, эту фотографию он пережил лет на пять.
Мы втроём стоим молча, без движения, наверное, минут десять, это тяжело – просто стоять. Затекают ноги и болит спина. Но мне не удобно пойти присесть или начать шевелиться. Совершенно не тот момент, чтобы ныть о том, что я устала. Мы стоим ещё какое-то время, Вадик отмирает, лезет к себе в рюкзак и достаёт уже нормальный портрет Ярика. Наверное, как-то так он и выглядел в последний год своей жизни, коротко стриженный, с прямыми чертами лица, с шрамом Джокера на левой щеке, в белой футболке White Power и с весёлой ухмылкой. На портрете надпись чёрным маркером: «Быть воином – жить вечно». Последнее время эта фраза очень популярна. У мёртвых скинхедов. Человек который её сказал – тоже умер. С тех пор это повторяют, пишут на стенах, в парадных. И на могилах. По этой надписи можно определить кто лежит там, снизу.
В двух метрах от меня, снизу, лежит мёртвый Ярик. Ярик был воином, и теперь будет жить вечно. Хотя на самом деле это не так. Вечно живут не воины, вечно живут созидатели. Художники сотни лет живут в своих картинах, писатели сотни лет живут в своих книгах, скульпторы и архитекторы веками заперты в камне. Но не воины. В большинстве случаев война разрушает созидание. Но не эта. Война на которой воевал Ярик разрушала только чужие жизни. Чьи-то наоборот сохраняла. И больше ничего. Ярик не будет жить вечно, война кончится, победой или примирением, я не знаю, но от Ярика останется только эта могила, и судя по тому, что тут вся его семья, его забудут. Будучи мёртвым нужен ли ты своим друзьям через пять лет, десять, двадцать, пятьдесят? Через пятьдесят лет, Ром и Вадик, если сами не станут воинами вечности, придут сюда?
Вадик ставит фотографию к подножью креста. Молчит. Ром поправляет:
– Его отпевали…
На секунду Вадику перекашивает лицо, он поднимает фото и отдаёт Рому в руки. Ром становится на колени и аккуратно утрамбовывает рамку туда где у Ярика теоретически должна быть голова. Ещё минут пять молчания. Ром так и стоит коленями на могиле. Меня не отпускает ощущение что они разговаривают. Втроём. Так же как умеют общаться одуванчиками. Ром встаёт. Теперь они вдвоём стоят и смотрят на крест. Ром умеет транслировать свои мысли в пространство, и кажется я понимаю о чём они оба думают.
Вадик поворачивается к Рому:
– Думаешь?
Ром мотает головой, пинает край могильного холма, смотрит и начинает ногой рыть могилу.
– Песок.
Вадик кивает:
– Тогда сегодня.
Я поняла. Я поняла и это пиздец.
– Вы что хотите сделать?! Нахуя!?
– Он так хотел. Это последняя воля.
– Серьёзно? Вы его выкопаете?
– Да.
Пиздец! Какой пиздец!
– И что вы будете делать с… с мёртвым Яриком? Сожжёте что бы он отправился в Валгаллу?
Однажды Ром всё-таки назовёт меня дурой…
Вадик косит лицом:
– Ну некоторый смысл в этом бы был… Но мы не настолько отбитые.
Ром смотрит на меня как на идиотку:
– Мы просто перевернём его башкой в другую сторону. Всё. Через год поставим ему нормальный памятник. С этой хуйнёй – Ром пинает Яриковый крест – он здесь лежать не будет.
– А Дикий? Его вы тоже выкопаете?
– Его нормально закопали. И не отпевали. Сходим к нему через недельку.
***
В восемь утра за столом нашей комнаты сидят Ром и Вадик, на коврике у двери лежит Хельга – в наморднике. Там же стоят пара ботинок в грязи и песке. Ром с Вадиком пьют водку не чокаясь, и закусывают сырниками. Я сижу и пялюсь на их грязные ботинки. Это абсолютный сюр. Они это сделали. Они раскопали могилу, вытащили из неё своего другана, повернули его, и закопали обратно. Интересно, это можно считать за осквернение, с учётом того что это была воля умершего. И со стороны церкви, кто нагрешил больше? Сид харкнувший в икону, или Ром с друзьями раскопавший могилу?
У меня не складывается это в голове.
