Багеровский Ров 1941 год, Аджимушкай 1941-42 год⁠⁠

В Багеровском рву под Керчью были расстреляны около 7 тысяч человек, в основном, евреи. Материалы советской комиссии по расследованию преступлений фашизма были представлены на Нюрнбергском процессе. Уничтожение евреев в Керчи было проведено в ноябре – декабре 1941-го в рамках массовых расстрелов в предместьях и окрестностях других крымских городов. Принципиальное отличие заключается в том, что Керчь была временно освобождена советскими войсками, и злодеяния, учиненные нацистами и их пособниками, были задокументированы в январе – феврале 1942-го.

Предполагаемое количество жертв керченских расстрелов было впервые обнародовано в западной прессе 5 января 1942 года со ссылкой на корреспонденции ТАСС, а также в газете «Правда»: «Всего в Керчи фашистскими мерзавцами, по предварительным данным, было убито до 7000 человек». Информация в «Правде» была опубликована за день до выпуска и за два дня до публикации так называемой ноты Молотова от 6 января 1942 года, в которой Народный комиссар иностранных дел указал на преступления нацистов в Керчи и привел цифру в 7000 жертв.

Это была единственная нота советского правительства за все годы войны, в которой говорилось не только об убийстве мирных советских жителей, но и конкретно о еврейских жертвах. В ходе следствия установлено, что организатором багеровского расстрела был фельдмаршал Эрих Манштейн. Именно он подписал зловещий приказ №4.

После окончания войны преступник был приговорен британским трибуналом к 18 годам тюрьмы «за недостаточное внимание к жизни гражданского населения». По состоянию здоровья был отпущен на свободу через 8 лет.

16 ноября 1941 года фашисты заняли Керчь и стали наводить в городе свой новый порядок. В течение первых дней декабря 1942 года тысячи евреев были расстреляны членами зондеркомманды 10Б (айнзатцгруппа Д) при участии местных охранников («хиви») и стрелков 46-й пехотной дивизии вермахта. В декабре 1941-го через несколько дней после массовых расстрелов у Багеровского рва нацистские власти выпустили приказ № 5, согласно которому «все евреи, проживающие еще в городе Керчи и в ближайших местностях, должны немедленно явиться по указанному адресу. Керченский городской комитет обороны возглавил первый секретарь горкома Наум Абрамович Сирота.

Его воспоминания легли в основу книги «Так сражалась Керчь». Есть там и страницы, посвященные Багеровскому рву. Правда, «еврейский вопрос» тогда старались не афишировать. На скромном памятнике неподалеку также говорится только о «мирных советских гражданах». «24 ноября (1941 года – ВО) фашисты приказали жителям Керчи и ее окрестностей в трехдневный срок зарегистрироваться.

Регистрация проходила в помещениях городской управы и гестапо. Фашисты грабили людей, снимали кольца, часы.

О поголовной регистрации всех евреев был выпущен отдельный приказ.

28 ноября был вывешен новый приказ:

все зарегистрированные в гестапо должны 29 ноября, с 8 часов утра до 12 часов дня, явиться на Сенную площадь, имея при себе трехдневный запас продовольствия.

Свыше семи тысяч человек собралось 29 ноября на площади. Здесь были юноши и девушки, дети всех возрастов, глубокие старики, женщины, люди всех национальностей, особенно много евреев. Всем им предложили сдать ключи от своих квартир, записали адреса и забрали ценные вещи: часы, кольца, деньги, сапоги, валенки, ботинки, костюмы. Снимали и пальто, несмотря на холод. Затем в фашистской тюрьме начался для них ад, о котором и подумать страшно. В специальных камерах пыток фашисты изощренно мучили беззащитных, ни в чем не повинных людей: ломали им руки, вспарывали животы.

