Декольте. Глава 1
Последнее, что я запомнил – это скрип рычага гильотины. Уверен, что моя лохматая башка опрокинула вонючий тазик, предполагавший её поимку, скатилась по ступенькам эшафота под улюлюканье толпы и была такова. Мужик с мешком на голове, скрывавшем его пропитую физиономию, пялился на облако. Его взгляд, я уверен, был также туп, как и лезвие его подруги правосудия. Я увидел его краешком глаза, когда меня, как, ей-богу, мешок картошки волокли к моим последним минутам. Он мне не понравился с первого взгляда. Было в нём что-то отвратительное. Обрюзгший мудак.
Пока я, как подобает мешку, волокся; всей своей задницей ощущая пинки доблестных гвардейцев, я не знал о чём мне подумать. Поэтому я думал о маме и папе. Когда меня порол отец – было больнее.
Мою шею зафиксировали под национальной бритвой и я подумал, что теперь я ближе всего в своей жизни приблизился к Марии-Антуанетте. Всегда мечтал её трахнуть. - Может быть именно этот полудурок с мешком на голове нажимал на этот же самый скрипучий рычаг. Думал я. - Нет, то королева, тогда рычаг должен был скрипеть под рукой кого-нибудь не такого, как этот обрюзгший мудак. То ли дело я. На этом мои мысли, к моему сожалению, обрубаются.
Вероятно, вам интересно, как я здесь оказался? Здорово, вам интересно! Тогда слушайте.
Рассказываю, как сам помню. Рассчитываю не утомить вас подробностями, но думаю, что всё, что я вспомню, так или иначе держало меня за руку и вело к плахе. Как и что угодно другое из вашей жизни, о чём вы можете помнить, всенепременно приведёт вас куда-нибудь, надеюсь к лучшему месту, хотя, мне всё равно.
Зачали меня во Франции, в маленьком городке -Безансон, в 1799 в день взятия Бастилии. наверное, под возгласы матушки «Да здравствует свобода!», - так я себе это представляю. Так украшаю идею себя. На рубеже столетий миру явился я – Артур. Видимо, в честь картавости моих родителей.
Моим отцом стал обедневший дворянин, а мама была то ли балериной, то ли куртизанкой. Я слышал разные версии, иногда от одних и тех же людей. Лично поинтересоваться не удалось. До 4 лет я не говорил. Сплетничали, что я отсталый. На мой пятый год, аккурат, в день коронации Бонапарта, тиф одолел мою мать. Тиф был тем ещё мудаком.
Вскоре, папа нашёл мне новую маму, потом ещё одну, потом я сбился со счёту. Передо мной зачем-то оправдывался, как будто я что-то понимал. Объяснял, что женщины – лишь плоть, а настоящая его любовь – революция, и только; и, обещал, только ей верен останется. Поборник свободы хуев.
В целом, мне кажется, человеком он был не плохим, даже кормил меня до определённых пор. Потом перестал, но он и не обязывался, дырок в моих ботинках никогда не было. Что ещё можно требовать от любимого отца? Я и без того обязан существованием. Будь мы львами, например, он бы вовсе, мог меня сожрать и забрать к себе всю любовь своей жены. А я вот – не надкусанный даже! Мама была неприкосновенна, он вообще ей как-то по-особому дорожил. Как коллекционной посудой в серванте. Мама была Неприкосновенна, вероятно, в любых смыслах, которые вы можете сочинить прямо сейчас.
Мы не в ответе за тех, кого мы родили, тем более отцы, у них даже сисек нет, а что они вообще могут дать, верно? Без сисек-то.
Спасибо, что дочитали до этого момента. Дайте, пожалуйста, знать, если как-нибудь оценили мой слог и вам было интересно.