Глаза⁠⁠

С работы Лёша уходил в нормальном настроении. Ни в плохом, ни в хорошем – в нормальном. Потому что смена прошла нормально. И вчерашний день тоже был нормальным. Да и вся его жизнь казалась такой нормальной. По дороге до дома Лёша купил бутылку пива.

Он сел на скамейке в сквере, сдёрнул с бутылки крышку, и пара капель упала на его джинсы. Ничего, это нормально. Но ради приличия можно было и выругаться.

- Чёрт тебя… - прошипел Лёша.

Рядом раздался скрипучий женский голос.

- Здесь кто-нибудь есть?

Лёша обернулся. На соседней тропинке, на такой же скамейке сидела старуха. Она сидела спиной к Лёше. Он не видел её лица, но определил как «старуху» по чуть сгорбленной осанке и выбившимся из-под платка седым прядям. Старуха молчала. Лёша сосредоточился на пиве.

- Здесь есть люди? – повторил всё тот же голос.

Старуха приподняла голову как прислушивающаяся к шороху веток белка. Но никто не отозвался. Через несколько секунд женщина хихикнула таким смехом, что Лёша тут же нарёк её старушкой. Старухи, по его мнению, так смеяться не умеют.

- Вам нехорошо? – спросил Лёша.

- Кто здесь? – спросила старушка. – Подойдите, пожалуйста.

Лёша оглянулся, вздохнул коротко, поднял пакет с рабочей одеждой и двинулся к соседней скамейке. Пришлось идти по газону.

- Вам нехорошо? – повторил Лёша, когда оказался рядом со старушкой.

На вид всё у неё было нормально. Приятное лицо с морщинами и блаженный взгляд куда-то вдаль. Лёша снова её переименовал – теперь в «бабушку».

- Мальчик, тебя как зовут? – спросила она.

Лёша усмехнулся, но имя своё назвал.

- Лёша, посиди со мной рядом, пожалуйста.

- Может, вам «скорую» вызвать?

- Нет, не надо «скорой». Просто сядь рядом.

Бабушка улыбнулась уголками губ и добавила:

- Мне так скучно тут одной. Посиди со мной немного, пожалуйста.

Отказывать бабушкам Лёша не умел с самого детства. Положил пакет возле скамейки, сам сел на край. Вздохнул и глотнул из бутылки.

- Никак пиво пьёшь? – спросила бабушка.

- Ага. Тоже хотите?

Бабушка засмеялась. Она, правда, была самой настоящей бабушкой.

- И как только такому молодому алкоголь продали?

- Вообще-то, мне двадцать девять.

Бабушка смешно ойкнула.

- А голос какой… юный.

- Спасибо, - усмехнулся Лёша.

Повисла пауза. Нет, не повисла. Просто молчали. В сущности всё шло нормально.

- А кто это такой щебечет? – произнесла бабушка.

До этого Лёша никакого щебета не слышал, но теперь, подняв голову, увидел двух пташек на ветках.

- Птички, - сказал он.

- А что за птички?

- Не знаю. Никогда в них не разбирался.

- Плохо. А какого они цвета?

Лёша ещё раз взглянул на бабушку. Она смотрела прямо перед собой.

- Серые, с жёлтым брюшком, - ответил он.

Потом Лёша рассказал бабушке, как птички скачут с ветки не ветки в своей странной игре. Он рассказал, как раззеленилась листва к первому месяцу лета, и выучил названия цветов, высаженных рядом с их скамейкой. Рассказал, что белые перистые облака и подсвеченное краснеющим солнцем небо напоминают ему флаг неведомой страны.

- Солнце, пусть и далеко, такое яркое, - сказал Лёша, - что мне приходится зажмуриваться, чтобы взглянуть на него.

- Ой, выдумываешь, - рассмеялась бабушка. – Яркое солнце, тоже выдумал. Я что ж, по-твоему, не знаю, что сейчас уже вечер?

Это доброе лицо и этот добрый смех были такими родными. По щекам Лёши побежали слёзы. Быстрыми и тёплыми ручейками. Голос его не дрожал: слёзы давались без труда, не встречали сопротивления, совсем не жгли кожу и шли легко, словно так и надо, словно человек рождён, чтобы плакать. Но бабушка всё равно услышала их.

- Ты что, плачешь? – спросила она.

- Да, - признался Лёша.

- Почему?

- Потому что вспомнил, что у меня есть кое-что очень ценное.

- Глаза? – улыбнулась бабушка.

- Сердце.

Бабушка задумалась на секунду, а потом кивнула.

- Ну, ничего-ничего. Поплачь. Это нормально.