(Многих женщин и девочек-подростков, отделили от остальных заключенных, заперли в отдельные камеры, где несчастные подвергались особо утонченным пыткам - их насиловали, отрезали им груди, вспарывали животы, отрубали руки, ноги, выкалывали глаза. 30 декабря 1941 года красноармейцами во дворе тюрьмы была обнаружена бесформенная груда изуродованных голых девичьих тел, дико и цинично истерзанных гитлеровцами). Во дворе тюрьмы фашисты оборудовали сарайчик, в котором держали стаю голодных овчарок. Кормили их... живыми людьми. Обреченных вталкивали в сарай, и свирепые собаки тут же загрызали их. 2 декабря оставшихся в живых арестованных на машинах отправили к Багеровскому рву и расстреляли. Первыми на расстрел вывозили женщин, детей и стариков. Потом юношей, мужчин покрепче; им связывали руки, завязывали глаза. Сцены одна трагичнее другой происходили у Багеровского рва: жены прощались с мужьями, матери с детьми.

Когда наши войска в конце декабря 1941 года вернулись в Керчь, страшное зрелище предстало перед воинами, перед керчанами. Ров у поселка Багерово – километр в длину, четыре метра в ширину, глубиной в два метра – был заполнен трупами женщин, детей, стариков, подростков. Вот лежит молодая женщина, крепко прижимая к груди ребенка, аккуратно завернутого в светлое одеяльце; рядом – девочка лет восьми и пяти-шестилетний мальчик. Их руки судорожно вцепились в платье матери. Вот, словно ища спасения, малыш уткнулся в колени матери; и еще, и еще зверски убитые...

Подробности чудовищного преступления фашистов в Багерово стали известны от немногих, уцелевших после этой кровавой расправы. Невредимым посчастливилось выбраться из Багеровского рва двадцатилетнему Анатолию Бондаренко. Вот что он рассказал: «Когда нас подвезли к противотанковому рву и выстроили возле этой ужасной могилы, мы еще думали, что нас привезли сюда, чтобы засыпать ров землей или копать новые окопы. Но когда уже раздались выстрелы из наведенных на нас автоматов, я понял, что нас расстреливают. Кинулся в яму, притаился между двумя трупами и так в полуобморочном состоянии пролежал до вечера. Лежа в яме, я слышал, как некоторые раненые кричали жандармам, добивающим их: «Добей меня, мерзавец! Не попал, негодяй, еще бей!» Когда убийцы уехали, кто-то крикнул из ямы: «Поднимайтесь, кто живой». И мы вдвоем начали раскидывать трупы и вытаскивать живых. Я был весь в крови. Над рвом стоял легкий туман и пар от остывавшей теплой груды тел, крови и последнего дыхания умирающих.

Мы вытащили Ф. И. Науменко и моего отца, но отец оказался убитым наповал разрывной пулей в сердце. Поздно ночью мы добрались к своим знакомым в поселке Багерово, и там я дождался прихода Красной Армии».

А вот еще одно свидетельство: «Я, Вайнгартен Иосиф Соломонович, – мастер рыбокомбината города Керчи. Родился в 1892 году, живу на Первой Митридатской улице, дом № 82. 29 ноября 1941 года по приказу гестапо я вместе с женой явился на Сенную площадь. Кроме нас, туда явилось много людей, целыми семьями, с грудными детьми. С площади нас отправили прямо в тюрьму. 2 декабря нас вызвали в канцелярию тюрьмы, записали фамилии, отобрали вещи, а затем партиями начали сажать в грузовые машины, при этом заявляя нам, что мы едем в колхоз. За городом, вблизи станции Багерово, около противотанкового рва, машины остановились. Здесь нас окружили и велели идти в ров, в то же время отделяли от общей толпы по 5-6 человек и тут же начали расстреливать в спину, а остальные ждали своей очереди. Меня расстреливали вместе с женой, я находился в таком состоянии, что не слышал выстрелов, но почувствовал боль в руке и в боку.

Затем на меня начали сыпать землю. Ночью, когда я очнулся, то увидел звездное небо, затем я начал шевелиться и увидел рядом труп своей жены. Напрягая силы, я выполз из рва и дополз к каким-то строениям. Здесь я потерял сознание. Придя в себя, я добрался до колхозного дома. Колхозник Тимошенко оказал мне первую помощь. Потом я добрался до города и скрывался у знакомых до прихода Красной Армии».

