Блудословие. Бабушка. Смерть. Жизнь?
Я, оказывается, о многом не задумывалась, пока не стала матерью. Нет, я, конечно, что-то там себе размышляла, писала в дневник, сочиняла стишки... Всё как положено духовно одарённой девочке. А потом раз, и стала яжематерью. А яжеребёнок регулярно задаёт вопросы, которые не просто заставляют как-то абстрактно задуматься, а вынуждают вполне чётко сформулировать ответы. Не все ответы можно озвучивать детям. Но ведь спрашивают. Смотрят в глаза, ожидая истины в последней инстанции.
Сейчас проще. Сын старше, можно давать ему своё мнение как одно из многих, а не абсолютную родительскую истину. Но думать всё равно приходится.
Кажется, моё сознательное взросление началось с материнством.
Года в четыре сын впервые спросил о смерти.
Я отбрехалась старой байкой. Мол, гусеница, заматываясь в кокон, не знает, что она станет прекрасной бабочкой. Ребёнок, плавая внутри матери, даже не умеет дышать. Но они просто делают следующий шаг. Из того, чем они были - в новое. в иное.
Атеистам тут сложно, да (да не оскорбится никто).
Я ещё тогда пообещала сыну, что когда умру (а родители всегда умирают раньше!), не уйду в "бабочку". Дождусь его, чтобы поддержать. Сколько бы не пришлось ждать. Чем дольше - тем лучше. Пятьдесят, сто лет. На его последнем вздохе я буду стоять рядом, чтобы помочь перейти в новое состояние.
В четыре года сына вполне устроило это объяснение.
В прошлом году у моей бабушки случился инсульт.
Она родилась в 1931-м. Колхоз. Мать в колхозе. Отец погиб где-то под Москвой. Я так и не смогла найти где, не смотря на все современные сайты и поисковые группы. Мали ли тогда было Черняевых? Прадед ушёл на войну. Не вернулся. Младший его ребёнок умер в детстве. Со старшей нас развело время. Средняя - моя бабушка.
Колхоз. Техникум. Замужество. Работа в пимокатке. Бабушка была швеёй. Она шила одежду, валяла валенки. А ещё они делали венки и цветы на похороны. Для меня и сейчас, столько лет спустя после детства, бумажные цветы - это бабушка, сказки, блины. Жизнь.
Дед умер ещё до меня. И до моей старшей сестры. Он был электриком. Тянул провода по всей Сибири. А дома пил. Бил жену и дочь. И читал книги. И рисовал.
Я так и не научилась рисовать. И сестра тоже. Но все мы любим книги:)
Бабушка похоронила мужа ещё молодой. И больше так никогда и ни с кем не сошлась. Моя мама вышла замуж, привезла мужа в дом. Они родили двух девок - сестру и меня.
Я помню, как мы делали бабушкин дом. Как мешали навоз с глиной в корыте (его надо было топтать ногами, пока не заблестит и не станет однородным). Этим мы мазали стены. Это была шпатлёвка.
Бабушка была очень красивой. Карие глаза, длинные черные волосы, статная фигура.
Я не помню сколько мне было, когда мы мазали стены говном и обшивали поверх дранкой. Я помню лето, которое я провела, топчась в корыте. Мне не часто доверяли тогда работу, так что я была счастлива. Это я помню.
Маме с папой дали квартиру. Они были преподавателями в техникуме и им дали двушку. В ней не было удобств. Питьевую воду отец таскал ведёрками. В туалете тоже стояло ведро - его надо было выносить каждый день. Для умывальника у нас был кран из батареи.
Но было два телевизора и пианино. Мы с сестрой вымучивали на нём Баха и Моцарта.
А к бабушке я ходила после школы по пятницам. Она стряпала блины и варила невкусный суп. И учила меня играть в карты. В дурака, в пьяницу. А потом мы смотрели Поле чудес. Сначала с Листьевым, а потом с Якубовичем. Лежали на одной кровати перед чёрно-белым телевизором и спорили о загаданных словах. Обижались друг на друга.
Это были наши с бабой вечера.
В субботу приходили родители в баню. Сестра, наверное, тоже приходила. Странно, я не помню, почему она не приходила по пятницам. Она старше меня на четыре года - у неё своя память.
Мы росли. Получили новую квартиру. Баба приходила для её отделки и просто посидеть. Я перестала приходить к ней по пятницам, но каждую субботу мы ездили к ней в баню.
Потом переезд. Мы продали бабушкин дом вместе с баней. Обменяли его на надежду и трехкомнатный домишко. Там сестра только начинала работать в чужом городе. Я училась в институте, но куда более активно постигала философию панка. Мы жили с бабой в одной комнате.
Потом второй переезд.
Мы строили дом с учётом бабиных требований: отдельный вход, своя комната, свой туалет. Она до последнего стирала своё бельё в бане вручную и готовила себе сама.
