Серия «"Конец мира - это только начало", Питер Зейхан»

Конец "больше"

В старые добрые времена до появления морской навигации богатство человеческого опыта было совсем невелико. Большинство систем управления представляли собой смесь имперской и феодальной.

Проблема заключалась в пределах досягаемости.

Немногие места с богатой географией становились имперскими центрами и использовали свое богатство для военного и экономического контроля над другими территориями. Иногда эти центры внедряли инновации или адаптировали технологию, которая изменяла региональный баланс сил, позволяя более успешно захватывать земли. Римляне использовали дороги, чтобы быстрее перебрасывать войска туда и обратно. Монголы разработали железное стремя, которое позволило их конным воинам размазать об стену, ну, почти всех.

Но в этих технологиях не было ничего такого, что не могло бы распространиться среди конкурентов, устранив сиюминутное преимущество той или иной державы. И конечно, поскольку мало кто хотел быть оккупированным подданным другого, каждый пытался разработать или адаптировать конкурирующие технологии. Ганнибал знаменит тем, что приручил нескольких животных - слонов, что позволило ему нападать на основные территории Рима неожиданными способами. Поляки возвели целую кучу замков, устойчивых к атакам на лошадях, что позволило им размахивать своими интимными частями в направлении монгольских налетчиков.

Такова общая картина, но она не очень точна. Или, по крайней мере, не очень полна. С организационной точки зрения, имперские экспансии вряд ли были нормой. Конечно, мы знаем эти технологические и контртехнологические битвы как, ну, историю. Но на каждую успешную имперскую экспансию приходился имперский крах, а также десять тысяч территорий, которым так и не удалось выкроить время под солнцем.

Более мелкий масштаб был действительно очень мелким.

На местном уровне жизнь была не столь драматична. Большинство людей были крепостными - причудливый термин для изнурительного, почти натурального хозяйства. Безопасность крепостных была полностью обусловлена их связью с местными лордами. Эти лорды контролировали укрепленный город или крепость, и когда налетчики или небольшие армии приходили на грабеж, крепостные в панике бросались в укрепление и затаивались там, пока угроза не миновала. В "обмен" на эту безопасность феодалы собирали с крепостных налоги, продукты питания и рабочую силу.* ("Обмен" подразумевает отношения выбора. Крепостные были, по сути, рабами, привязанными к земле. Если дворянин продавал свою землю, крепостные, как правило, уходили вместе с ней). Поскольку наиболее распространенным способом уплаты налогов были излишки продовольствия, у лордов не было большого количества товаров для торговли между собой. Эта система не способствовала широкому взаимодействию, образованию, продвижению или развитию. Ничего не изменялось. Никогда.

Экономика этих двух систем была удручающе похожа. Феодализм был просто торговлей безопасностью: лорды обеспечивали защиту крепостным, а крепостные обязывались жизнью своим лордам. Finis ("конец" на латинском, прим. пер.). Имперские системы мало чем отличались: любая крупномасштабная "торговля" должна была существовать в пределах границ империи. Единственный способ получить доступ к новым товарам - это отправиться на завоевание. А поскольку любое преимущество было временным, все сводилось к торговле между имперским центром и его провинциями по принципу "безопасность за лояльность", что гарантировалось имперскими армиями.

Пирог был не очень велик. Он мог увеличиваться только медленно. Часто он становился меньше. Ни у кого не было доступа ко всему пирогу, а тирания географии резко ограничивала торговлю. Человечество сражалось само с собой за то, кто контролирует какие куски застойного и раздробленного пирога.

Затем, в один момент - в историческом масштабе - всё изменилось.

Экспедиции Колумба на рубеже пятнадцатого века запустили цепную реакцию. Морское судоходство позволило сначала испанцам и португальцам, а затем англичанам и, в общем, всем, дотянуться и взаимодействовать с каждым клочком земли, соприкасающимся с океаном. Империи по-прежнему существовали, но их экономическая база изменилась, поскольку они могли доставить практически любой товар практически в любое место. С более широкой экономической базой крупных систем экономика местных, феодальных систем рухнула. Имперские войны требовали больше людей. Имперская экономическая экспансия требовала больше рабочих. Имперская торговля порождала новые отрасли промышленности. Во всех случаях в проигрыше оказывались феодалы, которые не могли предложить ничего, кроме почти натурального существования.