У этого ожившего мертвеца осталось на руках двое маленьких детей, которых сумели спасти соседи…

Советские войска первого эшелона высадки десанта в район Керчи увидели Багеровский ров 30 декабря 1941 года. В начале января 1942 года на это место прибыли следователи и фотожурналисты.

Фрагмент из «Акта Чрезвычайной Государственной Комиссии о злодеяниях немцев в городе Керчи», представленного на Нюрнбергском процессе под названием «Документ СССР-63»: «…Местом массовой казни гитлеровцы избрали противотанковый ров вблизи деревни Багерово, куда в течение трех дней автомашинами свозились целые семьи обреченных на смерть людей. По приходу Красной Армии в Керчь, в январе 1942 года, при обследовании Багеровского рва было обнаружено, что он на протяжении километра в длину, шириной в 4 метра, глубиной в 2 метра, был переполнен трупами женщин, детей, стариков и подростков. Возле рва были замерзшие лужи крови. Там же валялись детские шапочки, игрушки, ленточки, оторванные пуговицы, перчатки, бутылочки с сосками, ботиночки, галоши вместе с обрубками рук и ног и других частей тела. Все это было забрызгано кровью и мозгами. Фашистские негодяи расстреливали беззащитное население разрывными пулями…»

В общей сложности в Багеровском рву было найдено около 7 тысяч трупов.

Багеровский противотанковый ров близ Керчи. Местные жители оплакивают убитых немцами людей — мирных жителей: женщин, детей, стариков

Авторское название фото — «Горе»

Для усиления атмосферы на оригинальное фото (с чистым небом) были добавлены хмурые облака

Время съемки: январь 1942

Автор: Евгений Халдей

Фото с чистым небом

Женщина откапывает тело убитого немцами в Багеровском рву

Григорий Берман над телами жены и детей

АДжимушкай

--------------------------------

Вернёмся в 1941 год. Декабрь. Крым. Севастополь ещё обороняется. И ему на помощь планируют прийти наши войска

История тех каменоломен тёмная во всех смыслах, и по праву может считаться достойной памяти вас, наших потомков

Крым. Близ Керчи был и есть небольшой посёлок Аджимушкай, ныне район того же города–героя Керчь. Вроде бы, ничего необычного, за исключением расположенных рядом каменоломен, где веками добывали ракушечник. Там трудился местный народ и создал сотни, тысячи километров подземных ходов, которые хитрыми многоуровневыми сплетениями уходят под землю, и выходят из неё в самых неожиданных местах. Но жизнь этих подземелий изменила война, в нашем случае, Вторая Мировая.

16 ноября 1941 года Красная армия ушла с Крымского полуострова, но в тылу у немецкой армии оставался ещё и не желавший сдаваться Севастополь, который своим упорством держал у своих стен 11-й армию Манштейна, который с группировкой под сотню тысяч вражеских войск в своем тылу не мог полноценно помогать Гитлеру завоевывать Советский Союз.

--------------

По мнению одного из немецких генералов, если бы Керченско–Феодосийская операция не остановилась на отбитой у врага территории, а пошла дальше до Джанкоя (в этом городе находились все продовольственные и оружейные склады Вермахта. Джанкой – самый большой железнодорожный узел в Крыму), то Крым бы пришлось на тот момент вернуть и отступить – воевать было бы не чем. Ведь оголив Севастопольский фронт, (был такой вариант), фашисты сразу бы получили прорыв двух советских армий из осажденного города–крепости

Последнюю атаку провели двенадцатого апреля 1942 года, но всё было бесплодно – наши войска успехов не добились, но положили половину личного состава