Я сижу и всё пялюсь на их ботинки, пытаясь представить картину, как пять скинхедов ночью копают могилу.
– Вы реально его выкопали?
– Да. И не спрашивай больше.
– Интересно, чисто законодательно, если это его последняя воля, его можно было официально выкопать и перезахоронить?
– Чисто законодательно мы всю ночь занимались вандализмом и осквернением памяти усопшего. Если бы могли, сразу бы нормально похоронили. А в реальности, вандализм и осквернение – это то что батя Ярика с ним сделал. И то, что со многими мертвецами делают. Хоронят по чужой религии, остригают, гримируют, костюмы клоунские надевают, пидоров разных на похороны приглашают. – Ром натягивается в струну – Вот жил ты так, жил. Имел интересы и идеалы. А потом хуяк и тебя как пидора хоронят. Не могли мы его так оставить.
– Ром, если бы тебе дали выбор, ты бы как хотел быть похоронен?
Хмурится:
– Я бы предпочёл не умирать…
Ну хотя бы, он не планирует отправится в вечность…
– Если что – я не буду тебя хоронить!
– Это схуяли?!
– Ты не умрёшь!
– А, тогда ладно…
– Обещай!
– Обещать, что я не умру?
– Ну только если через пятьдесят лет.
– Обещать, что умру через пятьдесят лет?
Не смешно!
– Обещай, что не умрёшь в ближайшие пятьдесят лет!
Хмуриться снова:
– Не могу такого обещать, но я буду аккуратным.
– Только попробуй! Лично крещу тебя, отпою, закопаю ногами в изголовье, поставлю тебе ахуенный каменный крест, и буду жить на твоей могиле, что бы Вадик тебя не выкопал!
Оба ржут.
Однажды я отговорила Сида от суицида, пообещав похоронить его по православным обычаям, и написать ему на могиле его имя большими буквами. И дату рождения большими цифрами. Тогда это сработало. Впрочем, где-то всё равно есть его могила. С именем. И цифрами.
– Ладно, детка, я обещаю постараться не умирать в ближайшие пятьдесят лет…
Мне нихуя не легче от этого обещания.
– Вадик? Ты же тоже не умрёшь?
– Ну хуй его знает…
– Что делать с твоим трупом?
– Эээ… Ну это… Хельгу себе заберите, а меня сожгите нахуй! И развейте!
– Где?
– В смысле «где»? Тут конечно, в Питере. Это мой город!
Кажется, нам только что завещали Хельгу… Мне и до этого не особо хотелось бы что бы Вадик умирал, теперь мне этого не хочется совсем.
Ром наливает себе и один выпивает ни с кем не чокаясь:
– Если что, со мной сделайте то же самое…
– Ты обещал не умирать!
Ром вздыхает:
– Я обещал быть аккуратным.
– А я?
– А ты меня сожжешь и найдёшь себе другого скинхеда...
Он серьёзно. Он абсолютно серьёзно это сейчас сказал. Можно сколько угодно брать какие хочешь обещания. Это ничего не поменяет.
Быть воином – значит жить вечно.
Ром выбрал быть воином. Я не хочу, чтобы он жил вечно. Ещё лет пятьдесят. Это больше чем если сложить две наших жизни которые мы уже прожили. И я хочу жить ещё две жизни. Вместе с Ромом…
Мне становится ужасно тревожно, не по себе и трясёт. Минуты через три я понимаю, что это не от выпитой водки, не от пьяных разговоров о смерти, и даже не от собственных мыслей о выкопанном Ярике. Хельга. Хельга стоит у двери в стойке и рычит без звука. Каким-то образом она просто издаёт эту тревожную вибрацию. Видимо я последняя, кто это замечает, Ром и Вадик уже давно на неё смотрят. Понятно, что за дверями как обычно подслушивает Никита.
Ром улыбается Вадику хищной улыбкой. Вадику перекашивает лицо.
– На твоём месте я бы его уже ёбнул!
Беззвучно Вадик встаёт, идёт к дверям, снимает с Хельги намордник и знаками показывает ей отойти. Рывком открывает дверь. Никита. Как и ожидалось. Не успевает сорваться, только чуть выпрямляется и стоит перед Вадиком замерши.
– Хули стоишь тут не постучавшись?!
Никита в ступоре.
