55. Не годен!⁠⁠

Очередным жарким августовским днём наступила моя смена торчать на посту дневного наблюдения Третьей точки. Под масксетью маялся на снарядном ящике раздетый до фиолетовых трусов Гидроквас, я толкнул его в плечо, намекнул что его смена - кирдык:

- Ну что, ты уже собираешься?

- Ну, не то чтобы уже собираюсь… но уже собираюсь.

Миша почему-то не спешил завалиться в нелепой позе на пыльный песок спального СПСа. Он почесал скрюченными пальцами репу, поросшую курчавой редкой волоснёй, навёл на меня взгляд, полный надежд и вкрадчиво изрек:

- Димыч. Слышь? Давай что-нибудь захимичем?!

- А что есть?

На солдатском языке мой вопрос обозначал: – «Огласите, пожалуйста, весь список взрывоопасных предметов, из которых мы можем сделать себе развлечение».

- У нас нет того, чего у нас нет. Но у нас есть то, что у нас есть. Я видел, как ты спрятал трубки с фугасным зарядом от ОЗ-1.

Он ви-идел, ишь, какой молодец! Лучше бы вертолёт с харчами увидел. В первых числах августа 1984 года наш полк, в очередной раз, ушел на боевую операцию в какое-то дальнее захолустье Панджшерского ущелья. Не знаю, где именно полк воевал, потому что при моей должности и моём звании мне не доложили. Но из-за этой операции все вертолёты, как говорится, «ушли за дальний кордон». И оставили четырнадцать военных на горе Зубе Дракона без авиационной поддержки с воздуха. Это обозначало, что жрать нам сделалось нечего и жизнь наша сильно погрустнела. Настолько сильно, что я написал на эту тему «возвышенную поэзию».

Сижу я на горе в порватой майке

Советской Красной Армии сержант,

А-а-а, дайте пайки, поскорее дайте пайки!

Не может воевать без ней десант.

Всё это я подумал, но Мише говорить не стал, потому что мы с ним офигенные друзья ещё со времён Термеза. Мы подружились, будучи «чижиками только с поезда», а за время службы на Зубе Дракона сделались вообще как родные. Это касалось всех бойцов гарнизона, невзирая на сроки службы и национальную принадлежность. Служба на горе проходила в скотских условиях, при таких обстоятельствах люди либо становятся скотами, либо объединяются и преодолевают поступающие проблемы сообща. Нам повезло с Комендантом, мы объединились. По большому счету, Хайретдинов не делал ничего сверхъестественного, он просто соблюдал Устав и от нас требовал того же. Сам он Уставы знал от корки до корки, по окончании школы прапорщиков его попытался «зарезать» на выпускных экзаменах майор, который недавно не смог поступить в Академию, именно из-за уставов. Этот майор отказывался верить, что какой-то молодой татарин может знать Устав лучше него, он «гонял» Хайретдинова не за страх, а за совесть и поставил оценку «отлично» по окончании «допроса». Будущий прапорщик не просто знал Уставы, он по ним жил. Соответственно, его подчинённые жили точно так же, а это привело к тому, что каждый из нас нёс службу, отдыхал, получал воду и продукты питания так как положено, без какой-либо дискриминации или ещё каких-то заморочек. На Зубе Дракона все солдаты были равны, нам нечего было делить, нам не на кого было обижаться. Разве что на душманов, но мы их регулярно отоваривали то усиленными ручными гранатами, то из автоматов, то из АГСа. В такой обстановке ради друга настоящий боевой товарищ вполне готов пойти на риск, на подвиг и на всё что угодно, лишь бы не выполнять свои прямые служебные обязанности насчёт дежурства и наблюдения. Потому что дежурить скучно, а придуриваться весело.

В общем, сердце моё дрогнуло, мы с Мишей пошли к скалам, в которых я спрятал трубки с фугасными зарядами от ОЗ-1, вытащили из заначки одну трубу и разобрали. На свет Божий, а точнее, на кусок старой мешковины, высыпались серебристые цилиндры взрывчатого вещества.

Скорее всего это был ТЕН-гексогеновый сплав, бризантное взрывчатое вещество, а если так, оно должно детонировать от прострела пулей. Мы задумали воспользоваться данной особенностью доставшегося нам материала, начали прикидывать, какую бы скалу подорвать, но неожиданно вспомнили как весло падали с неба базальтовые булыжники после взрыва аммонала. Тяга к жизни - это рудиментарный животный инстинкт, но в нашем случае он сработал, и мы вернули взрывчатое вещество, как говорится, «взад». Надо было придумать какое-нибудь иное развлечение, я напыжился изо всех сил, но не смог ничего придумать, кроме философской фразы:

- Что есть мечта, если жизнь - это всего лишь набор биохимических процессов, протекающих в человеческом теле?

- А прикинь, Димон, у толстой осветительной ракеты, у пятидесятки, на корпусе есть поворотное кольцо. Видел?

- Видел.

- Если повернуть его влево, ракета взлетает выше, а если вправо - полетит ниже. А, как оно устроено? Как работает?

Если бы у нас на Зубе Дракона имелась библиотека, то я пошел бы занудно искать в литфонде «Руководство по 50-мм реактивному осветительному патрону дистанционного действия». Но нам даже харчей не завезли, не говоря уже про библиотеку, поэтому я согласился пойти и узнать путём вскрытия, то есть, естествоиспытания. Потому что свет науки несёт нас на светлых крыльях знаний к прогрессу и процветанию. Это сказал я. А Миша сказал:

- Ну, ништяк. Пойдём расковыряем одну.

