Гностик. Глава 1
Решил, что против себя идти нельзя и взялся за перо. Представляю на ваш суд первую главу романа под рабочим названием "Гностик". За любой отзыв буду благодарен!
Глава 1
Виднеющиеся из иллюминатора посадочные огни аэропорта, трехкилометровой стрелкой-указателем направляли взгляд на конечную точку долгого путешествия - Мегаполис. Самолет, наполненный разномастной публикой, трепетавшей от предвкушения встречи с привычной твердью, медленно спускался с небес. Только один человек, сидевший в задней части салона у окна с закрытыми глазами, не разделял общего оптимизма. Собранная, скованная поза пассажира делала его похожим на манекен. Его соседу, крепкому мужчине за пятьдесят с усами подковой, показалось, что мужчина просто боится перелетов и сейчас тихо молится про себя, едва шевеля губами.
- Не бойся, дружище. Я уже много лет летаю и ничего. На машине проще разбиться, чем попасть в авиакатастрофу!
На подбадривание, как и на расхожую статистику крушений, сидевший у окна никак не отреагировал. Он даже не сподобился открыть глаза и лишь продолжал беззвучно шевелить губами. Неправильно расценив ситуацию, сосед продолжил односторонний диалог несколько интенсивнее:
-Да я тебе серьезно говорю! Вон, мы уже почти сели! 5-10 минут осталось и все! Эй, ты в порядке?
Из самых добрых побуждений, сосед с усами Халка Хогана решил невербально подбодрить попутчика, чтобы удостовериться, что у того нет приступа паники или хуже того приступа сердечного. Массивные пальцы еще не успели прикоснуться к предплечью трусоватого спутника, как облик до сего момента не обронившего ни слова мужчины коренным образом изменился. Тот холодным, как арктические льды, помноженным на плохо скрываемую агрессию, голосом произнес:
-Оставь меня, Ян!
От неожиданности здоровяк чуть не подпрыгнул в кресле, и если бы не ремень, которым он уже успел пристегнуться, то весьма вероятно, так бы и случилось. Кряж не привык, чтобы на жест доброй воли отвечали столь грубо, поэтому уже открыл свой большой рот, который вкупе с усами придавал ему сходство с моржом-секачом, чтобы отправить абонента в нужном направлении, когда заметил тонкую щель открытых глаз грубияна. Театральный эффект упреждающего взгляда, после которого обычно дело ничем хорошим не заканчивается, усиливался отражением в глазных яблоках самолетного освещения. Молчун даже не поменял положение своего тела, легкий поворот головы и взгляд из едва раскрытых век, вот и все что отличало боязливого тихоню мгновение назад от опасного хищника сейчас. После секундной заминки сосед-морж отказался от идеи обострить конфликт с вероятным бандитом и промямлив что-то о хамах и экономклассе, которым летает всякий сброд, достал из джинс свою любимую игрушку – новейшей модели смартфон, который необходимо было включить непременно за несколько минут до посадки и на высоте в тысячу метров ругаться на отсутствие связи. Уже находясь дома, в кругу семьи он, неожиданно для себя, вспомнит несложившуюся беседу в самолете и еще несколько недель будет маяться вопросом, откуда тот, в высшей мере неприятный, гражданин знал его имя.
