Истории из психушки. Часть 2.⁠⁠

Часть 1. Первый день.

Люди.
Занятых палат было четыре — «неадекватные», две «адекватные» и «военники». Каждая палата, кроме последней, вмещала около 30 человек. Была ещё одна, возможно, в ней раньше лежали VIPы или феерически буйные, но настолько маленькая, что её давно переоборудовали под среднее между кабинетом и складом. Дверь стояла только здесь, на остальных палатах даже петель не было, не то, что дверей.

Меня сразу же положили к «неадекватным». Как я уже описывал, там не было ничего, что потенциально могло послужить орудием убийства, даже постельного белья и занавесок. Могу представить, насколько же там было скучно жить. Пациентам оставалось лишь бродить по коридорам да лезть в соседние палаты. Например, тот молодой парень из первой части часто приходил играть в карты.

Некоторые пациенты этой палаты особо выделялись.

Дедок-овощ, который не мог толком двигаться и разговаривать. Если нужно было переместить его из палаты — сопалатникам приходилось перекладывать в коляску или поддерживать при ходьбе. В столовой он сидел обычно дольше всех, ковыряя еду ложкой. Руки очень сильно дрожали, и либо он ел сам, часто капая на одежду, либо кормили сопалатники, которые его туда подвозили. В сортир и на помывку чаще водили санитары.

Казалось бы — обычный дед с деменцией. Только вот большинство воплей санитарок собирал именно он. Не успеешь отвести в сортир — обосрётся на кровати. Отвернёшься у сортира — либо упадёт в него, либо навалит мимо. Уменьшишь дозу лекарств, чтобы он стал вменяемым и ходячим — начнёт ходить и глухо кричать по ночам. Пару раз его связывали и уколами успокаивали, но один раз он разбил себе голову, упав с кровати, и потом его неделю вообще не отвязывали.

В больнице дед провёл около месяца, и родственники к нему не приходили. Из общения с санитарами узнал, что его чуть ли не сбагрили в больницу и не приходили проведать. Не помню, куда исчез — по-моему, в дом престарелых отправили.

Был похожий по неадекватности пациент, только молодой — ежедневно под капельницей и привязанный. Кричал нечасто, но в любое время, воплями, не хуже тех, которыми созывают на раздачу лекарств. Дважды нападал на других — один раз в своей палате, но подробностей не знаю — его к тому времени уже скрутили. Однажды он пришёл после отбоя в мою палату, ударив подушкой ближайшего ко входу пациента. Видел только, как на крики прибежали двое из моей палаты, трое людей из палаты «неадекватных», пытались скрутить невменяемого парня — он визжал и извивался — потом утащили обратно. Вопли продолжались минут 15, пока его привязывали и вкалывали успокоительные. К счастью, такой псих пробыл у нас меньше 2 недель.

«Начальник комнаты» — вечно недовольный мужик, но чаще всех контактирующий с санитарами. Если в палате начинается «веселье», кто-то кричит или дёргается — он первый идёт разбираться, помогать а потом и докладывать. Он же чаще всех помогал водить того деда из палаты в столовую и обратно.

Однажды к неадекватным попал молодой парень с попугайской футболкой и волосами длиннее среднего. Мы быстро нашли общий язык, и общались всё то время, что он был в больнице. Парень был совершенно обычным, даже одежда не больничная, а что здесь он из-за срыва, я узнал у своего психолога. Перевода в другую палату не было из-за опасности рецидива, да и лежал он всего неделю.

Пациентов помещали в первую палату по умолчанию, к«адекватным» клали по распоряжению психологов, иногда после недель лечения. Таких было 2 палаты, вторая заметно меньше по количеству людей. В комнатах были и тумбочки, и стол со стульями, и постельное бельё, даже ручки разрешали. В тумбочки прятали в основном умывальные/банные принадлежности и еду — от безделья на пациентов нападал жор.

Очень грубый вид палаты «адекватных»

Хотя по некоторым пациентам возникали серьёзные сомнения, реальных проблем мои сопалатники не вызывали. Изредка из «неадекватных» перемещали человека к нам — видимо, лечение работало.

А иногда пациентов выписывали — за время моего присутствия отделение покинули около 15 человек. Они уходили на домашнее лечение, иногда возвращались чтобы отметиться и за положенной порцией таблеток. Спустя время приходили в последний раз для встречи с психологами и полной выписки. В таких случаях многие заходили в палаты, общались со знакомыми, и часто даже сердобольно оставляли еду. Иногда бутерброды с сыром и колбасой, иногда печенье.

Еду приносили не только бывшие пациенты, но и настоящие, если хотели угостить палату или просто не хотели есть. Если мои родители приносили мармеладки, они исчезали в тумбочке или под подушкой, а неприятные мне сладости отдавал на растерзание. Пакеты с едой быстро разбирали, хоть и старались поделить на всех. Некоторым было плевать на подачки — то ли лень вставать за едой, то ли не едят сладкое.

