Серия «Обитель забытых вещей»

Это сказка о том, как странно быть потерянным.

9. Деспасито

Терентий Ильич, пританцовывая, вошел в свой кабинет. Несмотря на возраст (что-то около семи тысяч лет, полагаю), он был достаточно гибок в талии, чтобы выделывать бедрами нечто вроде сальсы. Сама песня слышна не была, ибо старый черт не был чужд прогресса и в ушах его торчали аккуратные наушники, тянувшиеся к сумочке на талии. Но судя по тому, что они припевал время от времени вполголоса «Деспасито» и в рифму к тому «Пуэрто-Рико», слушал Терентий Ильич самое настоящее латино. Надо заметить, что такие музыкальные пристрастия явно шли вразрез с его обликом:  фуфайка антрацитовой валяной шерсти, клетчатая фланелевая рубаха, старые, прямые, совсем не модные брюки с размазавшейся стрелкой, войлочные шлепанцы на ногах… Такому человеку следовало слушать какие-нибудь милые домашние песни шестидесятых годов. «Пришли девчонки стоять в сторонке»… «На тебе сошелся клином белый свет»… «Мне только б знать, что ты живешь на белом свете»… Или, к примеру, кого-нибудь из бардов, но поуютнее, попроще – Кима там или Никитиных. И совсем бы даже я не удивилась, если б в наушниках раздавался приторно сладкий голос Петра Лещенко или кокетливые переливы Изабеллы Юрьевой. Но нет.  Старик имел совсем не стариковские вкусы. Да и был ли он стариком? В конце концов, что такое семь тысяч лет для черта? – так, раз плюнуть, сущие пустяки. Во всяком случае, так думал сам Терентий Ильич.
Между тем, зайдя в кабинет гораздо быстрее, чем я вам о том рассказываю,  он открыл крышку ноутбука стильного графитового цвета и взглянул на экран. Экран был весь заполнен мелкими окошками, на которых были изображены разнообразные предметы и по которым бегущей строкой бежали мольбы потерявших их граждан.
«Ну да», - проворчал черт. – «Значит, я поиграй и отдай.  А вот фигушки вам. Хотя вот эту погремушку, пожалуй, можно и вернуть. Ишь, как младенец убивается. Ути-пути, какая лялечка!» - умилился Терентий Ильич и набрал таинственное древнее заклинание в командной строке.  Вот если бы я была Джоан Роулинг, то я бы назвала это заклинание «Редире статум». Но на самом деле черт был патриотом и, сверх того, шутником, поэтому заклинание звучало как-то так: «Сей моменто возвращенто». Достаточно по-испански, не находите?

10. Зонтики

В обители забытых вещей не было зонтиков. Совсем. Никаких. Если бы вы спросили самих зонтиков… Хотя, конечно, трудно себе представить, чтобы человек в здравом рассудке, пусть даже и десяти лет от роду, спрашивал о чем-то зонтик. Но все-таки, если бы вы спросили его, он бы фыркнул, презрительно пожал плечами и сказал:
- Мы, зонтики, слишком хороши, чтобы быть забытыми. Мы – единственные и неповторимые, о нас не забывают .
И хотя, конечно, тем самым он показывает себя хвастливым и самолюбивым нахалом, но он прав. Зонтики – это единственный предмет, про который невозможно забыть навсегда. И как, позвольте вас спросить, это возможно сделать, если, едва вы забыли про зонтик, немедленно начинается дождь, да что там, настоящий ливень, под которым вам приходится бежать до метро, разбрызгивая ногами, одетыми в непрактичные парусиновые туфельки, мириады брызг?
Единственное исключение составляют те зонтики, которые дарят престарелым бабушкам и тетям их любящие внуки и племянники. Конечно, старушки вежливо улыбаются и хвалят подарок, но затем, едва дарители уходят, его тут же укладывают в самый дальний ящик, а на улицу по-прежнему берут с собой свой старенький, но верный и надежный. Я знала одну очень милую бабушку, кстати, профессора кафедры математической статистики, у которой при переезде обнаружилось ровно семь совершенно новых отличного качества складных зонтиков. А ходила она по улицам со старым зонтом-тростью, который купила на китайском рынке лет двадцать тому назад.
Что-то она еще такое забавное сделала с этими зонтиками тогда? Кажется, принесла с собой на лекцию и весьма остроумно проиллюстрировала доказательство одной из теорем Пафнутия Львовича Чебышёва…
Впрочем, я отвлеклась. Так вот, самое забавное заключается в том, что даже эти забытые, казалось бы, старушками зонтики на самом деле вовсе не забыты. Потому что их многочисленные племянники и внуки постоянно помнят о своих подарках и то и дело ненароком спрашивают: «Ну, как там поживает наш зонтик?», на что старушка улыбается, кивает и переводит разговор на другие темы.

