Габриэль Гарсиа Маркес "Осень патриарха"
(Читательский дневник.
ВНИМАНИЕ, могут быть СПОЙЛЕРЫ)
Что бы вы подумали о человеке, который спит ничком на бетонном полу, не раздеваясь, "зарывшись лицом в ладони, как в подушку"? Человеке, который перед сном закрывается у себя в комнате "на три замка, три крючка и три щеколды" и вешает у двери фонарь на случай бегства?
Мой генерал
"Да у него же нет линий на ладони, а это значит, что быть ему королем!".
Генерал всё время носил белые шёлковые перчатки, примечательный символ власти ("его руки не были руками старого военного, они были женственны и походили на руки человека более молодого и милосердного, нежели он") – возможно, чтобы скрыть это свою неподходящую остальному внешнему виду особенность.
Он похож на петуха - с налёту сношался со своими женщинами (для которых был выделен целый барак), носил золотую шпору на левом сапоге, имел громадные плоские ступни "с необыкновенно твердыми, искривленными, как ястребиные когти, ногтями". Устраивал петушиные бои, а в его дворце было полно птичьих клеток (материно занятие –раскрашивать птичек), да и сам дворец был похож на большой курятник или скотный двор.
У него "рождались одни недоноски", но сам он был уверен, что рождён своей матерью Бендисьон Альварадо, чтобы повелевать. Он верил долгое время, что был зачат непорочно: "Во всех учебниках было написано, что на нее, как на Деву Марию, во сне снизошло чудо непорочного зачатия, что, когда он, ее ребенок, находился у нее во чреве, вышние силы предопределили мессианское предназначение дитяти").
"Деспот-затворник", не верящий "ни в Бога, ни в чёрта", он годами ходил к гадалке. Первую гадалку, предсказавшую ему его смерть задушил, чтобы никто не узнал, как он умрёт.
Большую часть жизни он был неграмотен, и "его мысли текли в голове прямым потоком, слитно, без пауз" (в тексте его мысли пишутся без знаков препинания), его хохот похож на "барабанную дробь".
А ещё у него огромная кила - вывернутая из его тела боль – с которой он родился и жил, которую убаюкивал, как ребёнка, как своё второе сердце, ноющее в непогоду.
Мать моя Бендисьон Альварадо!
"…он никогда не знал отца, как многие другие, самые выдающиеся деспоты"
Его мать, назначенная матриархом, на деле совсем не святая и очень простая женщина, продающая себя за еду в молодости, пыталась зарабатывать ещё тем, что расписывала серых неприглядных пичужек под иволгу. Над ней посмеивались, особенно когда она приделывала павлиньи хвосты, которые почти сразу отваливались, а краска смывалась с перьев при первом дожде. Её сын-недоносок, её творение, из простых солдат выбившийся в президенты республики, держал свои павлиньи перья намного дольше – целых сто лет.
Сын берёг её как мог, и в какой-то момент она поняла, что он стареет быстрее неё, и они уже не сын и пожилая мать, а скорее, наоборот - дочь и старик-отец.
Она была единственной, кому он мог доверить все свои переживания, и его монологи обращались к ней даже после её смерти. Сердце генерала "вновь ожесточается до предела против поползновений разума и человеческого достоинства" – в этот раз особенно сильно.
Женщины
"Мать моя Бендисьон Альварадо как это женщины умудряются мгновенно решать как им следует себя вести как они черт подери умудряются быть мужчинами!"
Королева бедняков, "роковая Мануэла Санчес, календула мусорной свалки" из Квартала Собачьих Драк полностью захватила его внимание. Он осыпал её подарками, заново отстроил район вокруг её дома, дождался одного (случайного) прикосновения её руки и вдруг потерял её. Внезапно, во время затмения, она исчезла, будто её и не было никогда - привиделась в старческом бреду? Президент республики не был в этих нищих местах до Мануэлы, и не будет появляться там после. "Вечное абсолютное одиночество в этом мире без тебя моя королева утраченная на веки вечные в загадочной тьме затмения"
Но его "единственная и настоящая любовь", "единственная и законная жена", женщина, воспитавшая его как вторая мать, бывшая монастырская послушница - "Она Летисия Насарено моего замешательства мать!"