Были и такие, которые хотели себе хапнуть больше, спрятав в тумбочке, а потом втихаря поедая. Главный из таких — мой шизососед. Можете представить себе бомжа в худшем смысле этого слова, которого отмыли и прокапали, но он продолжает жить как в мусорке. Кровать вся в пятнах и крошках. Одежду не снимал неделями. Вечно разит мочой, и даже не понятно, откуда — то ли с кровати, то ли от него самого. Прибраться? Максимум его гигиены — помыть голову, да небрежно стряхнуть часть крошек на пол. С кровати слезал только если видел еду, которую можно утащить к себе, или если в столовой было что-то интересное. С остальными общался отрывочно и максимум раз в день, кроме случаев, когда замечал еду у пациентов и начинал её просить.

Но были и интересные личности. Пацан-«рокер», примерно моего возраста. Весьма увлекался западным роком, досконально знал слова, и поэтому целыми днями напевал, иногда имитируя игру на гитаре. Он мне даже тексты песен на листы выписывал, только вот незнакомые не были особенно интересны, а тексты знакомых раздражали — ведь и английский язык, и содержание песен я знал заметно хуже. В общем, это был мой основной собеседник.

Помимо рока, парень рассказывал о своей жизни. Закончил училище, но постоянно сидел дома за компьютером — на работу не получалось устроиться. Дома он жил с одной мамой, она же его сюда и отправляла после очередного срыва. В этом отделении он лежал 4 раза, уже смирился, что возвращается каждые полгода. Легко соглашался на уборку палат или коридоров шваброй — это было связано с тем, что ему приходилось ухаживать за бабушкой-инвалидом.

Ещё один парень, лет эдак 25, лежит здесь шестой раз с голосами в голове. Лечение идёт туго — накопительный эффект растёт медленно, всё настолько осточертело, что либо лежит на кровати, лениво читая газету, либо вяло играет в карты.

Однажды, когда я уже был на домашнем лечении и приехал отчитаться, за ним пришла милиция. Пока оформляли перевод, мы побродили по коридору и оказалось, что его переводят в другое отделение за драку — раньше у него конфликтов не возникало, а сейчас побил до крови. Но хотя бы не к зэкам — в здание, что с толстенными решётками и огромной железной стеной, стоящей вместо газона, обитой колючей проволокой и гвоздями. Видел такое, часто проходил мимо. Нет, всего лишь в другое отделение в другом здании.

Про остальных рассказывать почти нечего.

Вот дед лет 60, мягкий в общении. Голоса в голове. «Выходной».

«Выходные» — элитные пациенты, я попал в эту группу спустя 2-3 недели после заезда в больницу. Такие могли выходить из отделения без надзора — таскали баулы с едой, мусор выкидывали или биксы относили. То есть, для такого статуса нужно было вовсю помогать санитарам. «Выходных» всего 5 штук на отделение и все записаны, поэтому, хоть я и помогал, мне пришлось ждать, пока кого-то из пятёрки не выпишут.

Между внутренней и внешней дверью был карман, где санитары чаи гоняли. Рядом с выходом стоял шкаф со старыми куртками и ботинками: в них пациенты могли выйти из здания. Часто выходили по двое, ведь мусор выбрасывался одной канистрой.

Иногда за активность перепадали ништяки. «Вкусняшки», типа ряженки вместо киселя, или пара казённых печенюх. Послабления по дисциплине — я мог спокойно просидеть на полчаса дольше в день встречи с пациентами. Даже давали гулять по территории с посетителями, после одной из прогулок вернулся аж на 1.5 часа позже. Да и сами по себе прогулки были отдушиной — вместо лежания на кровати или блуждания в коридоре получаешь прохладный воздух и разминку.

Вот парень лет 25. Волосы дыбом, вечно похож на уставшего, но при этом тоже «выходной». Другой парень, помладше, и с кругами под глазами. Выглядит похоже, но хуже, чуть ли не немой. Эти — «зомби».

«Зомби» — очень заторможенные, без единой эмоции, сгорбленные, с кругами под глазами. Только загребущих рук не хватало для полного образа. Если и разговаривали, то медленно и тихо. Иногда такие садились на кровать или опирались на стену, и могли находиться в одной позе несколько минут. Примерно так выглядит сильно невыспавшийся человек.

Почти половина уныло валялись на кроватях. Это — «старички». Так я называю возрастных, но были и помоложе— из тех, что в стационаре лежали не первый раз. В основном, они бродили по коридору, если не спали в кровати. Посмотреть в окно, поиграть в карты, помочь санитарам? Зачем? Они не искали себе занятий вообще — максимум, это почитать газету.

Те, что не спали, но тоже не слезали с кровати — «шизики». Сложны в общении. Пример своего соседа я уже описал. Ещё один был в палате неадекватных, учился в одном вузе со мной — узнал об этом и моих задачах, и решил, что именно мне стоит услышать про построение нейронных сетей. Понял я мало, но странный стиль объяснений и внезапное желание общаться были довольно забавны.

