ГЛУХОВА — ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ ЧЕРНОГО РОДА⁠⁠

Автор ( Денис Владимирович )
ГЛУХОВА — ПОСЛЕДНЯЯ ИЗ ЧЕРНОГО РОДА
Пролог
Сырая осенняя ночь. Ветер гуляет по кронам чёрного леса. Где-то завыла сова — глухо, как крик из другого мира. В палатке, залитой жёлтым светом керосиновой лампы, археолог Алексей Шаров что-то пишет в дневник. Рядом трещит приоткрытый деревянный сундук — их главная находка. Воздух стал тяжелее. Пламя лампы вздрогнуло. Снаружи кто-то прошёл. Или нечто. Он поднимает глаза, и в мутном окне отражается лицо. Женское. Бледное. Чёрные глаза....


Глухая дорога, облепленная по краям ржавым лесом, тянулась на север. Машина «Волга» пробиралась по ней с трудом — колёса скользили по глине, кузов вздрагивал на кочках.
Владимир Корнеев молчал. Руки в кожаных перчатках крепко сжимали руль. Радио ловило только хрипы. За окном — пустота. Осень, сырость, вороны.
Он взглянул на часы: 17:06. До заката оставалось немного. Где-то впереди должен быть мост — потом деревня.
Сверху начал сыпаться редкий мокрый снег.
— В такую погоду и чёрт ногу сломит, — пробормотал он и выжал сцепление.
На обочине промелькнул покосившийся дорожный указатель. Буквы, едва читаемые сквозь ржавчину: "Глухова — 3 км".
Когда он въехал в деревню, за спиной уже темнело. Дома стояли низкие, деревянные, будто прижавшиеся к земле. Крыши покрыты мхом, окна — узкие, перекошенные. Сырая осень забралась сюда глубоко: воздух пах гнилыми листьями и горьким дымом.
…У калитки сидел старик. В выцветшей шинели, с криво надетой ушанкой и палкой, как из сказки. Лицо серое, поросшее щетиной. Под ногами — вытертая тропка, как будто сидел тут часто. Он что-то грыз — может, семечки, может, губу.
Корнеев остановился в двух шагах.
— Здравствуйте, — сказал он спокойно. — Владимир Корнеев. Командирован из Москвы.
Старик поднял взгляд. Острые, выцветшие глаза. В них — ни удивления, ни интереса.
— Ну и чё?
— Я по поводу археологов. Приезжали сюда с экспедицией две недели назад. искалиу Вас тут . Слышали?
— Не, — отрезал старик. — Никого не видел. К нам редко кто едет.
— Говорят, лагерь поставили у леса.
— А лес у нас большой, — фыркнул он. — Кто куда поставил, не знаю.
Корнеев смотрел внимательно, не перебивая. Старик избегал взгляда — это было слишком явно.
— Что, вообще никто в деревне не видел городских?
— Я сказал — не видел, — буркнул тот. — Может, в другой деревне были. У нас тишина.
Молчание повисло тяжёлое. Ветер прошёлся по улице, и на старика вдруг накатило раздражение. Он плюнул себе под ноги.
— Опять суета, — пробормотал. — Всё лезете. Не было их тут. Не было!
Корнеев понял: разговора не будет.
Он кивнул, как бы прощаясь.
— Скажите, где у вас можно переночевать? Постоялый двор, дом в аренду, может, кто сдаёт?
Старик снова замолчал. Пожевал губу, не глядя на него.
— К Матвеихе иди. За кузней дом. У неё один сын остался, а комнаты пустые. Может, пустит.
— пасибо, — коротко сказал Корнеев и пошёл дальше, чувствуя, как взгляд старика сверлит ему спину.