Вот, что увидел писатель Константин Симонов, который посетил Крымский фронт за два месяца до трагедии: «Катастрофа произошла через два месяца после того, как я уехал отсюда, из Керчи после неё, задним числом, мне можно и не поверить, но тогда, когда я возвращался из армии сначала в Керчь, а потом в Москву после зрелища бездарно и бессмысленно напиханных вплотную к передовой войск и после связанной со всем этим бестолковщины, которую я видел во время нашего неудачного наступления, у меня возникло тяжелое предчувствие, что здесь может случиться что-то очень плохое. Войск было повсюду вблизи передовой так много, что само их количество как-то ослабляло чувство бдительности. Никто не укреплялся, никто не рыл окопов. Не только на передовой, на линии фронта, но и в тылу ничего не предпринималось на случай возможных активных действий противника.

Здесь, на Крымском фронте, тогда, в феврале, был в ходу лозунг: «Всех вперёд, вперёд и вперёд!» Могло показаться, что доблесть заключается только в том, чтобы все толпились как можно ближе к фронту, к передовой, чтобы, не дай бог, какие-нибудь части не оказались в тылу, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не оказался вне пределов артиллерийского обстрела противника… Какая-то непонятная и страшная мания, с которой мне не приходилось сталкиваться ни до, ни после

7.05.1942 года немцы начали операцию «Охота на дроф». 15.05.42 пала Керчь. Маршал Будённый, глядя на разрозненные действия войск, несущих немыслимые потери, разрешил эвакуацию, и войска ушли на полуостров Таманский. Но были и те, кто принял решение стоять до конца и прикрывать отход основных сил. Вот именно они, самые бесстрашные и опоздали на отходящий поезд. Переправа была завершена, и было только два выхода плен/смерть или каменоломни без подготовки

13000 человек (воины Красной Армии, треть из которых юноши с военных училищ, партизаны ну и местные жители с детьми) ушли в каменоломни.

Первое время бойцы совершали весьма успешные дерзкие вылазки в немецкий тыл. По началу руководство вермахта не мог понять, откуда в тылу внезапно объявляются солдаты противника, но вскоре подземное убежище было раскрыто, и красноармейцы были вынуждены перейти к круговой обороне.

Из тринадцати тысяч защитников Аджимушкая сто семьдесят дней обороны пережили сорок восемь человек. Судьба этих сорока восьми тоже крайне трагична

До Победы никто не дожил.

Все понимали своё место на фронте. Их сюда послали с целью снятия блокады с Севастополя и вместе с моряками уже освободить Крым. Значит им необходимо укрепиться, закопаться в землю поглубже, беречь силы и ждать подмоги, чтобы потом прорваться через линию фронта в город–крепость и сражаться совместно с бойцами Севастополя, а они знали, что Севастополь удерживает целая Армия, кто говорил сто, кто двести тысяч бойцов. Потому всё было по-военному правильно.

Подземелье....Свечей было крайне мало, и они быстро закончились, потому было изобретено следующее: передвигались в темноте по веревкам и проводам – привязывали их к стенам.

Вода – вот истинная драгоценность в катакомбах, и именно её недостаток снова и снова гнал на поверхность отряды с вёдрами. И всё чаще и чаще никто не возвращался. Каждая вылазка за водой сопровождалась кровопролитным затяжным боем. Командир говорил, что за каждое ведро воды они платили ведром крови.

Потери наших солдат при заборе воды были просто катастрофические. Возвращались трое из десяти, если возвращались.

На третий месяц обороны, те, кто шёл за водой уже знали, что шансов вернуться нет, но всё равно шли. Легенда подземелья - медсестра Мария Молчанова. Она несколько раз открыто спускалась к колодцам за водой раненым, держа в каждой руке по ведру. Фашисты, даже какое-то время уважали её беспрецедентное мужество и не стреляли в неё. Но однажды, когда она шла с двумя полными ведрами воды, и ей оставалось всего пару шагов до входа в каменоломни, раздался выстрел. Со слов разведчиков – эта смерть на предателях из батальона «Бергманн»