Раньше ему приносили в постель напомаженных женщин, "которых он брал спящими, погруженными в летаргию, вызванную люминалом, но все равно терпел позор поражения и терзался этим". Неудивительно, ведь его первая попытка сблизиться с женщиной (солдатской потаскухой) окончилась фразой "Ступай к своей мамочке, пусть она обменяет тебя на другого, а так ты не годишься!". Но Летисия, к которой он боялся подступиться три года, сразившая его своим темным тревожащим запахом "лесного зверя", сказала ему "Сними брюки, сними бандаж, сними все, жизнь моя, иначе я не чувствую тебя!". Назвать Летисию красивой холодной мёртвой рыбой язык не повернулся бы ни у кого – такие женщины ему нравились.
Он позволял Летисии всё и делал всё для неё, поступаясь даже своими принципами - размяк, ослабел, потерял авторитет у подчинённых. "Свойство ее рук - превращать в скверну все, чего она касалась".
Интересно, что почти никак не описывается отношение генерала к маленькому сыну – будущему наследнику. Не было ни радости, ни нежности от отца. Ведь генерал и думать не хотел о преемнике.
Летисию и его сына разорвали собаки ровно в тот момент, когда генерал, изъеденный бесконечной тревогой за свою жену, плюнул на все меры предосторожности и сказал "будь что будет" – в подтверждение народного мифа о его всемогуществе.
После смерти Летисии не осталось никого, кого он любил.
"он попытался заменить плотскую любовь любовью к власти, пестуя в своей душе демона властолюбия, отдав этому демону все"
Одиночество власти
"Он правил так, словно был уверен, что не умрёт никогда"
Он Генерал Вселенной, Власть, Отец, Бог, "я - это я". Человек из самых низов, простой до одури, и весь роман - о нём и о том, что с ним сделала власть. "Ничто не остановит, ничто не образумит этого старца, помешанного на абсолютной власти, жаждущего власти, и только власти". При этом он так сильно боялся расправы и свержения, что чуть ли не хотел этого – ему снился сон, где его закалывают ножами, и ему от этого становится невероятно хорошо и спокойно. Он разрушил законодательную и судебную систему, "в которых перестал нуждаться, ибо не нуждался в подтверждении законности своей власти". Всех своих потенциальных конкурентов уничтожал беспощадно, без разбора. Даже своего ближайшего помощника, друга, генерала Родриго де Агилара, "сожрал" – зажарил и подал на стол, где сидели его сообщники, такие же, по его мнению, предатели.
Двойник патриарха Патрисио Арагонес своей смертью обозначил переломный момент в его жизни – его осени, наступившей после полного "усмирения страны" (подавления бунта, начавшегося на радостях от мнимой смерти патриарха). Причинно-следственные связи здесь нарушены, будто зациклены – в предсмертной речи Патрисио говорит о событиях, случившихся после его смерти, после того, как генерал инсценирует собственную смерть с помощью тела Арагонеса.
"Но уже было поздно взывать к патриотическим чувствам, ибо Патрисио Арагонес свалился на пол и сучил ногами в последней агонии, весь в слезах и дерьме" – иными словами, в генерале умер патриот (Patricio).
"никто не считает вас законным президентом... вы сидите в президентском кресле лишь потому, что вас посадили в него англичане... а после них янки поддержали вас парой смертоносных яиц своего броненосца... я ведь видел, я ведь помню, как вы забегали, засуетились, точно жук, не зная, что делать, потеряв голову от страха, когда гринго гаркнули вам: "Все! Оставайся один в этом грязном борделе! Посмотрим, как ты справишься без нас!" И если вы с той поры не слезли и не собираетесь слезать с этого кресла, то вовсе не потому, что оно вам так уж понравилось, а потому, что для вас это просто невозможно... страх - вот в чем дело..."
Его правление, его жизнь, "… направлена только в одну сторону и никого не может удовлетворить, не жизнь, а сплошной онанизм… ". Он своим примером показывает всю абсурдность единоличного правления – невозможность делать всё самому, невозможность понять, увидеть и услышать свой народ, этот "необъятный, непостижимый океан".
Приют для отставных глав государств, бежавших под его укрытие, служил генералу неким "зеркалом несчастья" – он насмехался над этими разжиревшими на казённых деньгах стариках, приезжавших к нему с чемоданом награбленного добра, и изо всех сил старался не стать таким же.
Никакого преемника, никакой альтернативы, людям просто не к кому было больше обращаться - "Если б вы знали, о, если б вы только знали, мой генерал", - мысленно обращались они к нему и мысленно повторяли рассказы обо всех этих ужасах".