Дом за кузней был большой, двухоконный, с покосившимся крыльцом и подвязанным колоколом над дверью — от птиц. Из трубы вился дым. Заметив, что калитка приоткрыта, Корнеев постучал в дверь.
Пауза. Скрип половиц.
Открыла женщина лет пятидесяти — плотная, с узелком седых волос под платком. В руках — полотенце. Лицо строгое, морщинистое, но не злое.
— Здравствуйте. Вы Матвеиха?
— А кто спрашивает?
— Владимир Корнеев. Из Москвы. Сказали, у вас можно остановиться.
Она смотрела с прищуром, словно взвешивала. Потом кивнула:
— Проходи. Комната в доме есть. Кормить не обещаю, но чай налью.
Внутри пахло печкой, сушёной мятой и старым деревом. Обстановка простая: ковры, иконы, выцветшие фото на стенах. Он оставил сумку у двери, прошёл на кухню.
Чайник уже шумел.
— Присаживайся, — сказала она, не оборачиваясь. — Далеко ехал?
— Из Москвы. потом по трассе, потом по указаниям.
— И всё это — ради нас?
— Ради пропавших. Археологи. Были тут недавно. Две недели назад.
Матвеиха налила кипяток в заварник, сыпанула сухой травы — то ли зверобой, то ли что-то покрепче. Села напротив, поставила чашку перед ним.
— Ясно.
— Видели их?
Она сделала глоток. Медленно.
— Неа. Никто не стучался. Ни к кому не заходили. Может, не к нам приезжали вовсе.
Корнеев чуть склонил голову.
— Странно. Раскопки провододинись на окраине леса, почти возле Вас.
— Лес — он большой, — сказала она. — Там заблудиться — раз плюнуть.
— Но местные-то знали. Видели, должно быть. Машины, люди, техника.
— А кто ж у нас по улицам гуляет? Все по хозяйству да по делам. Нам не до приезжих.
Он замолчал. Слушал, как тикают старые часы на стене. Смотрел, как она уводит глаза, будто не хочет задерживаться на нём взглядом. Спокойна, внешне — но что-то в ней было… закрытое. Как будто знала больше, чем говорила.
Он сделал глоток — чай терпкий, обжигающий. Пах не зверобоем. Что-то другое.
— Старика встретил у дороги. В ушанке, с палкой. Говорил, не видел никого. Но глаза бегают.
Матвеиха усмехнулась уголком губ.
— У нас тут полдеревни с глазами бегают. От жизни, не от археологов.
— А как его зовут?
— То, должно, Василич был. Старый он. От войны память не та. Что видел — не помнит, что не видел — расскажет.
Корнеев снова замолчал. Лёгкая тень скользнула по его лицу. Он не настаивал. Просто кивнул.
— Ясно.
Он знал, как это работает. Один говорит «не видел», другой — «не было», третий — вообще не выйдет из дома. Но тишина говорит громче слов. Что-то здесь было. И все это знают..
Утро было серым, вязким, с налётом сырости, как будто сама земля не хотела просыпаться. Корнеев шёл по тропе, петляющей мимо огородов, в сторону леса. Воздух пах гнилью и грибами. За спиной деревня постепенно исчезала в тумане.
Он пошел на место происшествия , вскоре показался лагерь Вернее, то, что от него осталось.

Три размытых силуэта под брезентом. Один — просевший, как будто что-то тяжёлое падало сверху. Пара деревянных ящиков — вскрытых. Одна металлическая раскладушка. Аудио магнитофон. Полевые тетради — раскиданы, некоторые намокли от недавнего дождя.
Никаких следов борьбы. Всё слишком… тихо.
Он присел, взял один из блокнотов. Пролистал. Указания по раскопкам, топографические заметки, потом:
«14 октября. Обнаружили квадратные камни — по форме алтарь. Ниже — яма. В ней деревянный ларь. Не вскрывали.»
Следующая страница — почерк стал неровным:

«15 октября. Ларец открыт. Внутри тело. Женщина. Сухая, как пепел, но лицо… как живое. На досках — выжженные символы. Мы сфотографировали..
Ночью пропал Серёга, Никто не слышал. Не нашли ни следа, не знаем куда он мог деться.»

Корнеев поднялся, огляделся.
В грязи у кромки леса — отпечаток. Не ботинка. Босая нога. Женская. Глубокий, свежий. Ведёт в чащу.
Он медленно выдохнул, достал фотоаппарат, щёлкнул. Собрал все что ему нужно.. Затем пошёл назад, к деревне.

На улице его встретил влажный ветер и та же тишина. Он пошёл в сторону магазина — старенькая избушка с разбитой вывеской «Продукты». Внутри — прилавок, пара ящиков с мукой, спички, керосин. За прилавком — женщина лет сорока, в платке.
Он поздоровался, купил сигареты и хлеб. Потом, как бы между делом:
— Археологов случайно не видели?
— Нет, — коротко. — У нас не было.
— Машины чужие проезжали?
— Не замечала.
Он кивнул, не настаивая. Вышел. У колодца — девчонка с вёдрами, лет одиннадцать. Глянула — и быстро отвернулась.
— Здрасьте, — сказал он.
— Здрасьте, — шепнула она и убежала, не набрав воды.
Он продолжил. Заглянул к кузне — пусто. Пошёл дальше, остановил старика, что колол дрова.
— Добрый день. Я из ведомства, по поводу пропавших.