Я родила сына в 24-е года. В 25-ть я получила лучший подарок в своей жизни - глаза. Мне его сделала баба. Я с шести лет в очках. Она подарила мне лазерную коррекцию. Теперь у меня зрение - единица. Подарок мне на четверть века. Сын удивляется, видя фото меня с ним - в очках.
Я вышла из декрета, когда сыну было полгода. Я не выдержала дома. С ним сидела бабушка. Прабабушка. Нянчила второго правнука (племяш родился куда раньше, но это уж слишком долго рассказывать. Моя история. Рассказываю про своё).
В позапрошлом году у бабушки случился инсульт.
Нам его не диагностировали. Мы возили её в платную клинику на МРТ, там и подтвердили опасения. Бабушка не узнала старшую внучку, мою сестру, которая помогала ей пройти процедуру.
Так для нас начался конец.
Он длился не долго.
Бабулю окончательно скосило летом, после чего она закончилась.
Был острый тромбоз нижних конечностей. Нас увезла скорая. Врач очень делал вид, что согласие на операцию и возможную ампутацию ног даю не я, а бабуля. Я подделала её подпись. Она говорила про то, какой у неё красивый муж.
Обошлось без ампутации. Чистка вен и неделя в больнице. Я, сестра, зять, сменная сиделка за деньги посуточно. И осознание, что всё. Осталось время доумирания.
Бабушку выписали домой.
Отдельный вход в её половину дома мы закрыли. В стене в коридоре между нашими половинами - выпилили дверь (да-да, старый мем. Мы это сделали осенью, болгаркой). Мама (её дочь) - сердечница, физнагрузки противопоказаны. Мама приходила к ней разговаривать, потом плакала, не в силах помочь и исправить. Папа её кормил. Я меняла подгузники.
Врачи не приезжали. Старость. Умирание.
Огромный пролежень я училась лечить в интернете. Мне помогал десятилетний сын. Папа держал бабушку, ребёнок светил фонариком и подавал бинты и лекарства, я резала без анестезии свою бабушку, убирала гниющие ткани. Бабушка звала маму.
На прошлый новый год сын сделал ей подарок. Пластиковый шар из двух половинок, в который положил конфеты, маленькую открытку и игрушку.
Сын меня спросил перед Новым годом с непредвзятой детской жестокостью: зачем я делаю ей подарок? Я ответила: потому что мы живы и мы любим. Он сделал.
Бабушка умерла на старый новый год.
Утром четырнадцатого меня разбудил мамин крик и папина шепчущая просьба проверить пульс. Родители пытались быть сильными, но им плохо получалось. Я проверила пульс, вызвала медиков на констатацию смерти и позвонила сестре. Она у нас - самая крепкая. Впрочем (прости, Свет) даже не она, а её муж. Я свалила на них оставшееся от бабушки: похороны, приборка. Их двое. Они любят друг друга. Они взрослые. Они справились. Я, боюсь, так и не повзрослела, чтобы справиться. Я плакала по Полю чудес, картам и блинам.
Сыну, чтоб не мешал, отдала в те дни на растерзание свой комп. Компьютерные игры отлично отвлекают современных детей. Вечером он плакал в своей кровати. Не отвлёкся. Теперь его, по маминым сумбурным отговоркам, за чертой жизни ждёт ещё и прабабушка. И она очень надеется, что ждать придется долго.
Тяжело объяснять детям, что такое смерть. Племяшу я не объясняла, не моя зона ответственности. Уверена, что сестра с этим справилась. Со своими детьми - страшнее. Как заложить в голову факт о том, что и ты умрёшь? И, если повезёт - то вот так, в своём доме, в тепле, в заботе. Пусть и уже обреченным.
И да, всем поклонникам эвтаназии. Без обид, сама такой была, верящих в желание смерти. Я бабу бинтовала и переодевала всего полгода (с лета. наверное, с лета. В больницу с ногами её увезли на день рожденья, на 25-е июля). Она терялась с каждым днём всё дальше. Мы заканчивали процедуры по лечению пролежней и перебинтовке послеоперационных швов, укрывали её одеялам. Вытирали кашу с подбородка. Смывали говно со стен. И она, не помнящая ни правнуков, ни внучек, ни дочь, ни жизнь, бормотала - не хочу умирать. И мы давали ей жизнь столько, сколько могли. Просто... Она смогла не долго.
Сегодня сын опять спросил про смерть. Как баба Маша - это не больно? Это не больно, ответила я. Это самое нормально, что может получить человек - медленное угасание и непонимание происходящего. Естественная смерть. Надеюсь, бабе было действительно легко. Верю в это.
Надеюсь, я была права.
Верю?
Её звали Мария Григорьевна.
На этой фотографии меня ждут домой.
Я всегда буду помнить.