Да и фашисты вскоре обнесли территорию каменоломен рядами колючей проволоки и расставили по периметру пулемёты. Плюс каждую ночь по определенному графику спускали фонари на парашютах, поэтому над каменоломнями и ночью было светло как днём. Вскоре разведка принесла нехорошие вести. Узнали, что на днях, Манштейн, награждённый за успехи званием фельдмаршала, начнет операцию по ликвидации подземного сопротивления.По подсчётам гитлеровцев группировка в Севастополе около 100.000 и в Аджимушкае около 30.000 бойцов, которые могли изменить ход боевых действий на Южном фронте, если бы ими сумели правильно распорядится отцы-командиры. Потому их надо было ликвидировать любой ценой. Штурм каменоломен начали 24 мая, штурм Севастополя – 7 июня 1942 года.

..начали применять (ежедневно) газовые атаки на обороняющихся. Началась массовая гибель героев подземелья: от газовых шашек, отсутствие элементарных медикаментов, пропитания, воды. Вода, её просили все, особенно дети, высасывая из расщелин с водой мельчайшие камушки и песчинки, но воды не было, и дети умирали на руках у мам. Подземелье. Каменоломни. Холод. Иногда температура падала до плюс шести, и никогда не поднималась выше плюс двенадцати. Люди, особенно старики, теряли контроль над собой и выходили на воздух, где и падали замертво от пуль, которых не жалел немецкий пулемётчик (пулемётные расчеты бессменно дежурили у каждого выхода).

Смерть, массовая смерть от удушья, нет нигде спасения, газ был тяжелее воздуха, поэтому опускался в самые нижние ходы подземелья. Спрятаться было просто негде. Началась паника даже среди военных. Люди пытались прятаться в глубине катакомб, но погибали и там. А первыми смерть забрала самых беззащитных – детей и тяжелораненых. Газ шел безостановочно, по крайней мере так думали те, кто находился в каменоломнях. Через неделю в живых осталось чуть более трех тысяч человек. Трупы лежали повсюду, беспорядочно, как попало и везде.

Найти смерть в атаке и бою стало великим счастьем для бойцов Аджимушкая, но было, практически, невозможно, с каждого входа лился газ ...

Но несмотря ни на что, в подземелье была железная дисциплина. Все были предупреждены: взял что без спроса, не выполнил приказ, утаил что-то после разведки, вылазки – расстрел. Раненому полагалось по норме две столовые ложки воды в сутки, те же, кто мог передвигаться самостоятельно, добывали себе воду сами. Искали места, где со стен капала вода, и собирали её. Командир создал бригаду «сосунов» – физически крепких бойцов, которые должны были находить холодные участки стен и вбирая воздух в себя изо всей силы высасывать капельки воды из камней, сплевывая их в каски. Главным у них был красноармеец Боровой. Так добывали «аджимушкайскую» воду, которая состояла наполовину из слюны с кровью, которая сочилась из расцарапанного языка и десны, и влаги, высосанной из камней. Далее «аджимушкайская» вода поступала в распоряжение командованию для распределения среди детей и тяжелораненых. В сутки один боец мог собрать до литра воды. Но для тринадцати тысяч жителей подземелья – это была капля в море. Её по каплям и выдавали. Детям сорок капель, раненым тридцать. В сутки.

Лейтенант Чиховиев. Он возвращался из разведки боем, вылазка за водой, едой и оружием. И во мы видим, что один из десяти бежит, остальные погибли значит, бежит с винтовкой на перевес, с примкнутым штыком бежит, а на винтовке, как на палке одето два ведра. В одном вода, в другом пшеница.. И вот, когда ему осталось уже несколько шагов – его достает очередь из крупнокалиберного пулемёта. Но он настолько быстро бежал и так хотел донести свой драгоценный груз, что даже простреленный десятком пуль, он добежал и со всей силы воткнул винтовку со штыком в камень, да так воткнул, что штык вошел в породу полностью, да так и остался в скале. На винтовке, как сейчас помню, перед моими глазами, покачивается два ведра, одно с водой, одно с пшеницей, и всё это добро прикрывает своим простреленным телом погибший осетин, который тоже повис на винтовке своей.