— А я в делах не участвую, — сказал тот, даже не посмотрев. — У меня своё хозяйство,не когда мне.

Корнеев отошёл. Подошёл к лавке у дороги, где две женщины чистили картошку. Завёл разговор — те молча встали и ушли, будто его и не было.
Что-то их пугает. Не просто чужак. Не просто молчание.
Они боятся даже думать об этом.
И всё же… он видел. У одной женщины рука дрожала, когда он спросил про лес.


Корнеев сидел напротив Матвеихи, стараясь не пропустить ни одного её слова. В комнате было тепло, но воздух казался тяжелым, как если бы сама деревня дышала с ним в унисон. Матвеиха снова наливала чай, но руки её слегка дрожали, и она не могла встретиться с его взглядом.
— Всё так, как я говорил, — сказал он, не давая ей возможности отступить. — Вы видели, как они копали, что нашли. Я знаю, что у вас не раз за окном мелькали их тени. В лагере всё было, но вот — странное молчание.
Она быстро убрала глаза. Чуть приподняв плечи, как если бы пыталась спрятаться от его пристального взгляда.
— А ты что думаешь, ты один такой умный? — слабо улыбнулась она, но её голос был хриплым, как старое дерево, от которого давно ушла вся жизнь.
— Не «умный». Просто я заметил кое-что, — он говорил спокойно, как если бы это было просто наблюдение. — Тот, кто находит что-то, что не должен был бы найти, теряет больше, чем просто свои поиски.
Она покачала головой, но его слова подействовали. Он почувствовал, как её взгляд стал напряжённым, как если бы она оценила, стоит ли говорить дальше.
— Не надо вам этих археологов. Всё с ними ясно, — ответила она, отпивая чай. — Они сами полезли в чужое дело. Нашли там… не то что нужно было.
— Что нашли? — он пристально следил за её лицом.
Матвеиха сжала чашку, её пальцы побелели. Она опустила взгляд, а её дыхание стало прерывистым. Наконец она проговорила с усилием:

— Женщина. Не просто женщина , как все думают. Они её вскрыли, а она… живая была. Я же тебе говорю — её нельзя трогать. Она была там, и они её нашли.

Корнеев задумался. Матвеиха взглянула на него, но он не произнёс ни слова. Словно продолжая в одиночку свой рассказ, она продолжила:
— Это не просто тело. Не просто понимаешь . Когда они начали её вытаскивать, сначала ничего не происходило. Ближе к вечеру она пропала из ящика.
Корнеев заметил её взгляд — он был полон страха, который скрыть было невозможно. Она сглотнула, как будто слова давались ей с трудом.
— Ты хочешь сказать, что археологи сами её пробудили? — его голос был резким, и он инстинктивно напрягся. Его ощущение, что она что-то скрывает, становилось всё сильнее.
Матвеиха подняла голову, и в её глазах промелькнула тень, будто она хотела убежать от этой мысли.
— Да. И после того, как она проснулась, они начали исчезать. Один за другим. Я говорю тебе — она не просто так. Не человек. Они её разбудили, все повторяла она.
Корнеев почувствовал, как темнота в комнате сгущается, а слова Матвеихи становятся всё более зловещими.
— И что она с ними сделала? — спросил он, пытаясь получить больше информации.
Матвеиха вздохнула и долго не отвечала. Тишина тянулась. Наконец, она тихо произнесла:
— Она забрала их. Забрала их всех. Тех, кто её разбудил. Но не сразу. Вначале они начали сходить с ума. Они видели её в снах, слышали её шаги по лесу. А потом, когда уже не могли выйти, когда страх стал сильнее разума — они исчезли. Пропали в лесу. Уже было в нашей деревни что-то подобное.
Корнеев встал, ощущая, как его грудь сжалась. Он понял, что всё это гораздо страшнее, чем он предполагал.
Он стоял, не зная, как продолжить этот разговор. Слова Матвеихи оставались эхом в его голове, и он понимал, что это уже не просто расследование. Он оказался на грани того, что стоит за туманом страха и тишины деревни.