Ему уже не нужно было отдавать приказы, агенты президентской службы безопасности полностью предугадывали его волю, он же "властвовал бездействуя", "просто витал бездумно в облаках власти".
С приходом "Прогресса ради порядка" он почувствовал, как власть ускользает от него.
"Кто же я черт побери человек или его отражение в зеркале?" – говорил он себе тогда.
Ожесточение и страх дополнялись чувством "безысходного одиночества", и привычно "поискав в своем сердце заряд гнева, который хотел некогда сберечь до самой смерти,
не нашел ничего, кроме пепла оскорбленного самолюбия".
"… я больше ни черта не могу поделать с этим миром что я кончился и хотел бы смыться подальше от этих мучений а куда я и сам не знаю"
Он всё больше становится затворником, блуждая по своему дворцу в одиночестве, огороженный стенами логова власти он народа. (1)
"я, кто покинул туманы своего плоскогорья и, подыхая от лихорадки, ринулся в пекло гражданской войны вовсе не из патриотических чувств, как пишут об этом во всех биографических словарях, и вовсе не из авантюризма, как утверждают некоторые, и уж тем более не из-за федералистских идей, да пребудут они в священном Царствие Божьем, а исключительно ради того, чтобы увидеть море!"
На сотую годовщину своего правления он наконец погрузился на самое дно своего безграничного моря власти.
Сон утопленника
Люди сказали, что нашли его в полевой форме без знаков различия, с исклёванными глазами и покрытого "насекомыми и водорослями дна морского" – как обычно, немного приврали, в угоду мифу. Его нашли в обычной домашней одежде, не в кабинете президента, а в своей спальне, дряхлого, более древнего, чем мир, истерзанного смертью.
"…жажда власти порождает лишь неутолимую жажду власти … насытиться властью невозможно не только до конца нашего света, но и до конца всех иных миров, мой генерал!"
Особенности повествования
Повествование размеренное, затягивающее. Огромные предложения вязко перетекают друг в друга. Фраза за фразой, разворачивается история жизни генерала, но нелинейно - фокус постоянно меняется, перетекает от одного к другому. События, упомянутые вскользь, по ходу романа всё больше обрастают деталями, уточняются, связываются с другими событиями, вырисовывая общую картину, но от того не менее запутанную. Текст разбит на фрагменты, и каждый фрагмент возвращает нас к мёртвому телу генерала. Концовка и начало романа смыкаются, зацикливаются.
Рассказчик - один из нашедших тело генерала в Доме власти – скорее эфемерный, ведь мысли и чувства описаны из самой глубины души генерала, выложена перед нами вся его суть. Ненадолго появляются и тут же исчезают истории самых разных людей – подчинённых, простых граждан, судеб которых коснулся этот человек. У кого-то были причины его обожать или ненавидеть, а иногда и жалеть.
Главный герой, патриарх, инверсивен - он одновременно авторитарный правитель, тиран и раб, заложник своей власти, безмерно одинокий и несчастный (2)
Имя диктатора не называется (возможно, Сакариас – но он и сам уже не помнит), не упоминается также и название страны, которой он правит - это собирательный образ стран и правителей Латинской Америки. (3)
Размыта граница между чудом (присущему магическому реализму), событиями, явно невозможными в нашем мире и наглым враньём подчинённых генерала - "мы бессовестно лгали ему, чтобы он был счастлив". Генерал во много обманывал и самого себя.
Язык настолько красочный, метафорический и образный, пышет ощущениями - вкус, запах, цвет, свет, телесность и жестокость. Наверное, самый главный образ романа – вода: это море, к которому он стремился; это море, в которое он погружается, засыпая, где он плывёт и тонет; это река, в которой купалась солдатская потаскуха – его травма; это потоп после циклона, когда он осознаёт ничтожество своей власти; это волшебная вода гадалки, явившая ему его смерть. Генерал плыл по течению, в бурном потоке, но утонул в трясине.
Дополнительные источники:
(1) «Осень патриарха» (El otoño del patriarca) (1975) http://www.marquez-lib.ru/works/osen-patriarha.html
(2) "Гарсиа Маркес. Осень патриарха", авторская колонка saddlefast (https://fantlab.ru/blogarticle8795)
(3) «Осень патриарха» (https://ru.wikipedia.org/wiki/Осень_патриарха)