Это сказка о том, как грустно быть потерянным.

7. В цветах и листьях земляники

Неподалеку от ящиков, в которых живут носки, располагается полочка с совсем другими, гораздо более деликатными, обитателями.  По большей части там проживают изнеженные престарелые девушки, хотя и встречаются утонченные джентльмены. Это носовые платки. От самых дешевых, которые десятками строчат трудолюбивые китайцы из материи, лишь внешне напоминающей батист, и из самого настоящего тутового шелка, украшенные вензелями, сделанными на заказ, тонким кружевом и изящной вышивкой.
Вообще платки редко снисходят до разговоров с носками. «Между нами целая пропасть!» - восклицают они, намекая, очевидно, на немаленькое расстояние, отделяющее лицо человека от его ног. Однако среди многих и многих платочков, лишь презрительно фыркавших в ответ на робкое «Добрый день» скромного Елочки, нашлась одна, которая весьма обрадовалась его появлению. Это была обильно разукрашенная вышивкой экзальтированная особа, говорившая все время каким-то бесконечно возвышающимся голосом, так что неподготовленному Елочке казалось, что где-то в ее складках прячется булавка, и от того-то она все время вскрикивает, как от уколов.
- Ну-ну-ну, молодой человек, неужели вы ничего обо мне не слышали? – начала она, едва познакомившись. – Ну, всмотритесь же в мои узоры! Цветы и листья земляники, это ничего вам не напоминает? – Елочка пожал плечами, вернее, тем, что заменяет у носков плечи.
- Боже мой! Как невежественна, как непроходимо и неустранимо невежественна современная молодежь! А ведь когда о моей трагедии знал весь мир! Ах! Да я просто обязана немедленно рассказать вам эту бессмертную историю.
И она рассказала о бесстрашном мавре и прекрасной блондинке, его жене, и о том, как из-за утраты носового платка  (О, в том была не моя вина, молодой человек! Я и не думала теряться! Меня зверски похитили, меня украл против моей воли, этот жуткий злодей, этот кошмарный негодяй!) зародилось подозрение, как подозрение переросло в жгучую ревность, и как этот самый мавр удушил несчастную свою жену.
- А она была невинна! Она так страдала, бедняжка! И я ничем, ничем не могла помочь, хотя единственная знала всю правду! И вы только представьте себе, молодой человек, по нескольку раз в месяц я вынуждена была вновь и вновь участвовать в этой роковой драме, и не в силах была ее предотвратить! О тяжкий рок!
Елочка никак не мог понять, как эта история могла повториться столько раз, но новая знакомица уверяла его, что так оно и было, а он, как воспитанный носок, и к тому же новичок, не смел ей возражать.
И только Терентий Ильич знал правду. Дело в том, что этот носовой платок был, действительно, не простым предметом дамского гардероба. Он был реквизитом одного из ленинградских театров, сделанным в то время, когда еще уважали традиции и не экономили на декорациях. Именно поэтому он был сделан из добротного полотна и действительно украшен вышивкой, на которой переплетались цветы и листья земляники.

