День памяти поэта
В этот день, 14 апреля 1930 года не стало великого поэта – Владимира Владимировича Маяковского. Эта боль, боль утраты, она действительно передается из поколение в поколение. «В горле горе комом», когда вспоминаешь об этой потере. Кажется, что это был единственный человек на земле, который действительно знал, «Что такое хорошо и что такое плохо», такого человека как он фатально не хватает в наше бурное время. Когда его не стало, образовалась колоссальная пустота – пустота в газетах и журналах, пустота на улицах, пустота в сердцах людей. И эта пустота, она существует до сих пор, просто мы к ней привыкли, не замечаем ее, а она есть и некому и не чем ее заполнить.
Официальная версия гибели Маяковского – самоубийство. Но подчеркнем слово «версия» и сегодня, когда на нас не довлеет советская цензура, позволим себе в ней сильно усомнится. А сомневается нас заставляют многие факты случившиеся в тот роковой день и последующие. Вообще эта история покрыта мраком тайны, единственный человек который мог бы пролить туда свет – Вероника Полонская, последняя любовь поэта, бывшая с ним рядом в последние минуты его жизни к сожалению унесла эти знания с собой в могилу.
Неблагоприятная обстановка вокруг Маяковского стала скапливаться задолго до апреля 1930 года. Можно перечислить множество «если бы не…», то трагедии бы не случилось (при желании причинно-следственные связи, можно вообще дотянуть от сотворения мира) и так же можно проследить те ниточки, которые к ней привели.
Маяковский запомнился нам как поэт революции, воспевающий новую советскую власть, новый мир. Однако до конца ли жизни он верил в эти идеалы? Многие знают, что Маяковский хотел следом за поэмой «Хорошо», написать поэму «Плохо» и по некоторым свидетельствам она была написана, но уничтожена самим автором из-за страха что его может арестовать, на этот раз его же любимая советская власть. Можно считать, что частично замысел поэмы «Плохо» вылился в ряде его сатирических стихотворений последних лет («Помпадур», «Критика самокритики», «Трус», «Подлиза» др.). Судя по тому что, за эту безобидную сатиру его не заключили под стражу, замысел поэмы «Плохо» был более широк. Даже шире «Клопа» и «Бани», которые советская цензура проглядела просто чудом!
В «Клопе же есть перефразированные строчки из стихотворения Ивана Молчанова:
«Шел я верхом,
шел я низом,
строил мост в социализм,
не достроил
и устал
и уселся у моста́.
Травка выросла у мо̀ста.
По мосту́ идут овечки.
Мы желаем
очень просто
отдохнуть у этой речки...»
И это тоже Маяковский!
Не будем его винить, каждый из нас был когда либо в заблуждениях, в конце концов в советской власти разочаровались многие, но не всем это стоило жизни. Дабы не быть голословным, приведу отрывок из воспоминаний художника-эмигранта Юрия Анненкова из его книги «Дневник моих встреч» (книга уникальна тем что не подверглась советской цензуре, так как вышла в свое время за границей, куда советские руки дотянутся просто так не могли):
«В последний раз я встретил Маяковского в Ницце, в 1929 году. Падали сумерки. Я спускался по старой ульчонке, которая скользила к морю. Навстречу поднимался знакомый силуэт. Я не успел еще открыть рот, чтобы поздороваться, как Маяковский крикнул:
— Тыщи франков у тебя нету?
Мы подошли друг к другу. Маяковский мне объяснил, что он возвращается из Монте-Карло, где в казино проиграл все до последнего сантима.
— Ужасно негостеприимная странишка! — заключил он.
Я дал ему «тыщу» франков.
— Я голоден, — прибавил он, — и если ты дашь мне еще двести франков, я приглашу тебя на буйябез.
Я дал еще двести франков, и мы зашли в уютный ресторанчик около пляжа. Несмотря на скромный вид этого трактирчика, буйябез был замечательный. Мы болтали, как всегда, понемногу обо всем и, конечно, о Советском Союзе. Маяковский, между прочим, спросил меня, когда же наконец я вернусь в Москву. Я ответил, что я об этом больше не думаю, так как хочу остаться художником. Маяковский хлопнул меня по плечу и, сразу помрачнев, произнес охрипшим голосом:
— А я — возвращаюсь… так как я уже перестал быть поэтом.