По мере того как десятилетия превращались в столетия, ожидания менялись, потому что менялась экономика. Пирог больше не был одним и и при этом застойным. Он рос. И он никогда не перестанет расти. И это, прежде всего, мир, который мы знаем.

Больше продуктов. Больше игроков. Больше рынки. Больше рынков. Более легкая транспортировка. Больше взаимосвязей. Больше торговли. Больше капитала. Больше технологий. Больше интеграции. Больше финансового взаимопроникновения. Больше, больше и больше, больше и больше.

Мир большего.

С тех пор как Колумб переплыл океан, человеческая экономика определялась этой концепцией большего. Эволюция мира в рамках идеи большего, это разумное ожидание большего, в конечном счете, разрушило старую экономику допотопных имперских и феодальных систем. Новые продукты, рынки, игроки, богатство, взаимодействие, взаимозависимость и экспансия требовали новых методов управления новыми отношениями. Человечество разработало новые экономические модели, наиболее успешными и долговечными из которых оказались фашистский корпоративизм, командно-административный коммунизм, социализм и капитализм. Конкуренция между этими системами - между этими -измами - определила последние несколько веков человеческой истории.

В своей основе все экономические модели представляют собой системы распределения: решение о том, кто, что, когда и как получает.

- Капитализм - это то, с чем большинство американцев знакомы лучше всего. Идея заключается в том, что правительство должно иметь слабое влияние и оставлять большинство решений - особенно в отношении потребления и производства, спроса и предложения, технологий и коммуникаций - частным гражданам и фирмам. Капитализм является экономической основой Америки, но американцы вряд ли являются единственными капиталистами в мире: Япония, Австралия, Швейцария, Мексика, Тайвань, Ливан и страны Балтии имеют свои собственные версии капиталистических систем.

- Социализм является либо нормой (если вы находитесь в Европе), либо врагом (если вы относитесь к американским политическим правым). В современных социалистических системах фирмы, правительство и население существуют в изменчивом калейдоскопе сотрудничества и борьбы. Основная идея всех истинно социалистических структур, однако, заключается в том, что правительство является неотъемлемой частью экономической системы. Споры ведутся о том, насколько центральной должна быть роль правительства и как оно должно использовать свою власть и влияние для формирования или поддержания общества. Канада и Германия, вероятно, являются лучшими современными примерами хорошо управляемых социалистических систем. Итальянская, бразильская и южноафриканская версии социализма могли бы... ещё поработать.* (Стоит отметить, что многие системы, претендующие на звание социалистических, на самом деле таковыми не являются. Версия, которая больше всего преследует американских правых, например, это "социализм" Венесуэлы. В Венесуэле социализм - это торговая марка, используемая элитой для политического прикрытия, пока она грабит все, вплоть до того, что буквально прибито гвоздями, и все ради своей личной выгоды. Мы должны бояться этого. Но это не социализм. Это клептократия. Определенно, это не функциональный -изм).

- Командный коммунизм - это социализм, доведенный до абсурдной крайности. Идея заключается в том, что правительство является единственным решателем всех вещей, которые капитализм передал бы частному сектору и населению. Устранение частного выбора и вообще частного сектора позволяет правительству направить всю мощь общества на достижение любой цели, которую необходимо решить. Советский Союз - самая большая и успешная страна, использовавшая командно-административный коммунизм, но его разновидности появились во многих местах, где политическая элита особенно ... властная. Южная Корея времен начала холодной войны была чрезвычайно хорошо управляемой, довольно закрытой, командно-административной системой, несмотря на то, что политически была решительно "антикоммунистической "* (Я уверен, что некоторые идеологи и/или экономисты, читающие это, задаются вопросом, что я думаю об "истинном" или "чистом" коммунизме: идее, что государство существует для того, чтобы быть беспристрастным механизмом распределения товаров и услуг от тех, кто имеет возможность, к тем, кто нуждается. Со времен Карла Маркса никто не пробовал это сделать... и никто никогда не попробует, просто потому что люди есть люди, и при такой системе те, у кого есть способности, либо превратятся в ленивцев, либо станут дефективными. Не согласны? Повзрослейте. Или отправляйтесь на свою собственную планету и заселите ее тем, что не является человеком).