8. Опытный Егорыч

Строго говоря, Егорыч жил не в шифоньере. Жил он там, где полагается жить старому, видавшему виды валенку – за печкой. Вернее, за камином. Камины не топили, сидеть за ними было холодно и неуютно, но старик не сдавал позиций. «Традиции, ексель-моксель, - говорил он, искоса поглядывая на молодых носков. – Это вам не так-разэдак. Это понимать надо!» И ворча что-то про распроклятых голландцев-голодранцев, которые даже печи, как следует, сложить не умеют и о побелке слыхом не слыхивали, старик продолжал упорно мостится на каминной полке, хотя Терентий Ильич неоднократно указывал ему, что в городском доме теперь вместо печек батареи положены. Центрального, между прочим, отопления. Там и сухо и тепло. Но все было напрасно.
Отогреться Егорыч ходил (как он сам говорил – «шастал») в шифоньер к своей давней зазнобе – аккуратной пуховой косыночке столь любимого валенком серого цвета. С этой самой косыночкой любил он выпить чаю, закусывая пряниками да баранками, вспомнить старинную жизнь и поворчать  на молодых невежливых носков.
«Раньше, - аккуратно слизывая с ложечки малиновое варенье, вспоминал старик, - разве такое безобразие, - тут он обводил суровым взглядом все вокруг, - могло произойти? Раньше над кажной вещью тряслись, как над золотом. Раньше ничего не пропадало. А ежели по недосмотру и забудется что, так на то в кажном доме домовой состоял. Все найдет и вмиг представит. На жалованьи состоял – молочком  с печеньем его хозяева по вечерам подкармливали. Уважаемая, то ись, была должность. А теперь совсем не то. И где таи домовые!»
Самое же забавное в Егорыче было то, что он при ближайшем рассмотрении оказывался вовсе не дедовским валенком, грубым и тяжелым. Это был аккуратный детский валеночек, на ребенка лет шести, украшенный сбоку аппликацией – лисичкой и двумя ярко рыжими помпонами.

Это сказка о том , как грустно быть потерянным.

5. Собрание носков

Носки, надо сказать, одни из самых неудачливых постояльцев этой гостиницы. Они очень редко находятся. А если находятся, то тут же выясняется, что их пару хозяева уже успели задевать неведомо куда. При этом – как ни странно – в обители забытых вещей еще не один носок не находил своего близнеца. «Вероятно – очень серьезно говорил Терентий Ильич – вторые носки попадают прямиком на небо, в носковый рай».
Среди носков также попадаются гольфы и, совсем изредка чулки. Чулки считают себя невероятными красавицами, очень гордятся своей длиной и постоянно хвастаются своей утонченностью. Из шкафа выбираются редко, опасаясь (не без основания) мести со стороны пустышек, про которых распускают слухи, что те вообще, строго говоря, не забытые вещи, а самые настоящие выброшенные за ненадобностью. Потому что всем известно, что рано или поздно младенец выплевывает ставшую ненужной пустышку и забывает ее навсегда.
Носки, впрочем, не унывают. У них есть свой совет старейшин, состоящий большей частью из старых толстых шерстяных носков, своя самодеятельность (слышали бы вы, как они поют русские народные песни, особенно «Однозвучно звенит колокольчик»!) и свой олимпийский комитет (носки увлекаются бегом, прыжками в длину и любят играть в футбол, причем вместо мяча обычно используется скатанная в шарик пинетка).
_ НУ вот, дружок, - ласково бормотал Терентий Ильич, укладывая Елочку среди любопытных собратьев – вот ты и среди своих. Носки тут же зашевелились, освобождая место для новичка, и приготовились выслушать рассказ о его жизни.

