Глава 5 — «Ближе, чем кажется»⁠⁠

В пятой главе вплотную подходим к точке невозврата. Уютный мирок главного героя начинает окончательно трещать по швам.

Ссылка на книгу: https://author.today/work/434487

Самое интересное, что мне было ничуть не страшно. Наоборот, я весь как-то сосредоточился и даже на сирену особо внимания не обращал. Мир прояснился и сузился до размеров туннеля. Но туннель этот был не тёмный, а наоборот — указывал путь, отсекая всё лишнее.

Мы выехали на мост, и тут же поняли, что по тротуару не проскочить. С пляжа и рынка в город спешили испуганные люди. На дороге образовался затор, и мы съехали туда, отчаянно виляя среди машин.

Сзади прижималась испуганная Маруська. Она молчала, но я чувствовал, как отчаянно колотится её сердце. Я знал, что не могу её подвести. И знал, что не подведу!

— Джавад, сюда! — скомандовал я, когда мы промчались через мост. — До Ополчения далеко, срежем!

И мы свернули было на тропинку, ведущую через лес от Гаранина к Пионерской, как вдруг сзади взвизгнули тормоза, хлопнула дверь и меня громко окликнули:

— Никита!

Я резко тормознул и обернулся. От мигающей аварийкой машины к нам бежал папа.

Увидев его, я ощутил противный холодок — как тогда, утром. Но тут папа подбежал и крепко меня обнял:

— Прости.

Я кивнул, а потом всхлипнул и обмяк. Навалилась предательская слабость. Оказывается, я всё же сильно испугался.

Папа отстранился и внимательно меня осмотрел. Я подумал, что он опять начнёт ругаться, но он молча подхватил меня на руки и понёс.

— За мной, — скомандовал он Джаваду и Маруське.

— А велики? — удивился Джавад.

— С собой.

Машина у папы здоровая, внедорожник. Наши велики легко уместились в багажнике и даже место осталось. Папа погрузил их сам, чтобы мы долго не возились.

— Что встали? — прикрикнул он. — Особое приглашение нужно?

Мы прыгнули в машину, и папин джип рванулся с места. Сирены уже замолчали, стало чуть поспокойнее.

— Нас будут бомбить? — Я задал этот вопрос и сам испугался. Но папа только усмехнулся:

— Не будут. Мы в глубоком тылу.

— А сирены?

— Гражданское оповещение. Проверка.

— Куда мы едем? — спросил Джавад, когда мы проехали поворот.

Вместо ответа папа коснулся экрана на приборной панели. Раздались гудки.

— Алло? — раздался чей-то голос.

— Добрый день, Хасан, — поздоровался папа. — Это Роман Наумов, отец Никиты. Мы с Джавадом едем ко мне на базу. Там сейчас гораздо безопаснее, чем в городе. Вы разрешаете? Под мою ответственность.

В трубке повисла пауза.

— На базу?.. — Хасан явно растерялся. — Простите, но мы с вами почти не знакомы. Лейла, подойди…

Послышался шёпот, потом женский встревоженный голос:

— А может, он пусть домой зайдёт за вещами? Я соберу…

— Нет времени, — жёстко сказал папа. — Завтра Джавад будет дома, а пока, на всякий случай… Поверьте, так будет лучше.

Хасан закрыл трубку ладонью. И всё равно было слышно, что они отчаянно спорят.

— Хасан? — нетерпеливо переспросил папа. — Мне нужен ответ.

— А что, если… — Хасан заметно нервничал.

— Невозможно, — перебил папа. — До северной границы больше двух тысяч километров — дальше, чем до Тополя. Противник увяз в боях, ему не до нас.

Хасан ещё немного подумал, а потом нехотя согласился:

— Хорошо. Но пусть Джавад напишет нам, когда приедет.

— Обязательно, — пообещал папа.