Цитата из дневника Сарикова–Трофименко, найденном в каменоломнях в 1944 г.:

«… грудь мою что-то так сжало, что дышать совсем нечем. Слышу крик, шум, быстро схватываюсь, но было уже поздно… Чувствую, что я задыхаюсь, теряю сознание, падаю на землю, кто-то поднял и потащил к выходу. Пришел в себя. Мне дали противогаз. Теперь быстро к делу спасать раненых, что были в госпитале… Вопли, раздирающие стоны, кто может – идет, кто может – ползет, кто упал с кровати и только стонет: «Помогите, милые друзья! Умираю, спасите!»… Я не буду описывать, что делалось в госпитале на Центральной, такая же картина, как и у нас, но ужасы были по всем ходам, много трупов валялось, по которым ещё полуживые метались то в одну, то в другую сторону… Чу! Слышится песня «Интернационала». Я поспешил туда. Перед моими глазами стояли четыре лейтенанта. Обнявшись, они в последний раз пропели пролетарский гимн «За товарища Сталина!». Выстрел. «За Родину! За нашу любимую партию Ленина-Сталина!» Выстрел. Четыре трупа неподвижно лежали. Какой-то полусумасшедший схватился за рукоятку пулемёта «максим» и начал стрелять куда попало».

-----------

После того, как были перекрыты все пути передачи продовольствия сверху, с земли, наступил настоящий голод. Немцы ведь уничтожили всё вокруг, всю траву сожгли, потому что поняли, что мы её тоже едим ... А потом едой, стало всё. Абсолютно всё, кроме людей. Моральный дух был велик. И воины Красной Армии не опустились до уровня зверей. Но голод заставил их идти на лошадиное кладбище и отрывать кости съеденных ранее коней кавалеристов. Сначала их прожигали от гнили огнём, потом перетирали эти жаренные кости в порошок. Потом этот костяной порошок смешивали с «аджимушкайской водой», которую добывали «сосуны» и варили ... Получалась похлебка. Так же в неё шли кожаные немецкие ремни и сапоги, летучие мыши, крысы. Правда, врачи предупреждали, чтобы в похлебке не использовали лапки и головы крысиные, в них больше всего трупного яда ...

В каменоломнях этих самых, до войны были огромные склады. Но на складах хранили только сахар, тонны сахара и немного вина с коньяком. Там же темно, сухо и однообразная холодная температура, потому и хранят в таких местах вино ...

А когда люди кушали сахар без воды, то происходила беда. А его запасли много, так его и пекли, и жарили, и варили, но сахар – это горение организма. А гореть-то нечему было. Сначала человек распухал, потом раздувался, потом умирал в муках нечеловеческих. Многие просили пристрелить их ...

Потому руководителем обороны каменоломен Ягуновым было принято решение – сахар не раздавать. Напомню, что цель пребывания и смысл всех жертв был в одном – ждать, когда придет помощь, и мы все вместе пойдём на помощь защитникам Севастополя. Мы все для этого сюда пришли вместе с десантной операцией. И вот по радиостанции, а у нас она работала только на прием, что-то там сгорело, и мы не могли передавать информацию, нам сообщили 4 июля 1942 года, что Севастополь пал. Войска эвакуировать не смогли.

Аджимушкай погрузился в шок. У всех просто пропал смысл их жизни. С этого момента смерть начала выкашивать в три раза больше людей – уже никто не хотел жить и бороться, как раньше. Понимали, что если бросили Севастополь, то наша подземная армия тоже списана со счетов. Ягунов сначала перестал разговаривать со всеми, а через сутки после падения Севастополя, 5 июля 1942 года в его командирском крыле прозвучал взрыв. Погиб он один. Больше никто не пострадал. Официальная версия, мы её придумали сами, такая была: всё произошло случайно, перебирал оружие и боеприпасы, добытые разведчиками во время удачной ночной вылазки, взял в ослабленные руки гранату, и выронил её случайно. Она упала на каменный пол и взорвалась …

Но мы все понимали, что это не так. В этом мире случайностей нет. У всех в голове был один вопрос:

– Есть ли смысл вести борьбу, когда бросили Севастополь, когда пала Кубань, Ростов, кто мы и для чего мы здесь, обессиленные, обезвоженные, окруженные?