Когда ненужный контакт закончился, Граф снова закрыл глаза и вернулся к своей, на данный момент, самой длинной медитации, с параллельным чтением наизусть шекспировского Кориолана. Шестнадцать часов в замкнутом пространстве на высоте 15 000 метров, не то на что он мог пожаловаться. Шестнадцать часов в замкнутом пространстве с тремя сотнями пассажиров, вот что вгоняло в тоску спортивного мужчину средних лет, который мог бы сойти за «своего» в любой стране северного полушария из-за своего немарко-серого костюма. Дискомфорт был связан не с кричащими детьми или неудобными креслами, а с неудобными и неприятными мыслями его случайных спутников, от которых в воздухе было очевидно не спрятаться. Счастливые на вид пары, тихо ненавидели друг друга, лицемеря себе и окружающим. Бравирующие своей благопристойностью женщины скрывали тайны, отдающие разложением Содома и Гоморры. Ложь, всюду была ложь, грязь и жестокость. Даже милый пастор, сидевший впереди от Графа, уже совсем скоро встретится с молодым мальчиком в приходской школе. Сначала это будет неосознанно, но с течением времени они будут все больше минут, часов и дней проводить вместе. Мальчишка будет видеть в пасторе отца и наставника, а старик будет видеть в молодом 9-летнем тельце совсем другое…
Медитация не снимала симптомов, эфир так и продолжал “фонить” чужими мыслями и судьбами, но все же помогала сдерживать гнев и не превращать борт, совершающий рейс в Мегаполис, в самолет-призрак. Для такой жатвы были и время и возможность, а этической проблемы отнятия жизни для Графа не существовало уже давно. Невиновных нет, но сейчас в резне не было никакой необходимости. Мужчина сделал глубокий вдох и продолжал медитировать. Наконец-то шасси самолета коснулись взлетно-посадочной полосы, кто-то проявив свое дурновкусие стал хлопать, а тонкие губы мужчины беззвучно прошептали:
«Мой гнев прошел.
Я скорбью потрясен. - Пусть труп его
Три лучшие вождя со мной поднимут. -
Греми сильней, печальный барабан!
Склонитесь до земли, стальные копья!
Хоть он и отнял в наших Кориолах
Мужей и сыновей у многих женщин,
Чьи щеки до сих пор от слез влажны,
Почтить мы память славную должны. -
Берите труп!»
Пройдя довольно быстро все бюрократические препоны Граф юрким ужом проскользнул мимо встречающих, провожающих, продающих и покупающих, пока наконец не вышел из стеклянного храма Скорости. Его адепты уже сотню лет активно строили могучие машины, искореняющие понятие расстояния, в качестве жертвы новому Богу преподнося собственное будущее. Самолет, всего один из тысяч бороздивших сегодня небо, сжег более 150 000 литров авиационного керосина, внеся свою лепту в грядущий экологический коллапс. Да, у Графа было плохое настроение и он им охотно делился. Этот полет был весомой, но не единственной составляющей гнетущего состояния свежеиспеченного гостя Мегаполиса. Он вообще не хотел сюда прилетать. Он не хотел находиться здесь в этом географическо-временном пункте! Но, к сожалению, в жизни случаются вещи неподконтрольные нашим чаяниям, и невидимая рука уже несколько месяцев тянула его в этот город. Случай повторенный несколько раз скручивался в крепкий канат предопределения, связывающий по рукам и ногам человека. У необращающего внимание на такой аркан кровь в пережатых венах медленно останавливается и человек становится бесполезным механизмом, занятым бесполезным делом в мире, где потребление возведено в культ. Последние недели Граф провел практически в бегах, стараясь спрятаться от наваждения, но даже в другом полушарии в Богом забытой глуши, когда-то носившей имя гордеца Сессила Родса, на него вышел местный бригадный генерал и попросил об услуге в Мегаполисе. Граф и не подумал идти на сделку с человеком, которого скоро убьют. Не гипотетически, а вполне реально через несколько дней его приближенный совершит переворот и свергнет “ненавистного диктатора”, который еще вчера был его другом. ”Как банально”,- подумал он тогда. Однако, игнорировать бесконечные упоминания Мегаполиса он больше не мог. Скрепя сердце он купил себе билет на ближайший рейс и после коротких сборов и перелета ощущал сквозь подошву поношенных ботинок вибрацию города, который никогда не спит. Этот расхожий ярлык подходил почти к любому муравейнику с населением больше 8 миллионов человек, но только к этому городу Граф ощущал плохо переносимое отвращение. Выстроенный за очень короткий, по историческим меркам, срок Мегаполис служил пошлым огоньком быстрой наживы для сотен тысяч ушлых голов. Каждый камень, каждый кирпич, каждая скамейка в парке была пропитана тягучим ядом жадности, зависти и предательства. Все положительное, что было в детях, рожденных уже в стенах местного роддома, быстро вытравливалось или видоизменялось под видом воспитания и подготовки к “настоящей жизни”. Лишь единицам удавалось остаться приличными людьми, со своими минусами и огрехами, но людьми, способными на честную жизнь.
