Черныш⁠⁠

Прошлая глава:Черныш

Глава 4

Свеча горела тишиной. Той самой, что бывает между ударом сердца и следующим вздохом. Я нёс её в зубах, и холодный свет лился на песок, но следов не оставлял. Он струился вперёд, указывая путь. Не как дорога. Как нить, которую кто-то наматывает на клубок.

Я шёл обратно. Но это был не тот берег. Вода ушла, открыв не тротуары, а лес. Не из деревьев. Из мачт и рей. Корабли, давно уснувшие на дне, теперь стояли, обнажённые, как скелеты. Их борода была из тины, а глаза-иллюминаторы смотрели пусто. Ветер гудел в их щелях, и этот гул был похож на стон. Не боли. Удивления. Они проснулись и не узнали мира.

Свет свечи ложился на почерневшие доски, и они на мгновение оживали. Я видел отсветы старых красок, слышал отголоски скрипа снастей и криков чаек. Но это длилось лишь мгновение. Память была слабее забвения.

Пуговица на моей шее (я снова привязал её, чтобы нести свечу) вдруг дёрнулась. Не сильно. Как будто кто-то осторожно потянул за невидимую нить. Я остановился. Передо мной лежал большой камень, похожий на трон. На нём сидел кто-то. Не человек. Не кот. Птица. Большая, серая, с клювом, похожим на обломок кинжала. Её глаза были закрыты, но она видела меня. Я чувствовал это.

— Ты носишь свет, который не греет, — прозвучало у меня в голове. Голос был скрипучим, как несмазанные петли.

— Я ношу то, что дано, — ответил я мысленно.

— Ему дано. Ты — лишь мост. Мосты не выбирают, куда вести. Но ты выбрал нести.

Птица медленно открыла глаза. Они были цвета старого льда.

— Они просят слишком много, — сказала она. — Те, кто в памяти. Они хотят, чтобы их пели. А ты не умеешь петь. Ты умеешь только помнить. Этого мало.

Она спрыгнула с камня и подошла ко мне. Её походка была неуклюжей, но в ней была странная грация.

— Зачем ты здесь? — спросил я.

— Я страж. Тот, кто стирает. Ветер стирает следы на песке. Я стираю имена из ветра. Чтобы он не стонал от их тяжести.

Она посмотрела на свечу.

— Этот свет... он зовет обратно. Он будит тех, кто должен спать. Ты нарушаешь порядок.

Я не ответил. Что я мог сказать? Я был котом. Порядок котов прост: еда, сон, тепло. Этот порядок был чужим.

— Они не хотят покоя, — сказал я наконец. — Они хотят, чтобы их помнили.

— Помнишь — значит, держишь. Держишь — значит, мешаешь идти дальше. Река должна течь. Память должна уходить. Как вода.

Она взмахнула крылом, и песок вокруг нас взвился вихрем. В нём мелькали лица — те самые, что я видел в яме. Анна, другие. Они кричали беззвучно, их рты были раскрыты в немом ужасе.

— Видишь? — скрипнул голос птицы. — Они не благодарны. Они в ужасе. От памяти. От того, что их вытащили из небытия.

Вихрь улёгся. Птица смотрела на меня, и в её ледяных глазах не было ни злобы, ни сожаления. Только долг.

— Отдай мне свечу, — сказала она. — Я дам тебе забвение. Ты уснёшь и не будешь видеть этих снов.

Я подумал о тёплом подвале. О сметане в блюдце. О простом кошачьем сне, где нет ни памяти, ни долга. Это было так близко. Так возможно.

Но тогда я вспомнил пустые глаза девочки из собора. И её песню. Её не пели, её помнили. И этого было достаточно, чтобы вода не унесла её окончательно.

— Нет, — сказал я. Одно слово. Внутри меня. Но птица услышала.

Она наклонила голову.

— Тогда иди, мост. Но знай: чем дальше, тем тяжелее будет твоя ноша. Свет привлекает не только память. Он привлекает тени. Те, кого забыли намеренно. Они голодны. И они идут за тобой.

Птица расправила крылья и взлетела. Её тень на мгновение закрыла луну, а затем исчезла. Я остался один. Со свечой. С памятью.

Я пошёл дальше. Свет свечи теперь был не таким ярким. Он будто сгущал тьму вокруг, делая её плотной, живой. Я чувствовал, как за мной наблюдают. Не люди. Не птицы. Нечто, не имеющее формы. Тени забвения.

Они шли за мной по краю света, беззвучно шелестя, как сухие листья. Они хотели этого света. Они хотели, чтобы я обернулся.

Но я не оборачивался. Потому что мосты не оглядываются. Они просто ведут вперёд. Туда, куда должна прийти память.