У каждого защитника Аджимушкая пропало всякое желание жить в уже состоявшемся гробу в виде каменоломен. Шансов на победу не было никаких. И это понимал и командир Григорий Михайлович, поэтому тоже ничего не говорил. Потом пришло известие, что немцы на подступах к Сталинграду ... Это было для нас окончательным концом надежды. Неправда, говорил командир, что Надежда умирает последней, тогда, в подземелье, нашу Надежду по имени Севастополь похоронили раньше нас. И мы понимали, что если бросили там около сотни тысяч солдат, то наша группировка, для того же Буденного, не стоит и выеденного яйца. Люди без Надежды начали умирать от малейших царапин. В тех условиях, когда воздух прогревался от дыхания не более чем на двенадцать, иногда на шесть градусов выше ноля, и нет ни воды, ни медикаментов – болезнь убивала за часы...когда была первая газовая атака, то погибло много медиков. Они погибали вместе со своими ранеными, которых бросать было не в русских традициях. Вот их, врачей, не догадались уберечь. В итоге даже сложные операции, например ампутации, (а гангрена начиналась даже после мелкой царапины), бойцы делали себе сами, без наркоза. Истощение к концу обороны было таким, что вот если тебя пуля ранит, то бежала из раны уже не кровь, а чуть-чуть сукровицы ...

Но жизнь в подземелье продолжалась, даже и без Надежды. Командир поставил всем цель – убить как можно больше фрицев, чем больше, тем лучше..Изобрели новый способ добычи «аджимушкайской воды», теперь сначала проделывали в камне глубокие дырочки (сверлили штыком), вставляли шланг, ртом его тянули и так сцеживали воду. Чуть позже закончили четырнадцатиметровый тоннель к «Солёному» колодцу, который пробили в монолитном камне. Боже, вы себе не представляете, что это такое пить воду столько, сколько хочешь. Это невозможно представить

Но когда, наконец, появилась вода, совсем не стало еды

*Из найденного дневника врача: Доктор, я молодой, я же хочу жить. Дай мне хоть что-нибудь…». А из лекарств ничего же нет абсолютно. Вот я подойду, обниму, поцелую, что-то шепну на ушко. Вот это единственное лекарство. Абсолютно ничего не было из лекарств. Но операции делали. Из сахара и «аджимушкайской воды» делали самогон и давали выпить два стакана бойцу перед операцией. Когда он отключался, то мы ампутировали ему ногу там или руку..На каждом квадратном метре можно видеть один-два трупа. Вширь, вглубь, на боку, на спине с открытыми закровавленными ртами и ужасно распухшими лицами, наверх выпученными глазами лежат всякого рода бойцы, командиры и политработники. Рядом с ними дети, женщины, мужчины из гражданского населения... Дышать нечем. Противогаз тоже отказывает – начинает хлор пропускать. Сегодня как никогда усиленно душат. На каждом выходе бросают шашки и гранаты. Вновь раздирающие вопли, зовущие на помощь. Жертвы, жертвы. Смерть так близка, а умирать все-таки неохота – именно вот в этой готовой могиле»

Но когда, наконец, появилась вода, совсем не стало еды …

«Сладкий» колодец. Там стояла церковь и на тридцать два метра возвышалась колокольня. Фашисты на ней установили несколько крупнокалиберных пулемётов. Стреляли в основном разрывными пулями, но не чтобы убить, а чтобы покалечить – стреляли по ногам, чтобы люди перед смертью побольше помучились, и достреливали только, если раненый долго не умирал, и не давал своим стоном спать фашистам ...

