Автобиографическое эссе про сорок уколов в пузо
Учился я в школе на отличные трояки, наверное поэтому меня с распростёртыми объятиями принялись обучать мастерству судосборщика в одном из ПТУ города Николаева. Благополучно отучившись первый курс, на котором я узнал что такое шпангоуты и почему нельзя совать голову под нож гильотины, рубящей стальные листы, я попал в местную больничку.
А дело было так. В последний учебный день года, дав плотно пообедать в бурсацкой столовке, всех студентов разогнали по домам. Мол, всё, учёба окончена, приезжайте в следующем году. Ну, мы и разошлись, то есть разъехались. Однако, кому-то нужно было собрать все подносы со столов за радостно разбежавшимися бурсаками. Вот тут я и попался. Меня ухватили за воротник, и тоном, не терпящим возражений, приказали прибраться в помещении.
Когда я собрал со столов почти все подносы, и приблизился к последнему столу, то обнаружил на нём огромного кота, навевающего окрасом шкуры мысли о пампасах, прериях и джунглях. Поскольку кот был занят поглощением объедков, я допустил стратегическую ошибку – попытался ухватить его за загривок, вместо того чтобы просто метнуть в него веник. В ответ кошак обложил меня матом и вцепился клыками в мою ладонь, подержал так несколько секунд пока не убедился, что мне больно и я уже от этого ору, и только тогда ретировался восвояси. Когда кот убегал, мне показалось, что он попукивает от удовольствия.
Услышав мой мат-паремат, прибежали кухарки, заверещали от вида кровищи, на их вопли прискакали мастаки, подхватили меня подмышки и утащили в медпункт. Вы думаете, я отделался бинтами и зелёнкой? Фиг!
Фельдшер, увидев меня на пороге, чуть ли не запрыгал от радости. Наверное, ему было скучно, осточертело ожидание событий или он просто устал ждать окончания рабочего дня при отсутствии выпивки. Эскулап добросовестно залил проколы звериных клыков зелёнкой, заполировал йодом и перебинтовал, но потом заявил, что в моей жизни наступила новая пора. Подозрительно потирая ладони одна об другую, фельдшер сообщил мне, что теперь меня ожидает некая странная процедура, называемая “сорок уколов в живот”.
В детстве я привык, что летом у всех детей школьные каникулы, поэтому сообщение фельдшера вогнало меня в тоску. Все ребята разъехались по домам, бурсу закрыли, повара и мастаки разъехались по курортам, девать покусанного малолетку было некуда, поэтому меня спровадили в местную больницу. Почему мне нельзя было уехать домой, в Оргеев, и там проставить эти сорок уколов, мне неведомо. Возможно, украинские врачи не доверяли своим молдавским коллегам, или моя персона так им понравилась, что они решили лично проследить за проведением процедур.
Между прочим, больница находилась недалеко от училища, и я несколько дней наведывался на территорию ПТУ, надеясь что встречу того кота и смогу уговорить его сдать анализы, доказывающие что он не бешеный, а просто я сильно огорчил его своей бесцеремонностью. Но кот не появлялся. Что он, дурак что ли, приходить когда на двери столовой висит здоровенный замок.
В больничной палате, в которую меня поселили, проживали три человека.
Первым был усатый дядька, разговаривающий на украинском языке. Внешностью он точь-в-точь походил на Пасюка из старого кинофильма “Вечера на хуторе близ Диканьки”. Этот дядька обожал рассказывать о своей молодости. За те почти три недели, что мне кололи в пузо сорок уколов, я услышал от него не менее сорока историй, в каждой из которых он представал этаким Казановой Ловеласовичем. По причине юношеской наивности я не сомневался, что он обаял своими усами тысячи красоток, а влюблены в него были лишь дамы, ни в чём не уступающие внешностью Мэрелин Монро. От чего его лечили в той больнице я не знал. Может быть, от любвеобильности и словоохотливости.
Вторым пациентом был молодой смуглый типчик плутоватой наружности. Он ходил на костылях, одна нога у него была перебинтована. В основном, рассказывал о себе он только то, что ему теперь так и придётся ковылять всю жизнь, потому что заряд дроби, выпущенной сторожем конезавода, как ветром пух сдул мышцы с его ляжки. Был он конокрадом, то бишь, вором редкой специализации. Говорил, что очень больно когда в тебя стреляют свинцовой дробью, и что поплатился за глупость и жадность – нужно было подпоить сторожа, тогда бы он наверняка промазал. Жаль, я тогда не догадался спросить, пострадал ли конь, ведь парень скакал верхом…
Третьим был парень, который никогда не вставал. Все процедуры проводились с ним прямо в палате. Нянечки меняли ему бельё и выносили судна, он мог только немного переворачиваться на койке. Чувак этот почти весь был загипсован. С сожалением рассказывал, что перед тем как вылететь на своём мотоцикле на перекрёсток, успел почувствовать укол предчувствия неизбежности аварии. Врезавшись в борт “Икаруса”, он пролетел через его салон, покалечив своим телом несколько пассажиров автобуса. Не взирая на своё состояние, этот пациент был жизнерадостен и общителен, и я даже успел подружиться с ним, хоть и был лет на пять-семь младше.
Ну а потом я из этой больнички убежал. Не дождался всех уколов, уехал домой. Ну, не походил тот кот на бешеного, хоть тресни. Меня, если от вкусной нямки за шкирку начать оттаскивать, тоже становлюсь злым: кого хочешь покусаю.
(время действия 1983 год)