Потом он связался с Родриго насчёт Маруськи. Родриго согласился быстро, а я с удивлением понял, что папа знает имена и телефоны всех моих друзей.

— А давай их всех заберём? — осторожно предложил я.

— Не могу. — Папа коротко вильнул, объезжая брошенную на дороге машину. — Детей я проведу, взрослых не положено. Да осторожно ты!

Последние слова он выкрикнул, когда прямо под колёса нам чуть не выехал грузовик. Грузовик дуднул, но папа смерил водителя бешеным взглядом, и тот затих и сдал назад.

— Совсем с ума посходили, — пробормотал папа. — И эти тоже, со своими сиренами…

Внезапно у него зазвонил телефон. Папа ответил, в динамиках раздался встревоженный голос Виктора Егоровича:

— Рома, ты где?

— На базу с детьми еду, Витька, — объяснил папа. — Извини, тебя взять не могу.

— Да при чём тут!.. — с досадой воскликнул Виктор Егорович. — Мы с Рыжовым возле школы. Я его на беседу вызвал, а тут началось. Он, как сирены услыхал — к дяде Пете своему ломится, говорит, у вас работает. Никого не слушает, бьётся, как в припадке. Беда, а не пацан. Забери его, а?

— Добро. — Папа дал отбой и включил поворотник.

Через пару минут мы подъехали к школе. Северов распахнул заднюю дверь и впихнул в салон мертвенно-бледного Тольку. Маруське с Джавадом пришлось немного потесниться.

Виктор Егорович перекинулся с папой парой слов. Он был встревожен и натянут как струна. А Толька кусал губы и явно старался держать себя в руках.

Коротко кивнув, Северов пожал папе руку и захлопнул дверь. Мы тронулись, а я в боковое зеркало увидел, как Виктор Егорович перебегает дорогу.

Толька всё так же молчал. И хоть говорить с ним особо не хотелось, любопытство пересилило.

— Ты когда успел? — Я перегнулся через спинку сиденья. — От Ветерка до школы?

— Чего?

Он обалдело на меня посмотрел, а потом обратился к папе:

— Долго ещё? До базы вашей?

— Минут 40, — спокойно ответил папа. — Ты не волнуйся, отыщется дядя Петя. Живот прихватило, наверное.

— Не смешно, — вскинулся Толька.

— А я и не шучу, — отрезал папа. — На базе отравление, столовая на карантине. Дядя Петя повар, мог пострадать. Приедем — уточню в госпитале.

Вместо ответа Толька уставился в окно и принялся нервно грызть и без того короткие ногти. Мне снова стало тревожно.

— Па-ап, а что случилось? Диверсия?

— Не думаю, — коротко и зло бросил папа. — Но выясню. Джавад, родителям про это ни слова. В столовую я вас и так бы не пустил.

Я поёжился и машинально посмотрел на его шеврон. Там, под щитом, вился латинский девиз «Propior quam videtur» — «Ближе, чем кажется». Папа тогда объяснял, что это про врагов.

Тут он заметил, что я волнуюсь и смягчился:

— На диверсию не похоже, не тот масштаб. Врачи тоже ничего не нашли. Скорее всего обычная тухлятина. Завтра-послезавтра все уже на ногах будут.

Он этот так уверенно сказал, что мне и правду стало спокойнее.

***

Через центр мы не поехали; вместо этого папа срезал через Атамана Желибы и Демьяна Зорина. Погода испортилась: набежали тучи и принялся моросить мелкий холодный дождик.

Я оглянулся и сказал Маруське что-то смешное, а потом увидел, что она уснула у Джавада на плече. Тот вопросительно на меня глянул: «Разбудить?» Я погрозил ему кулаком, чтобы не вздумал.

Когда мы выехали на трассу, папа прибавил ходу и включил тихонько новости. Он не хотел, чтобы мы слышали, но мы, конечно, всё равно услышали. Учения «Бастион», про которые показывали утром, перешли в полномасштабное вторжение. Это диктор так сказал: «полномасштабное». Нехорошее слово. Пахнущее порохом и лязгающее гусеницами.

