Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!
Давным-давно подрядились мы с компаньоном реконструировать для одного нашего знакомого старое кирпичное производственное здание в банно-моечный комплекс.
На черновые работы типа копать, ломать, носить, грузить нанимали поденщиков на день. И прибился к стройке один мужик, Толик. Постоянно, в течении пары недель у нас. Голова, вроде, на плечах. Руки, вроде на месте. С похмелья, вроде, ни разу замечен не был. Мал-мала мелькали странности в поведении, но с кем не бывает, все мы не идеальны.
И вот приходит пора завозить материалы и серьезный инструмент. Значит нужен сторож!
И Толик, понимая проблему, сам заводит разговор: а что, мол, давайте я сторожить буду. Зачем, мол, мне домой постоянно гонять далеко? Доплачивайте, мол, мне копеечку небольшую за дежурства и весь вопрос решен.
Ну, интересуемся мы, конечно, у Толика про его взаимоотношения с алкоголем, ибо научены уже горьким опытом. "Нет! Испил я уже дозу, отмеренную мне в сей жизни! И ненависть питаю я теперь к алкоголизму" - кротко улыбаясь, ответствовал нам новоиспеченный сторож. Нам бы тут уже задуматься ...
Выделили ему комнату, сделал он себе топчан и стол. Неделю всё идёт отлично. Мы с товарищем приезжаем к восьми, Толик открывает двери, затем рабочие приходят в начале девятого - рабочий процесс пошёл.
Как-то рано утром подъезжаем к зданию. Да растудыть же его - ворота нараспашку! Заходим. Тишина. Двери в комнату Толика настежь. Его нет.
- Толик! Толик! Толик! - кричим.
Тишина.
- Толик! Толик! Толик!
Нет ответа.
Осматриваемся, вроде как, на первый взгляд, всё на месте. Поднимаемся на второй этаж, там была ещё одна бытовка для рабочих. Дверь открыта. Заходим.
Б-а-а-а! Сидит наш Толик на деревянной лавке в трусах по колено, в кирзовых сапогах на босу ногу и телогрейке на голое тело. В одной руке у него папироса, в другой зеленая школьная тетрадка, а во взгляде связь с космосом. И шестым чувством мы понимаем, что Анатолий пьян в лоскуты, в хлам просто пьян, в дым. Мы стоим без слов в недоумении.
Толик медленно обращает на нас утомленный алкоголем взор, открывает тетрадочку и молвит:
- Слушайте поэму! - и тут же начинает что-то читать, покачиваясь всем телом в такт рифмам.
Я подхожу к нему, выдергиваю из его рук тетрадь, листаю: двенадцатистраничная тетрадь в клеточку мелким почерком в каждой строчке исписана от корки до корки. Вся! От корки до корки! Практически без исправлений и помарок.
- Толик! Что происходит? Что это? Ты совсем ох*ел? Ты же сказал, что не пьешь!
- Это моя поэма! О жизни! Всю ночь писал. Давайте сейчас вам прочитаю.
- Какая, нахрен, поэма! О какой, нахрен, жизни?! Как ты нажраться умудрился?
И Толик рассказал. Рассказал, что пошел вечером в магазин за хлебом, что перед магазином пристал к нему трясущийся алкаш с просьбой купить у него книжку Пушкина, по цене равной разнице между стоимостью бутылки водки и количеством наличных денег у горемыки.
- Ну я и купил. Сам таким был, понимаю, что у человека трубы горят. Помереть может человек в таком состоянии.
- Ну и ... Нажрались что-ли с ним вместе?
- Нет, что я, совсем конченный? Купил хлеба, пришел сюда, открыл Пушкина, почитал. И так мне взгрустнулось, такая тоска взяла, что сходил я за водкой. И всю ночь думал о жизни нашей бренной и поэму писал!
Распрощались мы с поэтом. Перед расставанием заставили взять лопату и убрать здоровенную кучку дерьма в углу его комнаты.
Жалею, что не забрали у него тетрадь с поэмой. Наверняка, произведение теперь утрачено навсегда.