- Фашистский корпоративизм - один из тех, о которых мы не часто задумываемся; он объединяет лидерство бизнеса с лидерством государства. Правительство в конечном итоге руководит, и оно, конечно, координирует работу фирм для достижения государственных целей, но ключевое слово - "координирует". Фирмы связаны с правительством и направляются правительством, но, как правило, не управляются правительством. В хорошо управляемой фашистской экономике правительство может использовать частный сектор для достижения широких государственных целей, таких как, например, строительство автобана или уничтожение евреев. Но по большей части повседневное управление остается на усмотрение самих фирм. Гитлеровская Германия, очевидно, является ведущим примером современной фашистско-корпоративистской системы, в то время как Южная Корея времен холодной войны пережила пару фашистских десятилетий, прежде чем перейти к капиталистическому/социалистическому направлению. Современный "коммунистический" Китай гораздо больше похож на фашизм, чем на социализм, а тем более на коммунизм. То же самое можно сказать и о Египте после "арабской весны".

У каждой модели есть свои плюсы и минусы. Капитализм обменивает равенство на максимальный рост, как экономический, так и технологический. Социализм жертвует ростом на алтарь инклюзивности и социального спокойствия. Командный коммунизм списывает со счетов динамизм, вместо этого стремясь к стабильности и целенаправленным достижениям. Фашистский корпоративизм пытается достичь государственных целей, не жертвуя ростом или динамизмом, но ценой народной воли, массового насилия в государстве, эпически впечатляющего уровня коррупции и грызущего ужаса от осознания того, что спонсируемый государством геноцид находится всего в нескольких росчерках пера. Капитализм и социализм в целом совместимы с демократией и всем политическим шумом и хаосом, который с ней связан. Командный коммунизм и фашистский корпоративизм гораздо более политически... спокойны.

Но все эти "-измы", которые мы разработали в последние столетия и отладили в последние десятилетия, объединяет то, чего нашему миру скоро будет не хватать: большего.

Геополитика говорит нам, что экономический бум после Второй мировой войны и особенно после холодной войны был искусственным и преходящим. Возвращение к чему-то более "нормальному" по определению требует... ...сокращения. Демография говорит нам, что количество и коллективный объем экономик, основанных на массовом потреблении, уже достигли своего пика. В 2019 году на Земле впервые в истории было больше людей в возрасте шестидесяти пяти лет и старше, чем пяти и младше. К 2030 году в относительном выражении пенсионеров будет вдвое больше.

Почти все страны, которые могут похвастаться достаточно дружелюбной географией, чтобы обеспечить развитие без американской системы безопасности, уже развиты. Почти все они находятся в терминальной стадии демографического спада на протяжении десятилетий. Почти все они в настоящее время массово стареют.

С другой стороны, те страны без хорошей географии, которые нуждаются в американской поддержке, уже упустили свой шанс. В середине, те страны, которым удалось развиваться под американским спонсорством в последние десятилетия, сейчас вырывают ковер из-под ног демографической и геополитической политики.

Соедините геополитику и демографию, и мы поймем, что новых систем массового потребления не будет. Хуже того, пирог мировой экономики не просто уменьшится - он раздроблен на несколько очень неинтегрированных частей благодаря бездействию Америки.