— Что теперь будет? — Я вопросительно посмотрел на папу.

— Отобьёмся, — процедил он.

— Наши тоже отбились, — буркнул с заднего сиденья Толька.

Папа промолчал.

Мы проехали ещё километров двадцать и свернули на узкую асфальтовую дорогу, ведущую к папиной базе. Она, как и форт, стоит на возвышенности. Папа объяснял, что это делали специально, чтобы если что — контролировать «стратегическую трассу» (это он про ведущее в Дальний Край шоссе).

Тучи сгустились, стало совсем темно. От сильного дождя дорога влажно блестела. Дворники едва успевали раскидывать со стекла крупные капли и градины.

Мы подъехали к пропускному пункту. Кругом, насколько хватало глаз, тянулся высокий бетонный забор с колючей проволокой. Увидев нас, из будки выскочил часовой с коротким автоматом и в бронежилете.

— Здравия желаю, товарищ подполковник, — козырнул он. Затем обвёл взглядом салон и уточнил:

— А это кто?

— Со мной, — отрезал папа. — Валерьев не объявился?

— Никак нет, — сообщил часовой. — И на звонки тоже не отвечает.

Папа поиграл желваками и кивнул:

— Открывай.

Мы аккуратно проехали через расставленные по дороге бетонные кубы. Мимо мелькнула вывеска: «В/Ч 32014. Посторонним вход воспрещён».

По внутренней дороге мы выехали на центральный плац. Впереди стоял штаб с рубежским флагом: встающее над зелёными деревьями солнце. Справа возвышалась многоэтажная офицерская казарма, а слева…

— Это что такое? — Джавад разглядывал торчащие из земли невысокие диагональные трубы. Рядом примостилось приземистое бетонное строение с длиннющими воротам.

— «Эшелон», — важно сообщил я. — Под землёй ангары, оттуда самолёты — «свечкой» вверх, на ускорителях.

— А садиться? — Джавад так на меня посмотрел, что я сразу понял: не верит.

— С той стороны небольшой аэродром, — пояснил папа. — С тормозными тросами, как на авианосце. От него на лифте — сразу под землю.

— Там не только самолёты, ещё и танки, и БТРы, — похвастался я. — Целая армия. На случай войны.

Папа укоризненно на меня посмотрел. Я спохватился и прикусил язык, но он только махнул рукой:

— Ладно, давно уже не секрет. А вот про это прошу не болтать.

Я проследил за его взглядом. В углу забора, за мешками с песком притаились металлические будки маскировочного цвета. Над одной из них хищно крутился локатор. Рядом в тёмное небо смотрели трубы пусковых установок.

У одной из будок дверь была приоткрыта. Под узким козырьком торопливо курил офицер. Увидев папу, он дёрнулся, затоптал сигарету и юркнул внутрь. Через дверь я успел разглядеть пульт и людей в наушниках.

— Четыре таких на всю базу. — Папа остановился у штаба и резко поднял ручник. — Мышь не проскочит. Точнее, не пролетит.

Дождь уже стихал, но мы всё равно промокли, пока добежали до здания. У входа стоял часовой. Он отдал папе честь, и мы вошли внутрь.

— Товарищ подполковник! — кинулся наперерез долговязый военный. — Я вам звоню, звоню…

Папа с недоумением достал из кармана телефон и прицыкнул:

— Разрядился, ч-чёрт. Давай в темпе, Штейн, мне детей надо устроить.

Штейн покосился на нас, взял папу под локоть и отвёл чуть в сторону. Они принялись тихо переговариваться, но слышно было всё равно. Я уловил что-то про «подкрепление», «вдоль границы» и «пропали с радаров».

— Со штабом связывался? — уточнил папа.

— У них бардак, — вздохнул Штейн. — Сами понимаете.