Корнеев не садился. Он стоял у окна, глядя на темнеющее небо. За околицей сгущался туман. Матвеиха молчала, но он чувствовал — она что-то знает. Больше, чем сказала.
— Вы всё знали, — тихо сказал он, не поворачиваясь. — Все. Но молчите. Смотрят в пол, отворачиваются. А вы... вы жили тут. Вы всё видели.
Матвеиха не ответила сразу. Только с силой втянула воздух. Чашка в её руках задрожала. Потом она произнесла:
— Мы знали, да. Но что нам было делать?.. Мы ведь тоже люди. Мы боимся. Мы — молчим. Потому что если говорить — она услышит.
— да кто черт она такая?
Матвеиха подняла взгляд. В её глазах не было уже усталости. Только страх и… тяжёлая память.
— Катерина. Ведьма. Старая, как сама эта земля. Мы её звали Ктотона. По-старому. От неё уходили коровы, дети заболевали, мужики топились в колодцах. Она смотрела — и портились лица. Портилась душа.
— А что вы сделали с ней?
— Хотели сжечь. Давно… ещё когда моя мать была молодая. Церковь, кресты, иконы — всё вытаскивали. Люди собрались, факелы… Но знаешь что?
Она замолчала. Голос стал глухим:]
— Факела не горели. Спички не зажигались. Пламя от неё уходило.
Корнеев обернулся. Он слушал внимательно. Всё это звучало, как безумие… но в голосе Матвеихи была правда. Мёртвая, страшная правда.
— Тогда решили по-другому. Закопали. Живьём. Пятеро её держали. Остальные яму копали. Кричала она так, что у всех уши в крови были. А потом… тишина.
Она замолчала. Только тикала старая настенная ходики.
— Те, кто её хоронил, умерли быстро. Один за другим. Кто вешался. Кто сам ушёл в лес. Остальные — молчали. Мы, дети, только слышали об этом. Никто не говорил вслух. Но все — помнили.
Корнеев прошёлся по комнате.
— И теперь она вернулась, — сказал он, будто сам себе.
— Да. Когда они её нашли. Археологи. Они же не знали. Мы молчали,да и кто нас слушал бы, они же городские и в такое не верят, мы думали надеялись — пронесёт. Но не пронесло. Они её откопали. Открыли. Разбудили.
— И она забрала их?
— Забрала, — шепчет Матвеиха. — Она сейчас там… в лесу. Смотрит. Ждёт. Мстить будет. Тем, кто рядом. Мы чувствуем её, как холод в кости. Она пришла не за одним. Она придёт за всеми.
— Почему вы молчите? Почему не сбежите?
Матвеиха хмыкнула.
— Куда? Это её место. Она тут родилась, тут и умерла. Или не умерла. От нее не уйти. А говорить… страшно. Если ты много про неё скажешь — она придёт ночью. Без звука. И никто не вспомнит, как тебя звали.
Корнеев взглянул в её лицо. Силуэт старухи вдруг показался ему совсем иным — будто в ней жило что-то чужое, древнее. Но потом моргнул — и перед ним снова была усталая, напуганная женщина.
— Я всё сказала. А ты... если умный, — уезжай. Пока можешь.