Подумайте о своем родном городе. Что если все, что ему нужно для производства товаров, продуктов питания и энергии, он должен обеспечивать сам? Даже если бы ваш родной город был Шанхаем, Токио, Лондоном или Чикаго, вы бы не смогли жить своей нынешней жизнью. То, что сделал Порядок, это заключил большую часть мира в единый "город", в котором мы все специализируемся на том, в чем мы хороши - будь то сбор авокадо, или резка металла, или очистка бутадиена, или сборка флэш-накопителей, или подключение ветряных турбин, или обучение йоге. Затем мы используем доход от продажи того, что у нас хорошо получается, для оплаты товаров и услуг, которые у нас не получаются. Эта система не идеальна, но она способствовала величайшему технологическому прогрессу в истории человечества, привела большинство из нас в цифровую эпоху и создала все больший спрос на все более высокий уровень образования.

Но все это не является естественным результатом "нормального" мира; скорее, это искусственный результат созданного американцами порядка безопасности и торговли. Без глобального мира мир становится меньше. Или, говоря более точно, один большой мир распадается на несколько маленьких миров (и часто взаимно антагонистических).
Говоря прямо, наши существующие "-измы" совершенно не способны справиться с грядущими вызовами.

- Капитализм без роста порождает массовое неравенство, поскольку те, кто уже имеет политические связи и богатство, манипулируют системой, чтобы контролировать все большие куски все уменьшающегося пирога. В результате, как правило, происходят социальные взрывы. Три из многих примеров того, как это может привести к взрыву, - анархистские движения в США во время Великой депрессии, подъем Дональда Трампа в Ржавом поясе как реакция на деиндустриализацию региона и общий социальный коллапс во время гражданской войны в Ливане.

- Будущее социализма, если можно так выразиться, более мрачное. Социализм не может обеспечить капиталистический уровень роста даже при расширении пирога, а тем более при его сокращении. Социализм может сохранить экономическое равенство, но это вряд ли спасет модель. В отличие от капитализма, где хотя бы элита может выстоять, при социализме каждый будет жить заметно хуже с каждым годом. Массовые восстания и развал государства практически запечены внутрь этого торта.

- Фашистский корпоративизм мог бы стать вариантом, передав большую часть управления экономикой крупным корпорациям. Но в конечном итоге он столкнется с теми же проблемами, что и капитализм и социализм - неравенство из-за концентрации власти в руках фирм, деградирующая стагнация из-за уменьшения пирога, а поскольку правительство явно стоит во главе, то не пройдет много времени, как тыканье пальцами перейдет в марширование с вилами.

- Остается только командный коммунизм. К сожалению, он может оказаться самым жизнеспособным из четырех. Но только если он раздавит души населения до такой степени, что наличие собственного мнения будет подавляться всеохватывающей пропагандистской диктатурой в стиле 1984 года. И, конечно, она сохранит все обычные недостатки модели в том виде, в котором мы ее знаем: она действительно работает, только если те, кто управляет командной экономикой, правильно угадывают, какие технологии победят, какие товары будут нужны и как получить доступ к соответствующим ресурсам для их производства. Каждый раз (угадывают, прим. пер.).

Мы наблюдаем не просто демографически вызванный экономический провал; мы наблюдаем конец полутысячелетней экономической истории.

В настоящее время я вижу только две существующие экономические модели, которые могут подойти для мира, в который мы вступаем. Обе они очень старой закалки:

Первая - это простой старый империализм. Чтобы это сработало, у страны должны быть вооруженные силы, особенно с мощным флотом, способным к крупномасштабным десантным операциям. Эти военные отправляются на завоевание территорий и народов, а затем эксплуатируют эти территории и народы так, как им заблагорассудится: заставляя завоеванных людей работать на производстве, лишая завоеванные территории ресурсов, рассматривая завоеванных людей как невольный рынок для своей собственной продукции и т.д. Британская империя в период своего расцвета преуспела в этом, но, честно говоря, так же поступали и все другие политические образования после Колумба, которые использовали слово "империя" в своем названии. Если это похоже на массовое рабство с некоторым географическим и юридическим перемещением между хозяином и рабом, то вы мыслите в правильном направлении.