— Да уж понимаю. — Папа снял фуражку и пригладил волосы. — Что Валерьев? Не знаешь, куда запропастился наш форт-полковник?

Штейн пожал плечами и скривил губы: откуда, мол. Папа нахмурился.

— Если эти, с радаров, объявятся — докладывать немедленно. Дети, за мной.

Он махнул рукой и пружинистым шагом пошёл к лифту. Мы проехали пару этажей вверх, прошли по коридору с тёмной ковровой дорожкой и зашли в папин кабинет.

— Располагайтесь. — Папа, кряхтя, подтянул к стоящему у стены дивану невысокий столик. — Чай, кофе? Поесть?

— Можно поесть? — жалобно попросил Джавад. — Очень кушать хочется.

— Сиротка, — прыснул я. — Оголодал.

Джавад нахмурился и показал мне кулак. Папа тоже улыбнулся:

— Сейчас организуем.

Он подошёл к столу, снял трубку и быстро распорядился. Я в это время с интересом изучал его кабинет.

На письменном столе царил идеальный порядок: бумаги рассортированы по корзинкам, в углу — широкий, с рядами кнопок телефон и компьютерный экран с потёртой клавиатурой. На стене висела карта Рубежья. Я нашёл глазами столицу, Тополь, а потом отыскал Кобург.

Маруська поёжилась и прижалась ко мне. В густых волосах поблёскивал тонкий белый ободок — её любимый. Я поправил его, бережно погладил Мышку и сжал в ладони её тёплую смуглую ручку. Она подняла на меня глаза и улыбнулась — широко, во весь рот, как лягушонок.

Тем временем папа поставил телефон на зарядку и набрал чей-то номер. Он подождал немного, потом принялся надиктовывать сообщение:

— Илья Сергеевич, это Наумов. Вы отсутствуете на службе во время военного положения. Пожалуйста, перезвоните, или я буду вынужден отправить к вам наряд. Всего доброго.

Илья Сергеевич был папиным командиром и начальником базы. Папа его страшно не любил. Мне он, конечно, ничего не говорил, а вот дедушке и Виктору Егоровичу не раз рассказывал про «этого халявщика и вора». Вот и сейчас он выглядел зло и раздосадованно.

В дверь постучали, солдат принёс стопку сухих пайков. Мы оживились и принялись вскрывать консервные баночки. Папа заварил чай.

— Мне к дяде Пете надо, — зло сказал Толька. — Он там, может, умирает, а мы жрём.

— Никто не умирает, — попытался успокоить папа. — Всем уже лучше.

И тут, по дикому совпадению, на столе зазвонил телефон. Огонёк вызова зажёгся под бирочкой «Госпиталь».

Папа снял трубку, послушал и изменился в лице.

— С Тополем связывались? — быстро спросил он. Потом опустил руку на стол и крепко сжал её в кулак. — Понял. Решу. Делайте всё, что можете.

Он положил трубку и нехорошо посмотрел на Тольку. А тот вдруг всё понял и вскочил, едва не опрокинув на пол еду:

— Отведите меня в госпиталь!

— Толя…

— Отведите. Меня. К дяде. Пете! — заорал Толька. Он ринулся к двери, папа едва успел его поймать:

— Сейчас вызову дежурного и пойдёшь на «губу», — рявкнул он, но Тольке было всё равно.

— Отведите меня к нему! Отведите! Слышите?

— Ладно, не ори. — Папа отпустил Тольку и устало потёр виски. — Но одного не пущу. Нужно найти сопровождающего.

— Я с ним, — твёрдо сказал я. Потому что подумал, что у Тольки кроме дяди Пети никого.

— И я, — решительно поддакнула Маруська. Джавад ничего не сказал, но посмотрел так, что стало ясно: спорить бесполезно.

— Вот дела, — удивился папа. — Хотя, наверное, так лучше. Я вызову сопровождающего, пойдёте с ним. В госпитале проверите списки у дежурного. И без глупостей, Рыжов. Тут тебе не школа.