Игнорируя таксистов и немые призывы ярко-освещенных остановок общественного транспорта, Граф широкими шагами удалялся от аэропорта в сторону города, которого он достигнет часа через четыре, избежав скоплений людей и проветрив голову после шестнадцатичасовой пытки.
Ѧ Ѧ Ѧ
Сумерки сменились полноправной ночью, когда одинокая фигура достигла первых бетонных коробок многоквартирных домой для рабочего класса. Длинная прогулка по малозаселенным предместьям не сильно помогла ходоку. Перед глазами привычные контуры зданий под давлением тяжелого креста Графа изгибались, раскрывая свое постыдное нутро, а в голове сотни поломанных грампластинок по кругу воспроизводили видения из прошлого и будущего пассажиров авиалайнера. В Мегаполисе у него было убежище, до которого пусть и было еще часа два ходу, но в такой ситуации выбирать не приходилось. Первые бусинки пота появились на бледной коже, а желудок повис гирей на пищеводе - это был первый признак надвигающегося бунта. Графу необходимо было собраться. Он снова начал читать Шекспира, теперь вслух, одновременно громко прогоняя воздух через легкие. Любовная лирика 16 века, дающая надежду всем безнадежно влюбленным, начисто проигрывала все громче звучащему нестройному оркестру грязи Мегаполиса. Пусть для других на улице стояла мертвая тишина, Граф был в шаге от того, чтобы оторвать себе уши и заглушить какофонию судеб. На мало кому известном, плохо освещенном перекрестке его тело отторгло из себя весь обед съеденный еще в самолете. Дело шло к полуночи и в спальном районе не нашлось свидетелей некрасивому поступку одинокого мужчины. Есть многие причины, почему человека может вырвать и, конечно, одной из главных причин является болезнь, но знатоки и любители зеленого змея прекрасно знают вторую причину извержения - интоксикация. Глупое тело, оставленное таким по своей же прихоти, периодически бунтовало таким образом против тех ужасов, которые стали для Графа обыденностью. Физический рефлекс вызвал кратковременное, но облегчение. Нужно было продвигаться дальше, вглубь разъедаемого собственной желчью города.
Первый приступ был только началом череды вновь и вновь повторяющихся позывов. Своего рода акклиматизация всегда проходила болезненно и неприятно, люди везде были одинаково порочны, но в каждом месте их пороки проявлялись по-разному. Где-то можно было даже простить кражу или убийство, если на то были веские причины и только в Мегаполисе порок был не следствием объективно сложившихся обстоятельств, но причиной еще больших мерзостей. Мелкий воришка вытаскивал из женских сумочек кошельки не потому, что ему нечего было есть, а потому что было лень работать. Ворованное добро сбывалось у нужного человека, не гнушавшегося даже запачканного кровью золота. Вырученные деньги, на которых еще оставались крупицы кокаина, шли также на наркотики, хотя конечно, более дешевые. Когда наркотики заканчивались, спираль начинала новый виток.