6. Рассказ Елочки

Елочка, как ни странно, действительно родился в лесу. Он был связан на вьетнамской фабрике из бамбукового волокна. Волокно это стойкостью не отличается и потому в него для крепости добавляют полиэстер, а для гибкости – эластан. Такая тройная природа вещества, из которого состоял Елочка, породила некоторую раздвоенность его души. С одной стороны, он был мужским носком, и ему не привыкать было валяться в пыли под кроватью или торчать, скрученным в тугой узел, за горячущей батареей центрального отопления. С другой стороны, он любил понежиться в пенной ванне и особенно уважал кондиционер для белья, от которого становился мягким и пушистым.
С одной стороны, он был крепок, как скала, с другой – мягок и податлив, как жидкое мыло. И его хозяин, заросший бородой рокер лет двадцати восьми, это чувствовал. «Что за гадость ты мне подарила!» - воскликнул он, нанеся несмываемое оскорбление Елочке и его близнецу, когда увидел в красном звездчатом новогоднем пакете две пары носков, шампунь и еще что-то, кажется, лосьон для придания мягкости усам. Жена его пожала плечами, словно бы намекая, что ничего большего он не заслуживает. Рокер-то, конечно, мечтал о необыкновенном наборе медиаторов. Нет, даже так: он мечтал о дорогущей гитаре, но понимал, что гитары ему не видать, как своих ушей, поэтому заменил мечту несбыточную на, как ему казалось, нечто попроще. Но и того не дождался.
С тех пор, каждый раз натягивая серые в ромбиках носки на свои немаленькие лапищи, рокер вздыхал, и носки тоже синхронно вздыхали, понимая, что не любимы и не желанны. А потом Елочка потерялся. Вот такая вот немудреная история.
Прочие обитатели шифоньера повздыхали, потрепали Елочку по резинке и сказали: «Держись, паря! Может, еще и найдешься!» А самый старый и заслуженный носок, гордо носивший на своей пятке художественную штопку нитками не в цвет,  добавил: «Ты погуляй тут пока, пообвыкни. Тут не так и плохо, можно сказать». И Елочка побрел задумчиво по шифоньеру.

Это повесть-сказка о том, как плохо быть забытым.

3. Гоп-компания

В городе Питере издавна обитают гопники. Людская молва частенько упоминает Купчино, Веселый поселок и Петроградку. Также широко известна лиговская шпана. Впрочем, чтобы не обижать ни один район родного города, давайте признаемся: гопники тут живут повсюду.
И, естественно, в таинственном доме возле Фонтанки была своя гоп-компания.  Это были … пустышки! Да-да те самые пустышки, которые так часто выплевывают младенцы на улицах, а матери ленятся подбирать, да так и оставляют валяться в пыли. Из пустышек этих вырастают самые настоящие беспризорники – наглые, охочие до романтических баек, любящие прилгнуть и задеть, походя, плечом проходящих мимо мирных граждан.
«А чё?» - скажут они тебе в ответ на любое замечание и сами себе ответят удовлетворенно: «А ничё!» И я бы на вашем месте прошла поскорее мимо, поскольку, кто их знает, этих пустышек, может, у них в соску спрятана длинная острая игла, и они так слегонца воткнут ее вам прямо в печень? Бр-р-р-р!
Пустышки почти никогда не находятся, а тех, что все-таки нашлись и покинули их компанию, они презрительно называют «маменькины сынки». Некоторые пустышки теряются по два-три раза и гордо заявляют: «Это у меня уже третья ходка!», шмыгая длинными носами и позвякивая колечками.
А в душе пустышки, как и всякие беспризорники, все-таки мечтают о семье. О теплой кровати, о мягких маминых руках, о регулярных обедах – обо всем том, чего они лишены в их суровой гопнической жизни.