Затем произошла поистине драматическая сцена:
Маяковский разрыдался и прошептал едва слышно:
— Теперь я… чиновник…
Служанка ресторана, напуганная рыданиями, подбежала:
— Что такое? Что происходит?
Маяковский обернулся к ней и, жестоко улыбнувшись, ответил по-русски:
— Ничего, ничего… я просто подавился косточкой.»
Увы, советскую власть нельзя было назвать беспечной и вскоре в ней нашлись более внимательные люди. За Маяковским установилась еще более тщательная слежка. Доподлинно известно, что квартира Бриков в Гендриковом переулке была отделением ЧК, а сами Брики агентами ОГПУ. На литературных вечерах и встречах участников ЛЕФа собирались не только люди искусства, за всем происходящим наблюдали неусыпные глаза чекистов.
Маяковский хотел застрелится сам но передумал!
В последний год жизни, на Маяковского так же действовало глобальное давление общественности. Критики на перебой ругали «Клопа» и «Баню», говорили, что «поэт исписался». Несмотря на то что так же в печати появлялись и положительные отзывы о его пьесах, отрицательные оказывали большее воздействие. Самые первые постановки «Бани» вышли действительно неудачными и не отражали авторского замысла в полной мере. На одном из выступлений Маяковскому пришла записка «Все великие кончали жизнь самоубийством, когда же вы застрелитесь?!» Разве можно было такое писать! Маяковский был очень чувствительный человек и принял записку слишком близко к сердцу.
В начале 1930 года Брики укатили в долгую заграничную поездку к родственникам. Маяковский остался совсем один. К тому времени он уже ушел даже из РЕФа разругавшись с бывшими товарищами. Нечасто бывали у него посетители в его рабочем кабинете на Лубянке. А редкие гости слышали в тот момент от него неожиданное откровение «Я самый счастливый человек в советском союзе – должен застрелится», но никто тогда серьезно этих слов не воспринял. «Предсмертная записка Маяковского» (ставим кавычки так как авторство Маяковского в ней под большим вопросом) была датирована 12-м апреля. Вероятно, что то помещало в тот день поэту осуществить свой мрачный замысел. И вскоре он изменил свое решение, он решил – жить.
К сожалению его решение никак не могло повлиять на решение чекистов. Маяковский становился опасен, его нужно было «убрать».
Вечером 13 апреля Маяковский был приглашена на вечеринку у тогда еще молодого, но уже довольно известного писателя Валентина Катаева и сначала он не хотел приходить, но ему сказали, что там же будет его возлюбленная – Вероника Полонская с мужем. И Маяковский отправился туда, прихватив с собой личный браунинг, чего же он боялся на такой мирной вечеринке?
Утро, 14 апреля. Маяковский привез Полонскую к себе на Лубянку. Он встал перед ней на колени умоляя бросить мужа и остаться с ним. Он хватался за нее как утопающий за соломинку, он не хотел умирать.
Как показало вскрытие, выстрел был произведен сверху вниз. Будто бы кто-то стрелял, пока Маяковский стоял на коленях. Пуля попала в сердце и не прошла насквозь, она застряла под ребрами. На месте происшествия у ног поэта был найден маузер и пуля извлеченная из его тела, тоже была выпущена из маузера. Однако в тот же день маузер куда-то пропал и к делу был прикреплен личный браунинг поэта. Вероника Полонская давая показания следователю, говорила, что она якобы резко отказала Маяковскому и поэтому он застрелился. А позже в воспоминаниях она писала, о том что дала согласие на совместное проживание с Маяковским, но в тот день остаться с ним не могла, так как опаздывала на репетицию и хотела рассказать обо всем мужу.
Тело Маяковского кремировали 17 апреля 1930 года. Возможно, что и кремацию провели не случайно, а для того что бы замести следы и никто не провел эксгумацию и повторное вскрытие.
Так не стало великого поэта. И после Маяковского было много хороших, талантливых писателей и поэтов, но не было среди них гениальных! Ушла эпоха. Эпоха ушла вместе со смертью Маяковского и никогда больше не вернется.
Владимир Босин.