Второе - это так называемый меркантилизм, экономическая система, в которой вы сильно ограничиваете возможности кого-либо экспортировать что-либо в вашу потребительскую базу, но в которой вы также вталкиваете все, что можете, в глотки всех остальных. Такой таран часто делается с вторичной целью - разрушить местные производственные мощности, чтобы целевой рынок зависел от вас в долгосрочной перспективе. Французы имперской эпохи занимались меркантилизмом как само собой разумеющимся делом, но так же поступали и все развивающиеся промышленные державы. Британцы, как известно, в начале 1800-х годов навязывали немцам свою продукцию, а немцы в конце 1800-х годов делали то же самое со всеми, до кого могли дотянуться. Можно утверждать (довольно легко), что меркантилизм был более или менее стандартной национальной экономической операционной политикой для Китая в 2000-х и 2010-х годах (под американским стратегическим прикрытием, не меньше).

По сути, обе возможные модели будут реализованы с целью высасывания других народов досуха и переноса боли от общей экономической дезорганизации от захватчиков к захваченным. Так сказать, получить больший кусок меньшего пирога. Теоретически обе модели могут работать в более бедном, более жестоком, более расколотом мире - особенно если они объединены. Но даже в совокупности некоторые версии империалистического меркантилизма сталкиваются с единственной, всеобъемлющей проблемой и, вероятно, приговором:

Слишком много оружия, недостаточно сапог.

В старые имперские (и меркантильные) времена, когда появлялись британцы (или немцы, или французы, или голландцы, или бельгийцы, или японцы, или португальцы, или испанцы, или аргентинцы, и т.д.), они привозили пушки и артиллерию в регионы, пиком военных технологий которых были копья и ножи. Обычно новоприбывшим не приходилось приводить в пример местных жителей, прежде чем те решали, что будет лучше, если они будут делать то, что им говорят (при условии, что они выжили достаточно долго, чтобы принять решение). Обладание таким острым и очевидным технологическим превосходством означало, что оккупанты могли поддерживать контроль с помощью крошечных экспедиционных сил.

Лучшим примером, вероятно, является британский радж в Индии. Британцы обычно имели (намного) меньше 50 000 солдат в своей южноазиатской колонии - иногда меньше 10 000 - при местном населении более 200 миллионов человек. При типично высоком соотношении один оккупант на 4 000 оккупированных, это было бы похоже на то, как если бы население моего родного города Маршалтаун, штат Айова, попыталось оккупировать всю территорию Соединенных Штатов к западу от Миссисипи.

В эпоху, когда одна сторона была промышленно развитой, а другая - нет, такой численный дисбаланс мог сработать. Но по мере того, как индейцы становились все более технологически развитыми, идея о том, что британцы смогут сохранить контроль, быстро перешла из разряда "поднять бровь" в разряд запредельно истеричных. Это был лишь вопрос времени и политической воли, когда индийцы отправят британцев в отставку* (#GandhiIsBadass).

Сегодня, конечно, есть части мира, которые более индустриализованы (и лучше вооружены), чем другие, но между индустриальным и доиндустриальным миром больше нет зияющей пропасти в стиле девятнадцатого века. Вспомните, с каким удовольствием Соединенные Штаты (страна, находящаяся во главе стаи) пытались переделать Афганистан (страна, находящаяся в самом низу). Для того чтобы по-прежнему иметь оружие, железные дороги, асфальт, электричество, компьютеры и телефоны, не требуется совершенства в оружии, железных дорогах, асфальте, электричестве, компьютерах и телефонах.

Единственные страны в мире после 2022 года, которые смогут сохранить морскую империю, - это те, у которых есть три вещи: серьезный комплекс культурного превосходства, вооруженные силы, способные надежно проецировать власть на места, которые не могут эффективно сопротивляться, и много-много-много-много-много-много молодежи в распоряжении.