4. Елочка

- Гля, ребзя! – сплевывая сквозь прогрызенную неизвестным и, наверное, давно уже выросшим младенцем соску, сказал заводила пустышек, главный хулиган по прозвищу Лиловый (в честь невероятного цвета видавшего виды кольца, которым заканчивается всякая уважающая себя пустышка). – Елочка! Откуда ты тут взялся, такой красивый?
Слова эти были обращены к потерянному во всех смыслах серенькому неприметному носку, бока которого были украшены синими ромбическими узорами, действительно, напоминавшими елочку. Надо сказать, что носки особенно неуютно чувствуют себя на первых порах в обители забытых вещей, ведь они привыкли везде ходить парой, а теперь их близнец покинул их, сами они оказались неизвестно где и совсем непонятно, что делать. Так-то носки – неплохие парни, но очень сентиментальные, за что пустышки их презирают и называют хлюпиками.
- Нет, ребзя, вы гляньте, - продолжал надрываться Лиловый. – Он сейчас заплачет, ей богу! Вон, уже на пятке нитки распускаться начали! – и пустышки разразились обидным смехом. Елочка – будем называть новичка так, поскольку прозвища, данные пустышками, обычно прилипают надолго, если не навсегда – собрал все силы, чтобы не заплакать, оглядел свою ровно вывязанную пяточку (вообще это был аккуратный носочек, еще незаношенный и почти новый, тем обиднее ему было потеряться), шмыгнул носом и почти задиристо сказал:
- А тебе какое дело? У самого шнобель на сторону, а туда же – задирается!
- Чё! – заорал Лиловый, который ничуть не обиделся, а даже рад был поводу подраться. – Ты чё сказал? Ты как меня назвал? Не, ребзя, вы слыхали? – и двинулся на Елочку.
И, наверное, гоп-компания порвала бы бедный носочек в лоскутки, если бы из-за угла не появился Терентий Ильич.
- А ну, стоп! – грозно скомандовал он. – Всем разойтись! Ты откуда, малыш? – он ласково склонился над Елочкой.
- Я из дома, – ответил тот.
- Ясно, что из дома. Мы все тут из дома, - проворчал старик, - что последнее помнишь?
- Стиральную машину, - всхлипнул Елочка.
- Эхе-хе, - вздохнул старый черт. – Эх, носочная судьба! – свернул Елочку в аккуратный сверток и понес его к огромному шифоньеру, в длинных ящиках которого ожидали судьбы другие такие же потерянные носки.

Это такая странная сказка о том, как плохо быть забытым, и как хорошо кого-то найти.

Пролог
Платье было великолепным! Все расписанное фиолетовыми цветочками и зелеными листиками, украшенное тремя воланами и тремя рядами волнистой тесьмы, с кружевным воротничком, с рукавами-фонариками! Вот только великовато. Я со вздохом его сняла, а мама, расправляя складочки и аккуратно сворачивая платье, сказала: «Ничего, к лету подрастешь, и будет в самый раз!». На улице стоял март, платье положили на дальний конец моей полочки и благополучно о нем забыли.
- Лена, - вдруг встрепенулась мама в одно солнечное июньское утро, - мы же весной тебе купили такое красивое платье! Не пора ли его надеть? – И я, сразу вспомнив прелестную обновку, полезла в шкаф. Но платья там не было!
- Да не может быть! – возмутилась мама и, не долго думая, выложила все содержимое моей полки на подстеленную газету. Там были трусишки и майки, носочки и колготки, ночные рубашки и рейтузы, линялые футболки и множество платьев. Но того, роскошного, летящего платья не оказалось.
- Где же оно? – бурчала мама под нос, разворашивая уже другие полки. – Ведь точно было! Ты же помнишь? – Я помнила. Помнила и мама. Но платья мы так и не нашли.
Какое-то время еще вспоминали эту чудную историю, приговаривая «Черт-черт, поиграй, да отдай!», а потом у меня появились новые платья, у мамы – новые заботы. И мы всё забыли.