Корнеев тяжело опустился на стул. Чай остыл, но он не замечал. Смотрел на Матвеиху, пристально, как смотрел бы на подозреваемого. Она отводила глаза.
— Вы говорите — ведьма. Вы говорите — проклятие. Ладно. Я не спорю. Пусть так. Но вы понимаете, что я не могу приехать обратно в Москву и написать в докладе: «ведьма проснулась, всех забрала»?
Он говорил спокойно, но в голосе сквозила сталь.
— У нас не сказки. У нас ведомство. Мне нужны тела. Или хотя бы место. Следы. Что угодно. Иначе я просто буду следующим, кого закопают.
Матвеиха крепко сжала пальцы, будто молилась.
— Я не знаю, где тела… — тихо сказала она. — Не знаю точно. Но если она их взяла, то они… где-то в лесу. Там, где старая земля, где ей служат.
— Где?
— Я тебе уже сказала в лесу, за тем где они копали..
Корнеев подался вперёд:
— Вы хоть понимаете, что там люди пропали? Люди, а не легенды. Если их не найти — мне придётся закрывать дело липовой формулировкой. И кто следующий? Вы?
Она подняла на него глаза.
— Я знаю. Мы все знаем. Но никто не пойдёт туда. Потому что она там.
. Она проснулась. И теперь вольна. Где-то в лесу. Я не знаю где точно. Но это место тянет. Становится сырым, как гниль. Холодным. Там всё по-другому. Даже птицы не летают.
Корнеев сжал кулаки.
— Мне нужны доказательства. Без этого я никто. У меня за плечами двадцать лет. Афган, Чехословакия, неофициальные операции… Я не могу просто поверить.
Матвеиха кивнула.
— Тогда иди сам. Смотри. Может, и найдёшь. Только запомни — ты не первый, кто хочет понять.
Он поднялся. Надел пальто. У двери обернулся:
— И всё же. Если бы ты знала, где она… хоть примерно. Где её искать?
Матвеиха выдохнула:
— Где туман не рассыпается. Где земля дышит. Там и ищи. Но не зови её. И не говори её имя вслух. Это худшее, что можно сделать.
Корнеев вышел в ночь. И только тогда заметил: на его ладони, где он сжал край стола, осталась царапина — тонкая, ровная, как ногтем. Он не заметил, когда это случилось.
Лес встретил Корнеева без звука. Ни ветра, ни птиц — только сухие ветки под ногами да влажный туман, стелющийся у земли, как пар из могилы.
Он вышел к холму, который уже приметил днём: древний, заросший мхом, с одиноким дубом наверху, ветви которого были как скрюченные руки. Матвеиха говорила — левее, осина с чёрной меткой. Он обошёл холм по кругу, и почти сразу нашёл — осина, на первый взгляд обычная, но кора в одном месте будто обуглена. Не ожог, а знак — как клеймо.
Корнеев присел, начал водить ладонью по корням. Земля казалась рыхлой. Потрогал — и точно: кто-то недавно ворошил почву. Больше того — под слоем травы торчал край плоского камня.
Он снял перчатку, отодвинул мох. Камень был древний, с рытвинами и кругами. В середине — вырезанный символ: спираль, уходящая внутрь. Погребальная метка?
Поднажал — и камень сдвинулся. Снизу — тьма. Узкий проход. Изнутри пахнуло сыростью, тлением… и чем-то сладким, как от засохших цветов. Запах смерти и ритуала.
Корнеев достал фонарь. Посветил внутрь. Каменные ступени вели вниз. У стены — старая деревянная подпорка, почти сгнившая. И... кусок материи.
Он задел его пальцем — светлая ткань, грязная, но не сгнившая. Возможно — рукав куртки. Внутри кто-то был.
Он вытащил блокнот, сделал запись. Проверил пистолет — на всякий случай. И сделал шаг вниз.
Каждый шаг — как удар в барабан. Камень под ногами, плесень на стенах. И тишина — такая, что в ушах звенит.
Внизу открылся узкий зал — будто круглая гробница. В центре — каменный постамент. Пустой. Но по полу — пятна. Чёрные, подсохшие, как кровь. А в углу — вещи: фонарь, фляга, нож, ботинок.
Он подошёл ближе — и увидел человеческую кость. Голень. Переломана, будто зубами. Но следов зверя — ни единого.
Корнеев медленно поднял фонарь. На стене — свежие царапины. Как от ногтей. И снова — спираль. Нарисована… кровью?
Он не мог дольше оставаться. Сделал снимки, записал координаты. Но уходя, услышал шорох. Слабый. Как будто кто-то ползёт.
Он обернулся. Никого. Только тень задвигалась в глубине коридора. Он вышел — шаг за шагом, спиной вперёд. Камень захлопнул вход.
На поверхности ночь уже была гуще. Он чувствовал, как по спине стекает холодный пот.
Корнеев вернулся в дом Матвеихи под вечер. На нём не было и следа растерянности — только сосредоточенность, как у человека, который увидел всё, что надо, и теперь знает, что делать.
Матвеиха встретила его молча, только поставила на стол горячий чай.
— Ну?.. — спросила она, будто знала.
— Там есть кости. Вещи. Следы. И… нечто, чего не должно быть. Я всё снял. Всё записал.
— Значит, вернёшься в город?
— Да. Завтра. Мне нужен отряд. Собаки. Люди с приборами. Лаборатория. Я не могу… не имею права сказать "ведьма ожила" без доказательств. Никто в ведомстве не поверит. Я с ума сойду, если скажу им: "она забрала их в лес".
Матвеиха кивнула.
— И правильно. Только вот...
— Что?
— Успеешь ли ты уехать?
Он посмотрел на неё.
— Думаешь, она не даст?
— Думаю, она уже знает. Думаю, она чувствует, кто ты такой. Ты полез туда, куда не лезли даже те, кто её закапывал.
Корнеев сел, уставился в кружку.
— Я Афган прошёл. Допросы, мистика, секты. Я всё видел. Но это… это что-то из древнего. Из дохристианского.
— Она — не человек. Она часть земли. Ты видел знак на камне?
— Спираль.
— Это не символ. Это путь. Вниз. Внутрь. Она всегда возвращается по нему. Как по реке.
Корнеев поднёс папку с записями к груди. Его рука чуть дрожала.
— Я уеду утром. Через два дня вернусь с группой. Ты к тому времени уезжай из деревни.
Матвеиха усмехнулась.
— А куда мне? Я здесь родилась. Если придёт — пусть берёт. Я своё прожила. А ты — иди. Пока ещё можно.
Он встал. Проверил пистолет. Потом — фотографии. Потом — документы. Всё аккуратно упаковал.
Асфальт начинался в двадцати километрах от Глухова. Всё остальное — грязь, рытвины, просёлки. Машина гремела и стонала, но ехала. Корнеев смотрел вперёд, не моргая. На переднем сиденье — папка. В ней: фотографии, полароиды, кусок ткани, грязная лента с аудиозаписью. Кровь на плёнке уже подсохла.
Он не спал почти сутки.