Тело снова скрутило рвотным спазмом, едва устояв на ногах Граф рефлекторно оперся рукой о стенку здания, в приютившим его переулке. Любой большой город славится своими переулками, в которых течет его настоящая кровь. Все эти торговые и туристические улицы, проспекты, изящные фонари - всего лишь алмазная пыль для толстосумов, успокоительное для честных трудяг. Иллюзия безопасности, симпатичная витрина бессмысленного существования. Этот переулок был лишен всех вышеперечисленных прелестей, здесь царили смрад разлагающейся еды от дешевой забегаловки на улице и почти полный мрак, в котором только угадывались очертания мусорных баков и редких жителей закоулков – бомжей, наркоманов и прочего сброда. Обычный переулок, имя которому легион. Граф знал, что это место не для него по многим причинам, но самый короткий путь в убежище лежал если не через этот, то через другой подобный переулок, где среди ночи было совсем небезопасно. Стена здания невольно поведала Графу свою историю, и от этого пришельцу стало еще хуже. Трепет обрывков объявлений наклеенных отовсюду, создавали иллюзию шелеста далекого леса, таким извращенным образом роднивших их с животворящими предками, а мусорные пакеты, валявшиеся здесь и там, шуршали на одном языке с очищающим дождем, которого в мегаполисе уже не было давно. Реки этого места – больные потоки грязи, перемешанные с нечистотами, мерзким киселем стекали в водосток прямо под Графом, и тяжелыми каплями падали на маленькое тело безымянного трупика.
За недолгие часы своей жизни этот ребенок испытал немногое - голод, холод и страх. После рождения, чьи-то злые руки, не дав ни секунды покоя, оторвали от матери. Его бросили в вечно открытый люк, в нескольких кварталах от места, где он родился, не дойдя до больницы, где малышу могли спасти жизнь, какую-то сотню метров. Растерянный ребенок больно ударился о ледяной пол канализации и возопил о несправедливости всему миру!!! Видят Бог, архангелы и все святые, что он кричал о помощи! Но мир его не слышал… Он продолжал и продолжал кричать, пока последние силы данные ему при рождении не оставили его. Он замолк, остановился и тогда пришел обжигающий, не знающий пощады холод. Он сковал младенца, и последний только и смог, что тихо стонать, обращаясь уже не к миру, а просто ко всем кто мог его услышать. Холод быстро пожирал еще не выпрямившиеся ручки и ножки, когда на отчаянный зов ответили. Она вошла тихо, положила свою сухую, длинную ладонь на грудь новорожденного и остановила его молодое, здоровое, трепетавшее сердце. Большего милосердия она не могла совершить. Затем она обеими руками достала из разбитого сосуда жизни молодую душу, которая уже успокоилась, с особенной нежностью прижала к себе и так же тихо отправилась с ней в свои покои, о которых живым ничего неизвестно.
- Я ненавижу этот город, - только и успел проговорить странник перед очередным спазмом. Наверное, можно было бы уже к этому привыкнуть и, собственно, к следствию – рвоте, он давно привык, но к раскаленному пруту Познания привыкнуть было невозможно. Граф понял, что ему надо выпить. Алкоголь – штука универсальная и может быть направлена, как во зло так и в добро. Химики на это говорят просто - катализатор. Чушь и бред... Алкоголь имел свойство заглушать белый шум планеты, когда собственных сил, как сейчас, уже не оставалось. Граф немного пришел в себя, привычным движением руки поправил непослушные волосы, сделал несколько шагов и словно свет в конце тоннеля, в конце квартала забрезжил неоновый свет круглосуточного магазина. Как мотылек на огонь, страждущий направился к своему источнику. Своими неровными, но громкими шагами мужчина разбудил переулок, здесь так ходить разрешалось или очень крутым или очень глупым. По общему, но не гласному мнению обитателей переулка, Граф относился ко второй категории. Вследствие этого, одна из теней бесшумно оторвалась от стены и медленно поплыла навстречу будущей жертве. Тень медленно приобрела контуры молодого торговца крэком, решившего «поднять» немного наличности. Граф, загипнотизированный светом вывески, не замечал, что переулок быстро поменял свое отношение к нему и отныне он всего лишь очередной “лох”, которого через считанные мгновения разведет преступник.