В самой дальней палате на 5 человек лежали «военники» — обычные пацаны в обычной одежде и с телефонами, косящие от армии. Лежали по полторы недели, свободно уходили из отделения и почти не ели в столовой. С ними никто даже не пытался общаться, но судя по обрывкам разговоров, те не нашли ничего более умного, чем проторчать 10 дней без дела. За 1.5 месяца, что я провел в больнице, палата была занята хоть кем-то в сумме месяц, ближе к лету поток иссяк — видимо, весенний призыв кончился.

Самая дальняя комната в коридоре отстояла от этой палаты на 10 метров. В тот конец почти не ходили пациенты, потому что там был кабинет психологов. В нем выписывали пациентов, ранее лежавших в этом отделении, там же проводили некоторые тесты, здесь же работали и отдыхали психологи. Этот кабинет стоял вплотную к двери, выходящей прямо на улицу — черный вход, по которому можно было пробраться в кабинет, минуя официальную систему входа и надевание бахил.

Через такой вход проходили, например, практиканты. Целое стадо, которое ходило по палатам, смотрело в рот опрашивающих психиатров и записывало процесс опроса. Рассказывать о своём состоянии и так было некомфортно — разговор вёлся в заполненной палате, а тут ещё и 20 человек тебя подслушивают.

Но вскоре за мной закрепили весьма приятную студентку. Появлялась она нечасто, но это была целая девушка, которая интересовалась моим состоянием аж 10 минут! Посреди толпы разновозрастных не всегда вменяемых мужчин и нескольких возрастных санитарок, это — успех. Она стала психологом в этом отделении через год.

Психологи ходили чаще, а разговоры были более долгие и обстоятельные. Такие разговоры обычно велись в коридоре во время ходьбы — так было сложнее подслушать, а значит, и проще раскрыться.

Психологов было 2 человека, так что на каждого приходилось 30 пациентов. С другой стороны, разговоры велись далеко не со всеми — многие пациенты интересовались только выпиской, некоторые уже не раз лежали в отделении, были и те, которым не был нужен психолог — только психиатр и таблетки.

Главный психиатр же к пациентам не подходила, за исключением опросов — по их результатам она ставила диагнозы и назначала лекарства. Дверь её кабинета выходила, внезапно, в столовую, но появлялась она в отделении редко.

Остальной медперсонал — санитарки и один санитар. Их обязанности, например, с помощью «выходных» втаскивать еду на кухню, и пока пациенты расставляют столы, разливать еду по тарелкам. После еды выкатывали тележку с журналом и лекарствами. Выдавали таблетки, ставя галочку напротив фамилии, и следили, чтобы каждую действительно проглотили. В банные дни сначала выдавали бритвы, потом собирали их и открывали душевую. Невменяемого деда приходилось мыть именно санитарам. В дни прогулок они закрывали внешнюю клетку, выпуская из отделения. Они же могли развесить успокаивающих уколов особо невменяемым.

Но чаще санитары мыли полы в кабинетах. Была целая подсобка с ведрами, швабрами и химией, и дверь у неё не закрывалась. Иногда уборкой в коридоре или столовой занимались пациенты — обычно это был «рокер». В палатах даже висел график, по которому жильцы должны были её мыть, хоть и раз в неделю. Веселее всего, что убирали самые вменяемые в палате — очень многие, даже из адекватных, тупо валялись на кровати и не стали бы убираться в принципе.

Однажды даже проводили генеральную уборку. Для этого пришлось промыть каждую тумбочку, каждый стол в столовой. Все кровати отмывали, при этом удалось заставить моего соседа снять грязное белье с кровати. Сняли каждую занавеску, включая десяток коридорных, палатные, висящие в запирающихся комнатах с лекарствами, и даже кабинетные, постирали их от пыли, потом повесили обратно. Угадайте, кто в этом процессе работал дядей Стёпой.

Только решёток на окнах не хватает

Санитары почти всё время были чем-то заняты, за исключением сончаса и ночи, где следить за пациентами можно было не так внимательно. Работа тяжелая, поэтому иногда они орали на особо раздражающих пациентов, но без рукоприкладства. Поздним вечером, когда основная масса уже засыпала, в коридоре собиралась кучка людей. Санитары развлекались игрой в карты с пациентами, болтовнёй или разгадыванием кроссвордов. Отдыхали в течение дня через походы в курилку или за чаем в прихожей, менялись каждые 2-3 дня, в остальное время сидели в отделениях безвылазно.
_______________

По комментариям к предыдущему посту показалось, что некоторые считают, что я сейчас в больнице. В ней я был 4 года назад. Просто подача текста, вроде "полевой заметки", показалась мне более атмосферной.

У меня есть группа вк, там выложены все части "Историй". А ещё статьи и десятки постов с рефлексией.