Иногда, в зеркале заднего вида, ему казалось — за машиной кто-то идёт. Не бегом. Просто... шагает. Но каждый раз, когда он поворачивал голову — там ничего не было. Только дорога. Только лес.
Через восемь часов — он был в Москве.
Корнеев вошёл в здание ведомства как всегда — тихо, уверенно. Его узнали, пропустили без лишних слов.
На седьмом этаже его уже ждали.
За столом — начальник отдела, полковник Данилов. Рядом — молодой аналитик, в очках, с тетрадью. Пахло табаком и бумагой.
— Слушаем тебя, Владимир, — начал Данилов, без приветствий.
Корнеев выложил папку на стол. Молча открыл. Включил магнитофон.
Из динамика послышался глухой шум, потом... женский голос. Словно из глубины колодца. Шепчет. На старославянском. Потом — крик. И тишина.
— Это запись в лагере археологов. Сделана за сутки до их исчезновения, — спокойно пояснил Корнеев. — Здесь — фото. Камень, яма, ритуальные знаки. Вот — скелет. Не один. Здесь кровь. Свежая. Людей не нашли. Но кое-что осталось.
Он открыл фото.
Данилов побледнел.
— Что это за символ?
— Древний. Предхристианский. Возможно — племенной. Спираль. Связан с погребением не мёртвых, а «нечистых». Заключённых. Я провёл параллели с языческими источниками. Всё совпадает.
— И ты утверждаешь, что…
— Я ничего не утверждаю, — перебил Корнеев. — Я прошу: направить группу. Исследовательскую и боевую. Я не фанатик. Но либо мы выясняем, что это — секта, мутация, преступление. Либо мы имеем дело с тем, о чём никто не готов говорить вслух.
Наступила пауза. Молодой аналитик вертел плёнку в руках.
— А если… это правда?
— Тогда она не остановится. Археологи её выпустили. И если я прав, она ненавидит всю деревню.
— Что дальше?
Корнеев встал.
— Я прошу разрешения вернуться. С группой. Пока ещё не поздно.
Данилов выдохнул. Потом сказал:
— У тебя трое суток. Группа будет. Официально — поиски пропавших. Неофициально — ты командуешь.
Корнеев кивнул.
— Возьму только тех, кто не побежит при первом шорохе.
— Ты уверен, что хочешь туда вернуться?
Он посмотрел в окно. Где-то там, за сотнями километров, снова поднимался туман над лесом.
— Я не закончил.

Спасибо всем кто прочитал первую часть.
Все истории автора есть на ютубе!
https://youtu.be/CQC8IBp8VtY