Осада продолжалась пять месяцев – до конца октября 1942 года. Пока не погиб последний, с точки зрения немцев, защитник Аджимушкая, который мог стоять на ногах.

Сорок восемь выжило чудом, спрятавшись в бездне ... самый тяжелый из них, взрослый мужчина весил не более тридцати килограмм. Это были комиссар Парахин, подполковник Бурмин, и с ними ещё 46 человек. Именно они и встречали недружным винтовочным и пистолетным огнём гитлеровцев, которые пошли на штурм. Последний короткий бой. Погибли все. Кроме семерых. Семеро бойцов, двое из которых Парахин и Бурмин оказались в концлагере. Пятерых расстреляли чуть позже в Феодосии. Комиссар Парахин был затравлен собаками в Симферопольском гестапо (концлагерь «Красный).

Командир говорил, что, когда его обыскивали, тот немец, кто проводил его личный шмон, потом неделю от его запаха отмыться не мог, жаловался всем, что от него трупом русского воняет.

От всех защитников Аджимушкая на самом деле исходил нечеловеческий смрад. Они гнили все изнутри и снаружи.

От автора:Уже далеко после войны я посетил это ужасное место. Что хочу сказать. Я умею чувствовать и людей, и места разные. Хорошие и плохие. Я был в Освенциме и Бухенвальде. Приезжал в Саласпилс.. Но то, что я почувствовал в каменоломнях, я не могу передать словами. Ужас смерти, последний вдох и предсмертный крик ребёнка, который застыл в камнях, как в ушах, погибшей вслед за ребёнком, его матери ... Понимаю, что прежде, чем всё это состоялось, умные мальчики и девочки выучились в университете и пошли работать в «Байер» , потом они придумали всё это дерьмо, гордились этим, придумали оборудование на котором и производили все эти газы–убийцы для Третьего Рейха и получали прибыль ... Я ещё могу как-то понять производство железного оружия, его хоть можно использовать для защиты и обороны, но газ! Газ только для убийств беззащитных, и сейчас живя в Германии и понимаю, что смерть каждого ребёнка, каждой матери, каждого старика на руках всех этих недоарийцев и сверхчеловеков и их потомства, которое густо населяет эту часть суши.

В заключении хотелось бы всем посоветовать хотя бы раз побывать в Аджимушкайских каменоломнях – туда сейчас активно водят экскурсии. Каждому стоит на пятнадцать минут окунуться в абсолютную темноту, изредка разрываемую блеском лампочки, работающей от двух старых генераторов. Стоит увидеть обрывки материи и одеял, которыми пытались заткнуть щели во время газовых атак. Страшное, ужасно гнетущее место. Но это часть истории Земли и это одно из лиц войны, потому – это надо знать, особенно современным подросткам. Они должны вырасти людьми, а не зверьми, а для этого надо почувствовать ту границу, которая делит людей на части, в которой одни могут называться людьми, а вторых вешают после процесса в Нюрнберге, надо увидеть брошенные каски и автоматы без патронов, детские игрушки, сделанные из копыт и костей съеденных и обглоданных лошадей. Деревянные куклы с руками из гильз патронов и волос из колючей проволоки, к которым их владельцы однажды не смогли вернуться. .

И все-таки их смерть не была зря, как не была бессмысленной гибель защитников Бреста, где был принят первый бой. Не сдался Ленинград, сражалась до последнего Одесса, Севастополь, Сталинград, Аджимушкай, если бы всего этого не было, то мне некому было бы рассказывать эту историю

Отрывок из документального военно-исторического романа Летят Лебеди в двух томах.

Том 1 – «Другая Война» 500 страниц

Том 2 – «Без вести погибшие» 750 страниц.

Сброшу всем желающим до 9 мая 2021 г.на электронную почту абсолютно безвозмездно.

Пишите мне в личку, weretelnikow@bk.ru давайте свою почту и я всё вам отправлю (профессионально сделанные электронные книги в трёх самых популярных форматах)

Есть печатный вариант в твёрдом переплете

Могу выслать почтой в любую точку планеты Земля