1. Дом, затянутый кисеёй

Дома как нынче ремонтируют, когда эти дома – большая историческая ценность в центре славного города Санкт-Петербурга? Их затягивают полупрозрачной тканью, напоминающей кисею, но, конечно, кисеёй не являющейся. На ткани этой на радость прохожим рисуют обновленный фасад, как бы намекая: подождите немного, и этот раскрасавец явится вам во плоти! Правда, ждать приходится совсем не немного. Долго ждать-то приходится. Вот этот трехэтажный дом на уютной улочке возле Фонтанки уже который год затянут в материю!
Старушки с опаской проходят мимо этого дома – подозрителен он им. А ну, как из-за расписного полотнища выскочит злоумышленник и похитит кошелку, а вместе с ней пенсионное удостоверение, кошелек с социальной картой, батон белого хлеба и десяток яиц? Диетических, между прочим, яиц! Очень подозрителен этот дом старушкам. Где, спрашивается, синий забор с мостками, крытыми гибкой крышей, забор, который венчает плакат с надписью: Работы ведет УНР-132. Прораб Геркович. Срок начала работ такой-то, срок окончания – такой-то? Где грузовики, подвозящие к дому кирпич, металлические балки и песок? Где горы мусора вокруг стройплощадки? Где, наконец, смуглокожие невысокие рабочие, гомонящие что-то на незнакомом языке и жующие лаваш в обеденном перерыве, запивая его кислым молоком? Ничего этого нет. Совсем наоборот – вокруг дома царит подозрительная тишина, лишь ветер изредка шелестит тканью да каркают мимолетные вороны. Неспокойно старушкам, живущим на уютной улочке возле Фонтанки.
Иногда какая-нибудь особенно юркая и любопытная мадама пытается проковырнуть дырочку в плотной обертке и поглядеть, что там, за ней? Может, уже и дома никакого не осталось, а только грозящие вот-вот рухнуть и застелить все серой пылью развалины? Но крепкая кисея не ковыряется, и рассерженная старушка уходит ни с чем восвояси.

2. Заглянув за кисею

А что бы увидела любопытная старушка, если б ее дальнозоркий взгляд смог прорваться за раскрашенную ткань? Странные бы она увидела вещи, очень странные. Во-первых, сразу после ткани на асфальте кто-то написал оранжевой краской: «С днем рождения, утенок!» И пририсовал две забавные мордочки. Во-вторых, сразу за надписью стоит парадное крыльцо с совсем новой дубовой дверью, с медной тяжелой ручкой, с хорошо смазанными петлями, с резным чугунным козырьком. вокруг крыльца – вполне себе новая кирпичная стена, нисколько не нуждающаяся в ремонте – ни в косметическом, ни уж, тем более, в капитальном. И окна в этой стене тоже новенькие, чисто вымытые со свежеокрашенными хорошо притертыми рамами. А внутри дома кто-то живет – поскрипывают ступени, свет зажигается и гаснет, занавески на окнах колышутся, раздаются голоса и играет музыка.
Да, не зря  старушкам этот дом кажется подозрительным, совсем не зря!
Впрочем, если поговорить с хозяином дома, может, все прояснится? Хозяин дома, пожилой поживший черт в отставке. То есть, это он так выражается, чтобы не спугнуть новых знакомцев, что он в отставке. Но мы-то с вами хорошо знаем, что никакой отставки у чертей не бывает, и что до самого судного дня (и, быть может, даже и после оного) должны они соблазнять и путать честный народ, сбивать его с пути и всячески над ним издеваться. Так что я бы на вашем месте не особо доверяла словам пожилого пожившего черта. Тем более, что настоящего своего имени он никому не открывает, а представляется всем Терентием Ильичем, что так же весьма и весьма подозрительно, ибо если ты черт, то какой ты, к черту, Терентий?
Ну, так вот, хозяин дома, широко улыбаясь, скажет вам, что это и не дом вовсе, а – гостиница. «Выгодное дельце, - добавит он, потирая руки. – Весьма прибыльный бизнес. Гостей всегда навалом, и все народ тихий, солидный и состоятельный». И наврет, конечно. Потому что все комнаты этого дома населены в высшей степени необычными постояльцами.
Это… Прям-таки слов не хватает, чтобы объясниться попонятнее. В общем, это забытые и потерянные людьми вещи. Тут они ожидают, когда о них вспомнят и когда их найдут. Некоторые ждут всего каких-либо пятнадцать минут. Другие – несколько часов. А самые несчастные ждут годами. Впрочем, они даже гордятся своим столь длительным ожиданием. А уж чем они расплачиваются со старым чертом – я не знаю, и вам не советую интересоваться – наврет с три короба, и правды все равно не дознаетесь.