-Братишка! Так наследил и не убрал, нехорошо,- наркоторговец эффектным движением развернул нож-бабочку.- Надо платить штраф.
Попавший в переплет проигнорировал и нож и угрозу в голосе. Граф, не отводя глаз от вывески, тихо произнес:
-Отойди.
Бандит было подумал, что пьяницу сейчас снова вырвет и сделал шаг назад. Однако, вместо ожидаемого протеста тела, «лох» сделал шаг по направлению к магазину и повторил свою просьбу, походившую на этот раз больше на приказ.
–Отойди,- торговец хардом, будучи сам под кайфом, не мог стерпеть такое неповиновение. В своей жизни он пресмыкался только перед большими дилерами и крышей… “телки и лохи” должны были бояться его. Убивать он не хотел, но все надо было поставить на свои места. Поэтому привычным движением он схватил за шею Графа, как он не раз хватал свою жену и мать. Твари должны знать свое место! К сожалению, Граф не был лохом, он даже не в полной мере был человеком. Он был Гностиком. А гностика никогда, никогда и ни при каких обстоятельствах нельзя трогать. Не прикасайтесь к ним и не заводите разговоров, если когда-нибудь с ними встретитесь. Бедняга этого не знал. Поэтому, едва он поднес свое искривленное гримасой ненависти лицо к своей жертве, на него посмотрела непроницаемая бездна. Граф ничего не мог с этим поделать, горе-преступник обратил на себя его внимание, и за какой-то момент Гностик увидел всю его неудавшуюся жизнь – трудное детство, банды, наркотики, бытовое насилие, непомерная жажда власти и денег. Все это можно было бы простить, если бы не те убийства, которые грабитель совершит через неделю. Плохой приход от некачественной кислоты накроет парня, и в бегстве от несуществующих демонов он начнет резню, где погибнут многие, слишком многие даже для Мегаполиса. Остановит его только пуля молодого полицейского, но не раньше, чем наркоман нанесет десятки ножевых ранений девятилетней девочке, над телом которой его и застрелят. Боль этих людей и страдания близких, прежние и будущие проступки изменили образ грешника в глазах Графа. Теперь перед ним предстало чудовище, состоящее, как казалось, только из гноящихся ран, кровоточащего мяса и роговых отростков. Грех всегда приобретает знакомый или, по крайней мере, объяснимый глазу образ. Как же выглядел грех в первозданном виде, Графу было неизвестно. Его душу заполнял гнев, гнев видевшего начало и конец, гнев, определить масштаб которого не под силу даже матери потерявшей свое дитя, гнев, не знающий прощения. Сквозь стиснутые зубы проступила кровь из прикушенного языка. Как тяжело нести все это в себе, противно, мерзко… хватит!!! Это должно закончиться! Сейчас!
Все это произошло в течение каких-то долей секунд, и наркоман ничего не успел сделать, он даже не понимал, что происходит. Гностик молниеносно выхватил из кармана кастет и всем телом нанес сокрушительный удар апперкот в челюсть монстра, хотя со стороны он врезал обычному хулигану. Бить Граф умел, когда и как он этому научился уже почти затерялось в памяти самого бойца. Как только контакт был разорван, видение прекратилось, и перед странником весь в крови лежал ничтожный криминальный элемент, с несколькими переломами челюсти, которому оставалось жить немногим более часа. Никто из достойных людей его не найдет, а бомжи, как падальщики соберутся вокруг агонизирующего тела и будут ждать, пока оно не перестанет подавать признаков жизни, тогда начнется драка за одежду, несколько грамм наркотиков и мятые купюры. «Бога на тебя нет. Сказал же, отойди». Граф сплюнул, но это не помогло и его опять чуть не вырвало. Шумно выдохнув, гностик направился по обозначенному курсу, в сторону магазина. Теперь ему необходимо было выпить, просто необходимо, а на богохульство, как и на самого Бога, Графу было глубоко наплевать.