Последней страной, которая могла похвастаться таким сочетанием факторов, были Соединенные Штаты после Второй мировой войны. Подъем Америки в 1800-х и начале 1900-х годов был технологическим, географическим, демографическим и экономическим, но когда в 1945 году пушки замолчали, янки получили технологические, географические, демографические, экономические, военно-стратегические и численные преимущества. Но даже тогда американцы предпочли не занимать завоеванные территории - даже когда их потенциальные подданные приветствовали их как освободителей. Сегодня мы живем в мире ускоряющегося демографического коллапса. Нет ни одной страны, которая могла бы похвастаться таким сочетанием молодости и размаха, которое необходимо для экономически эффективной и устойчивой проекции силы за пределами своего региона.

Лучшее, что может получиться, - это региональная империя до морской эры, созданная местными сверхдержавами, доминирующими над своими соседями самым грубым способом: путем прямого запугивания и/или завоевания. И даже тогда я с трудом представляю, как это будет работать для любых стран, кроме Франции или Турции, стран, имеющих стабильную демографическую структуру, мощную промышленную базу и очень большое технологическое преимущество над своими возможными будущими неоколониями.* (О причинах и путях прошлого, настоящего и будущего этих двух стран можно прочитать в моей предыдущей книге "Разъединенные нации"). Все остальное было бы игрой чисел, в которую теоретически могли бы играть лишь немногие страны в немногих местах, и играть достаточно хорошо, чтобы усилия могли окупиться. Смысл этого обсуждения возможных экономических моделей не в том, чтобы повергнуть вас в уныние (хотя, на мой взгляд, это вполне разумное решение), и даже не в том, чтобы определить, какой исход наиболее вероятен.

Напротив, это делается для того, чтобы подчеркнуть два вывода:

Во-первых, все изменится. Какую бы новую экономическую систему или системы ни создал мир, это будет нечто такое, что мы вряд ли признаем жизнеспособным сегодня. Нам, вероятно, потребуется гораздо больше капитала (пенсионеры впитывают его как губка), но у нас его будет гораздо меньше (меньше работников - меньше налогоплательщиков). Это означает, что экономический рост и технологический прогресс (для обоих видов деятельности необходим капитал) застопорятся. И это только одна сторона. Все, что капитализм, фашизм и прочие были призваны уравновешивать или управлять - предложение, спрос, производство, капитал, труд, долг, дефицит, логистика - не столько изменяется, сколько эволюционирует в формы, которые мы как вид буквально никогда не испытывали. Мы вступаем в период экстремальных преобразований, когда наши стратегические, политические, экономические, технологические, демографические и культурные нормы одновременно находятся в движении. Конечно, мы перейдем к другой системе управления.

Во-вторых, этот процесс будет травматичным по самому определению. Концепция большего была нашим путеводным светом как вида на протяжении веков. С определенной точки зрения, последние семьдесят лет глобализации были просто "больше" на стероидах, резким изменением наших давних экономических представлений. Между демографической инверсией и концом глобализации мы не просто заканчиваем наш долгий опыт "больше" или даже начинаем пугающий новый мир "меньше"; мы сталкиваемся с экономическим свободным падением, поскольку все, что лежало в основе экономического существования человечества со времен Ренессанса, разворачивается одновременно.

Между крахом глобального порядка и инверсией глобальной демографии, старые правила явно не работают, и нам понадобятся десятилетия, чтобы понять, что может быть лучше. Разные страны будут чувствовать, что старая система разрушается с разной скоростью и разными способами, и они будут реагировать на эти стимулы, используя подходы, сформированные их собственными сильными и слабыми сторонами, культурами и географическим положением. Развитие нового -изма также не будет происходить в контролируемых условиях в течение неторопливого периода времени. Это произойдет здесь и сейчас, в условиях демографического и геополитического коллапса.

Мы не сможем сделать все правильно с первой попытки. Мы не будем идти вперед одними и теми же путями. Мы не придем к одному и тому же пункту назначения. Нашему миру потребовались столетия, чтобы разобраться в нашем нынешнем квартете экономических моделей. Это процесс, а не предсказуемая, спокойная, прямая линия. В последний раз, когда человечество боролось с изменением факторов, которые потребовали новых экономических моделей, причинами были промышленная революция и первая волна глобализации. Мы активно спорили о том, какая система лучше. У нас были драки. У нас были войны. У нас были большие войны. Большинство из них не были холодными.