Ковыряли мы недолго, устройство оказалось до слёз простым. В металлическом кольце конструкторы заложили дорожку из пороха. Если повернуть кольцо влево, дорожка сделается более длинной. Если повернуть в другую сторону, дорожка сделается укороченной. Чем длиннее дорожка, тем дольше горит порох, и тем дольше огонёк подкрадывается к вышибному заряду. Когда дорожка догорит до вышибного заряда, он отстрелит маршевый двигатель и вытолкнет осветительную ракету. Маршевый двигатель полетит дальше, потому что в нём ещё будет несгоревшее твёрдое топливо, а осветительная часть ракеты затормозится о воздух парашютом, повиснет на нём и будет освещать окрестности.

Постигли мы с Мишей устройство кольцевого замедлителя, почесали небритые репы. А дальше «шо»? Обратно ракету мы уже не соберём, потому что душманским ножом искромсали всю картонную трубку. Что теперь с ракетой делать, выкинуть, что ли? Кощунство какое!

А если не выкинуть, то тогда «шо»? Тогда оставалось повесить за парашют к маскировочной сетке и поджечь.

Парашют оказался у ракеты огромным, сделанным из тонкого, приятного на ощупь шёлка. Мы зацепили длинные стропы за масксеть возле подпирательной доски, неторопливо расклепали ПОМЗом трассер, пхнули горящий трассирующий заряд снизу под ракету. Там в тело ракеты, в алюминиево-магниевую спрессованную пудру, были вкраплены частички пороха, чтобы лучше зажигалось.

Ракета загорелась с полутыка и устроила на Третьей точке полномасштабный Везувий. Она не просто шипела, она клокотала, как кратер вулкана, дымила, как труба угольной электростанции, разбрасывала в разные стороны огромные яркие искры. Горящая магниевая смесь развила такую температуру, что казалось, сейчас расплавятся скалы.

В обычных условиях, с дистанции в километр, осветительная ракета кажется в небе блестящей и милой. А на шёлковых стропах в пункте наблюдения, она обернулась огнедышащим монстром, выжрала в окрестностях весь последний кислород, начала плавить вершину горы чтобы всосать в клокочущее жерло нас с офигевшим от ужаса Гидроквасом.

Из-за беснующегося на Третьей точке неистового жара, Прапорщик в своём СПСе проснулся. По понятным причинам он подпрыгнул с матраса, схватил автомат и, сломя голову, кинулся на Зов Везувия, то есть на его рев.

- Что, с-с-с-суки! Что опять натворили? – Хайретдинов выскочил из скал с автоматом наперевес. Хрен знает, может душманы выжгли Третью точку огнемётом, или фосфорной миной из миномёта.

- Да я… Да мы… - Мы с Мишей то появлялись из клубов дыма, то снова скрывались от взора Коменданта.

– Ракета, скотина… она сама воспламенилась, тарищ Прапорщик! - Я растёр ладонью копоть по грязной роже. А что я мог сделать? Надо же было узнать, как устроено замедлительное кольцо. Это же – тяга к знаниям, это святое. Вдруг Прапорщик поймёт и простит?

- Она сама? И стропами тоже сама к масксети привязалась? – Хайретдинов

водил стволом автомата вокруг нас. Вдруг это душманы привязали ракету, чтобы сделать диверсию. Сейчас «гитлер-капут» наступит этим душманам, если они ещё здесь.

Душманов на Третьей точке не оказалось, только мы с Мишей стояли в клубах дыма.

- Ты вредитель! Ты диверсант! Ты знаешь скока градусов развивает эта ракета, када горит? – Хайретдинов сделал выпад корпусом в сторону моей задымлённой фигуры.

- Так точно, тарищ Прапорщик. Три тыщи градусов.

- Три тыш-шы! ТРИ ТЫШ-ШЫ! Ты мне чуть пост не спалил! – Хайретдинов взметнул к небу руки. Вверх подлетел ремень автомата. Туда же, к небесам, Хайретдинов направил свои стенания.

- Суки! Сволочи!! Особенно, эти дармоеды в военкомате!  Тыловые крысы! Кого в Армию призывают! Уроды! Психиатры, козлы вонючие!

Откричавшись в голубое Афганское небо, Хайретдинов опустил ствол автомата в землю и начал кричать на нас с Мишей, наклоняясь в нашу сторону всем телом.

- Как увидел специальность «химик» в личном деле, так сразу туда, в личное дело ему – НЕ ГОДЕН! Не годен к строевой службе! Крупными блин, жирными, нахрен, буквами! На всю страницу личного дела – НЕ-ГО-ДЕН! И на всю обложку красный штамп – НЕ-ГО-ДЕН! И пинком под зад его из военкомата! Под зад!

Хайретдинов развернулся и пошагал на свою Вторую точку. По ходу движения, в сердцах, он кричал на весь Зуб Дракона и половину ущелья Хисарак, отборными матюгами костерил работников военкомата, просмотревших такой сложный, клинический случай.

- НЕ-ГО-ДЕН! НЕ-ГО-ДЕН! НЕ-ГО-ДЕН! – Разносило эхо по ущелью Хисарак.

- НЕ-ГО-ДЕН! НЕ-ГО-ДЕН! НЕ-ГО-ДЕН!  – Отзывалось в моей голове. Ей было очень жаль, что от Хисарака далеко до Центрального военкомата города Минска. С такого расстояния военный психиатр не услышал слова Коменданта и упустил возможность написать мне на всю учётную карточку – НЕ-ГО-ДЕН! 

НЕ ГОДЕН!