– Чё, заходи раз пришёл! – на этой фразе Вадик показывает Хельге несколько знаков.
Никита видимо хочет убежать, но видит Хельгу. В стойке. Ему перекашивает лицо, он сейчас заплачет.
– Давай, давай, заходи! Чё стоишь?! У тебя дело, наверное, какое, раз ты в девять утра в гости заглянул.
Хельга начинает утробно рычать и Никита делает шаг. Вадик захлопывает за ним дверь. Ром сидит и ухмыляется.
Мне жалко Никиту, но с другой стороны ничего страшного Вадик ему не делает, нехуй было подслушивать, реально заебал.
Вадик делает жест рукой, голос у него становится издевательски добрым:
– Проходи, садись на диванчик, рассказывай давай!
Под взглядом Хельги Никита делает всё что говорит Вадик. Проходит садится на диван, смотрит на Хельгу глазами полными ужаса, хочет сказать что-то, у него трясутся зубы. Никита начинает плакать. Мне жалко его, но Вадик продолжает свои издевательства.
– Бля! Ты чё? Чё случилось? Может обидел кто, помочь надо? Ты это, скажи давай!
Никита хнычет. Вадик поворачивается к Рому:
– Он у вас немой что ли?
– Да не, недавно вроде разговаривал.
– По ходу шок у человека, что-то серьёзное, наверное, произошло. Налить ему надо.
Ром наливает полный стопарь водки. Вадик берёт его и подсаживается к Никите на диван. Обнимает Никиту одной рукой и протягивает ему стопарь:
– Бля! Ты не плачь! На вот выпей, успокоишься и расскажешь!
Никита мотает головой.
– Не, не, ты чё, пей! Ща выпьешь, расскажешь, всё решим! Давай!
Под взглядом Хельги Никита выпивает расплёскивая водку и морщась. Замирает секунд на десять и начинает плакать снова. Теперь он не ноет, у него просто текут слёзы.
– Бля, Ром! Тут у твоего соседа какая-то вообще беда, как ты можешь быть таким безучастным? Налей ещё!
Ром наливает, Вадик так же заставляет Никиту выпить второй стопарь.
По факту ничего не мешает Никите просто сказать «Нет!», встать и выйти, его никто не будет держать, он тут сейчас нахуй не нужен, у нас был свой разговор который мы не договорили. Но Никита так и сидит. Вадик даёт ему выпить третью, сырник закусить и прикуривает Никите сигарету.
– Давай, покури, брат! Когда выпил, всегда покурить хочется!
Никита курит закашливаясь. С трёх стопарей и сигареты его уносит. Он в гавно. Уже не плачет, не трясётся, не пялиться на Хельгу с ужасом, просто смотрит на Вадика затравленным взглядом и молчит. Вадик тянет ему четвёртый стопарь, Никита выпивает уже спокойно, почти не морщась.
– Ну как? Будешь чё рассказывать?
Никита молчит.
– Бля! Ну ты это, короче иди к себе, как чё решишь, заходи, мы тут пока. Поможем тебе, порешаем, ты скажи только! Ага?
Кажется, Никита уже просто не понимает, что говорит Вадик и, наверное, не может сам встать.
Вадик поднимает его и ведёт на выход.
– Пошли давай, бедолага, положим в кроватку тебя. Колыбельную тебе спеть какую или не надо? Я просто только одну знаю, вот эту: – Вадик начинает криво и безголосо напевать с лютым акцентом – Вен ди золдатен, дурч ди штат марширен, офнен ди медхен, ди фенстер унд ди тюрен…
Нас с Ромом пробивает на лютый ржач. Ром встаёт и идёт с Вадиком, показать комнату и помочь уложить Никиту. Возвращаются. Похоронная обстановка несколько разрядилась. Вадик поднимает тост:
– Давайте короче, что бы мы не стали вечными! – кивает мне – И ты тоже…
_________________________________________________________
Друзья! Всем спасибо за отзывы и коменты!
Поддержать автора, художника и редактора можно донатом, значок рубля в версии браузера
или
Для тех кто из приложения ссылка https://pay.cloudtips.ru/p/091146b7
Напоминаю что у автора всё нормально, автор не голодает. Так же окупились вычитка, редактура и отрисовка первой части. Весь донат автор складывает в копилку на то же самое для части два.