Жизнь в исторический момент - непредсказуема.

Учим страшное слово

Давайте не будем теоретизировать:

Я живу на высоте 7500 футов над уровнем моря в сельской местности, в горном штате Колорадо. Снег - это не столько сезонное явление, сколько образ жизни. Когда я только переехал сюда, я подумал: "Самостоятельно? Новый старт? Новый дом? Новый "ты"? Давай-ка займемся своим телом!". Я начал ходить в походы почти каждый день, а когда выпал снег, я атаковал его с энтузиазмом! И лопата.

Только лопата.

Это была... самая глупая вещь, которую я когда-либо делал.

Месяц спустя я был оснащён бензиновым снегоуборщиком Toro. То, что раньше было испытанием на двадцать с лишним часов, из-за которого я чуть напрочь не застрял в снегу, теперь стало чуть менее чем двухчасовым неудобством.
Эти двадцать с небольшим часов были потрачены только на мои подъездные пути и дорожки. Только мой дом. От моего подъезда до подножия горы две мили, и еще семь с половиной миль по каньону до высокогорных равнин, на которых расположен город Денвер. Это очень много лопат. Без бензинового оборудования для уборки снега мой дом на высоте 7500 футов не только не был бы построен, но даже теоретически не мог бы обслуживаться* (Для тех, кто считает, что мне следовало выбрать электрическую модель вместо бензиновой, я попробовал. Это было быстрее, чем использовать лопату, но электрическим двигателям просто не хватает мощности для быстрой уборки снега. При толщине снега около четырех дюймов я мог расчистить пространство примерно за пять часов. Если больше, то электрический двигатель угрожал перегореть. Эта чертова штука выполнила свою угрозу очень быстро).

А теперь мы в Денвере, который расположен в месте, которое раньше очень правильно называлось Великой американской пустыней. По мере продвижения на запад от влажных низменностей Среднего Запада земля неуклонно поднимается и высыхает. Денвер расположен на восточном склоне Скалистого хребта, постоянно и прочно находясь в дождевой тени, получая менее семи с половиной дюймов осадков в год. Большая высота над уровнем моря означает, что любой дождь, который выпадает, имеет тенденцию быстро испаряться. В Денвере, расположенном на высоте мили, влажность настолько низкая, что легкий снег не столько тает, сколько сублимируется прямо в пар. Примерно три четверти населения Колорадо живет в аналогичных условиях к востоку от континентального водораздела, но примерно три четверти осадков, выпадающих в Колорадо, выпадает к западу от водораздела.

Денвер - Колорадо - решает эту проблему двумя способами. Первый - это повсеместное строительство дамб. Посмотрите на карту любого города, который, как и Денвер, расположен на восточном краю Фронтального хребта. Вы заметите озера. Много-много озер. Но это не озера. Это водохранилища, созданные для того, чтобы улавливать как можно больше весеннего таяния снега. Городской Колорадо изменил свой рельеф, чтобы сохранить каждую каплю воды настолько, насколько это возможно.
Но этого недостаточно. Второе действие - это бурение туннелей через Скалистые горы, чтобы соединить западные водоразделы штата с восточными. В настоящее время существует две дюжины этих монстров трансбассейнового отвода. В совокупности хранение каждой капли и перемещение около 25 миллиардов галлонов воды в год позволяет существовать Форт-Коллинзу, Эстес-Парку, Грили, Боулдеру, Колорадо-Спрингс, Пуэбло и Большому Денверу. Не говоря уже о почти всём сельскохозяйственном секторе штата.

Уберите технологии, необходимые для строительства и поддержания этой системы управления водными ресурсами, и максимальная устойчивая численность населения городов Фронт-Рейндж резко упадет с примерно четырех с половиной миллионов, которые есть сегодня, до примерно одной десятой от этой цифры.

