Черчение
Я смотрел, как папа чертит свои огромные чертежи и мне казалось, что ничего серьёзнее и, одновременно, красивее в жизни я уже не увижу. Это завораживало. Завораживало ещё и от того, что я ничего в них не понимал. А разобраться хотелось. Очень. «Вот начнётся у нас черчение, - думал я - разберусь и буду помогать папке».
И вот, наконец, начался учебный год и всего четыре дня, согласно расписанию, оставалось до первого урока черчения. Вести его поставили трудовика. Это был такой крепкий, жилистый и очень строгий мужик, бывший военный, казавшийся невероятно дисциплинированным и правильным, короче - идеальный чертёжник. Как только он зашёл в класс сразу стало понятно: черчение - это жуть как серьёзно, что в полной мере соответствовало моим ожиданиям.
Трудовик рассказал нам о том, что буквы у чертёжников пишутся особым образом, показал как
и посоветовал… вымочить ластики в бензине - для мягкости. Ну, не было в Советском Союзе нормальных ластиков. И хотя мама принесла мне с работы исключительно мягкий чехословацкий «Кох-и-нор», я всё равно его вымочил согласно инструкции.
На дом трудовик задал нам начертить алфавит. Сначала полагалось начертить рамку, вписать свои данные и только потом приступать к заданию. Старался я невероятно. Решил начертить идеально и с упоением взялся за работу. С первого раза не получилось, зато на четвёртый я был уже алфавитно-чертёжным профи.
В начале следующего урока мы сдали свои работы и трудовик принялся их проверять, комментировать и ставить оценки. Наконец, он дошёл до меня, я замер в предвкушении и… услышал: «Кол!» Я даже не сразу понял, что произошло, меня будто оглушило. Однако, собрав всё своё негодование в кулак, я спросил сквозь зубы: «За что?!»
- Это делал не ты.
- Я!
- Хм…, ну иди напиши при мне что-нибудь, - усмехнулся трудовик.
Я взял карандаш, подошёл к столу, перевернул лист, аккуратно начертил несколько слов и довольный собой убрал карандаш в карман.
- Хорошо, садись… четыре.
- Четыре? - удивился я, - почему??
- Потому что четыре, - раздражённо рявкнул трудовик.
Я вздохнул и сел на место, гадая, что же упустил и что можно было улучшить. В конце урока дежурный раздал наши работы с оценками, я взглянул на свою и… до меня, наконец, дошло: кол не удобно было исправлять на пять, а на четыре он исправлялся запросто.
Так я с удивлением обнаружил, что за грозной маской может скрываться маленькая незрелая душа, которой трудно признавать свои ошибки, особенно когда её называют учителем.