Фатальный друг Алёнки
С детства я выделялся внешне. А моё семейство - нет. Их обаяние на копейку обесценивалось рядом со мной до черепков от пустой копилки. Словно они были случайными везунчиками, выигравшими экспериментального мальчика в розыгрыше в "Детском мире". Или обычными похитителями детей...
Во дворе, в парках, магазинах и на улице моим родным всё время говорили: какое прелестное чадо! Многие открыто спрашивали, не приёмный ли я и из какого детдома взяли такого ребёнка.. Особо идейные и подозрительные преследовали нас до подъезда и опрашивали соседей, что мы за семья. Взрослые останавливались на меня поглазеть и быстро окружали толпой, отрезая хнычущей маме с коляской или растерянному отцу за руку со мной путь к отступлению. Детвора подбегала с обёртками от шоколадки "Кузя" и старалась меня лизнуть.
Уже к детскому саду я философски устал от такого внимания, как маленький старичок. И ненавистно устал таскать в нагрудном кармашке затёртую фотокарточку прадеда... Я мог забыть умыться, не взять носового платка, но не снимок! Чудом сохранившийся в семейном альбоме квадратик показывал взрослого меня. Очень странно одетого и с фальшивой гармонью, зато наконец узнаваемого вирусоносителя. Переносчика редкой наследственной болячки, вроде царской гемофилии для вырожденцев. В моём случае - заразной свёрнутой презрением кровью.. Да ещё, пожалуй, бескрайним равнодушием и лёгким сплином с капризной ленцой.
Уродливая воспиталка в детском саду, похожая на кривую воблу с проступившей по всей шкуре солью, многообещающе вякнула: ой, перерастёшь ты эту сладкую улыбочку, малец! Картавая немка в школе, двигаясь раскормленным муравьедом к муравейнику из пятиклашек, вообще зарекла: посмотрим на тебя, пупсик, после каникул, когда вытянешься! Хромой военрук сразу гаркнул, как старый служивый пёс: мордой лица не сияй тут, восходящее солнышко штабное, а то в стройбат закатишься!
Но эта злобная суета вокруг меня была лишь перекличкой козодоев с пересмешниками, трещавших зычно и напрасно. Я по-тихому передразнил своих доброжелателей. Не перерос, прекрасно вытянулся и успешно отслужил. Отлично отучился. Хорошо работаю. Мордочкой, по великому совету, данному педагогом актёру Тихонову, не хлопочу. (Всю жизнь читаю с удовольствием мемуары записных красавцев.) Ни в артистах, ни в моделях, ни в чьих-то протеже не замечен. Привык быть такой один, с похожей на себя толпой не смешиваться. Потому что самые кучерявые козлятки висят на вешалках шубками из каракуля только родившись. А уж самые медлительные из стада, самые последние по прыти тут воистину станут первыми..
Я никогда не думаю о своей красоте и всё чаще посмеиваюсь над прадедом-лжегармонистом, обожавшим свою привлекательность. С этой шаткой бумажной хризантемкой, прилепленной к фуражке, он заранее любит себя в кадре... Смешной мой предок, отступник от нашей ледяной крови, женатый пять раз. Так и не передавший своей красоты никому из восемнадцати законных детей. Не отразившийся нигде, кроме растерянных фотокарточек и схлопнутых до серой толпы массовок для журналов в синематографах. (Их показывали не для глаз, а для задов. Перед шлягерами с Мэри Пикфорд, пока зрители рассаживались, перекрывая спинами луч от "крутилки".) Оставшись - при своём веселье, жизнелюбии, лукавстве - ни с чем, он обратился в нежить без души и вернулся во мне не человеком. Слишком поздно, безрадостно и глупо.
Когда проще всего избавиться от тела оказалось у всех на виду, то проблемой стало уйти потом. Так, чтобы все увидели не меня. Тогда-то я и вспомнил про свою внешность. Переоделся в модное, причесался по журналу и спокойно прошёл мимо мужиков. Кто-то спросил: инженер наш, что ли, вон идёт? Народ заржал, а мой бойкий дружбанчик ответил: ты такие рожи у инженеров видал? Во! Я тоже такие только в кино видал. Ты не заблудился, артист?
Я молча ускорился. Я знал, что сработает. Они же не бабы.
...К нам на участок бригада художников поступила, свежие вагоны под общий дизайн новой ветки раскрашивать. А среди них девушка, тоже не переросшая обложку. "Кузю" моего помните? Только вот кто он был, помните вряд ли... Кузя был другом Алёнки, даже шоколадка так и называлась, чтобы развеять, значит, последние сомнения запутавшегося потребителя.
Рядом с ней, в близости к ней я больше не мог скрываться. Тайна переставала существовать из-за естественных (вернее, абсолютно неестественных!) причин. Стоя тесно или неподалёку, разговаривая или просто переглядываясь, мы вместе начинали что-то излучать. На нас указывали вытянутые руки, вокруг смыкались незнакомцы, принимаясь обсуждать, снимать, хохмить, подначивать к поцелуйкам..
Я опять, как в школе, начал находить номера телефонов в капюшоне собственной куртки. Непонятные девушки снова, как в институте, провожали меня домой или ждали уже там, скандаля и деля меня, будто одну на всех шоколадку.. Делаясь неприятными до желания спустить их всех кубарем с лестницы.
Такого я уже переел!! Облопался сластями обожания до икоты! Лишний раз глазами на попутчицу, соседку, коллегу не сверкнул! Через день выслушивал в разных кафешках за отказы девушкам в подсадках за свободный столик. Молодость положил на тяжелейший труд - выглядеть обыкновенно. И тут не ленился, стремясь к какой-то цели впервые в жизни! Под землю, как медведка, закопался, уйдя в метрострой. Нутром отдыхал в мужском коллективе, прячась за спецовку, каску и очки.
Почему она нашла меня здесь?! Там, где осталась насовсем.
Какой косыночкой с приснопамятной обёртки закрыть эти невидящие глазищи? Где взять столько фольги?., чтобы замотать её в хрустящий саркофаг, оставить нетронутой в сияющей усыпальнице под бегущими через века поездами.
Сколько какао-порошка понадобится - засыпать одну самую чёрную жилку на этой молочной шее?
Я не знаю.
...Скажете, что Кузя на обёртке страшный? Я тоже так считаю. Но по типажу похоже на меня вышло. Только я - удачная версия иллюстрации. По-настоящему красивый. В прадеда своего ведь пошёл - не в шоколадку же.