Он строго посмотрел на Тольку. Тот мрачно кивнул и отвёл глаза.

***

В госпиталь нас повёл лейтенант Васкез — рослый, чернокожий, белозубый. Он со своим отрядом прибыл из Независимых Колоний по программе обмена. Потом программу продлили, затем ещё. Это мне сам Васкез рассказывал, когда приходил с парнями к нам домой. Они пили с папой ром и курили сигары. А я разглядывал диковинные нашивки на форме: красная и синяя вертикальные полосы с большими звёздами посередине. Дедушка потом объяснил, что это флаг Колоний, а символизирует он единство Запада и Востока континента после двух гражданских войн. Ещё под флагом виднелись буквы ICMC — «Корпус морской пехоты Независимых Колоний».

Васкез пришёл прямо со стрельбищ, с оружием и в разгрузке. Не знаю, почему папа позвонил ему. Мне кажется, они крепко сдружились.

— Как дела, Никита? — На моё плечо легла огромная ладонь. — Представишь?

— Это Маруська, это Джавад. Толька… Толя. — торопливо перечислил я.

Маруська с Джавадом вежливо улыбнулись, а Толька ничего не сказал, только мрачно шагал дальше.

— А это у вас что за автомат? — спросил я, пытаясь сгладить неприятную паузу.

— Это не автомат, а пулемёт. — Васкез усмехнулся в густые усы. — Помощнее штучка.

Я уважительно посмотрел на оружие. Пулемёт был массивным, с тяжёлым стволом, а вместо магазина к нему крепилась коробка с патронной лентой. Я бы такой и поднять не смог, а Васкез, казалось, его вообще не замечал.

— Скоро больница? — нетерпеливо спросил Толька.

— Госпиталь, — поправил Васкез. — Почти пришли.

В госпитале царило нехорошее оживление. По коридору мимо нас промчался врач в маске, за ним спешила медсестра с подносом пробирок. Где-то хлопнула дверь, кого-то громко позвали. Пахло лекарствами и хлоркой.

За стеклянной перегородкой сидел дежурный: усталый капитан в белом халате поверх кителя. Он тёр переносицу и что-то писал. Рядом стояла жестяная кружка, от которой вверх тянулась тонкая струйка пара.

Васкез нахмурился и решительно направился к нему:

— Что происходит? — спросил он, опершись ладонями на стойку.

— Чёрт его знает, — буркнул дежурный. — Обычное отравление, а теперь…

Услышав это, Толька подбежал и забарабанил по стеклу:

— Дядя Петя… Пётр Громов… у вас?

Дежурный переглянулся с лейтенантом и пробежался по журналу. Покачал головой:

— Не поступал.

— Вы врёте! Врёте! — Толькин голос зазвенел. — Его дома нет, проверьте ещё!

— Я тебе говорю, не поступал! — начал терять терпение дежурный. — Отойди, мальчик, не мешай.

Толька сделал пару шагов назад, глянул ошалело, а потом ломанулся к белой, с матовым окошком двери в конце коридора.

— Куда! — вскочил дежурный. — Остановите его!

Васкез сгрёб Тольку и потащил его назад. Тот отчаянно брыкался и попытался даже укусить, но лейтенант держал крепко. А потом дежурный выскочил из будки и отвесил Тольке лёгкий подзатыльник:

— Что творишь, дурак? Там люди при смерти, инфекция неизвестная. Нет там твоего дяди, и радуйся. А теперь идите, идите!

И мы пошли. Недалеко. Потому что на улице вдруг грохнуло — так, что вздрогнули стены и мигнули потолочные плафоны. Послышались крики и автоматные очереди.

Васкез напружинился и сорвал с плеча пулемёт. Джавад побледнел. А Маруська повторяла как заведённая:

— Мамочки. Мамочки. Мамочки.