Та или иная версия этой истории существует для большинства населенных пунктов мира. Возможно, это проблема инфраструктуры. Может быть, климатические проблемы. Может быть, дело в ресурсах, продовольствии или безопасности. Но суть всегда одна: если по какой-либо причине прерываются глобальные потоки товаров и услуг, энергии и продовольствия, то меняется демографическая, политическая и экономическая карта.

В постглобализованном мире крупные, богатые разнообразными ресурсами страны, такие как Соединенные Штаты, могут перетасовывать товары внутри страны, чтобы все работало. Я живу в постоянном страхе, что не смогу достать бензин (переработанный в Колорадо из сырой нефти, добытой в Колорадо) для своего снегоуборщика (произведенного в Миннесоте), чтобы расчистить подъездную дорогу (асфальт из Оклахомы) к моему дому (деревянный каркас из Монтаны), из которого я часто работаю по интернету (используя сеть связи, состоящую из стали из Огайо, алюминия из Кентукки и пластмассы из Техаса).

Очень немногие места имеют такое разнообразие, охват, доступ и избыточность. Большинство зависит - часто полностью - от глобализации, чтобы повторить в своем регионе такое "простое" дело, как уборка снега. Возникает вопрос, как выглядел бы Шанхай без нефти? Или Берлин без стали? Эр-Рияд без... продовольствия? Деглобализация означает не просто более темный, более бедный мир, она означает нечто гораздо худшее.

Разгадка.

В настоящее время в мире есть два обоснованно тревожных и тревожно обоснованных примера того, как может выглядеть это расшатывание: Зимбабве и Венесуэла. В обоих случаях бесхозяйственность в высшей степени разрушила способность обеих стран производить свои товары на экспорт - продовольствие в случае Зимбабве, нефть и нефтепродукты в случае Венесуэлы - что привело к дефициту средств, настолько сильному, что способность стран к импорту в значительной степени рухнула. В Зимбабве конечным результатом стало более десяти лет отрицательного экономического роста, что привело к результатам, намного худшим, чем Великая депрессия, а основная часть населения была сведена к натуральному хозяйству. Венесуэле повезло меньше. До своего экономического краха она импортировала более двух третей своих продуктов питания. Добыча нефти в Венесуэле упала настолько, что стране даже не хватало топлива для посева зерновых, что способствовало самому страшному голоду в истории Западного полушария.

Я не использую эти примеры легкомысленно. Слово, которое вы ищете для описания этого результата, - это не "деглобализация" и даже не "деиндустриализация", а "децивилизация".

Все, что мы знаем о человеческой цивилизации, основано на простой идее организации. Как только правительство устанавливает некоторые основные правила, такие как "не убий своего соседа", люди начинают делать то, что делают люди: создавать семьи, выращивать еду, делать виджеты. Люди начинают торговать, так что фермеру не нужно делать муку, а кузнецу не нужно выращивать свою собственную еду. Такая специализация делает нас более продуктивными в выбранных нами областях, будь то земледелие, мукомольное или кузнечное дело. Общество становится богаче и расширяется. Больше земли, больше людей, больше специализации, больше взаимодействия, больше внутренней торговли, больше экономии от масштаба.

Эта схема развивалась постепенно с момента зарождения цивилизации, но часто случались не просто неудачи, а крахи. Империи поднимались и падали, а когда они падали, вместе с ними падала и большая часть их прогресса. Порядок под руководством Америки (большое "О") не просто изменил правила игры; он институционализировал порядок (малое "о"), что, в свою очередь, позволило индустриализации и урбанизации распространиться повсюду. Это изменило демографическую ситуацию в мире с большого количества детей на большое количество молодых и зрелых работников, породив устойчивый бум потребления и инвестиций, подобного которому человечество еще не имело. С гарантированной безопасностью и достаточными запасами капитала, энергии и продовольствия шесть тысяч лет взлетов и падений сменились безостановочным движением грузового поезда прогресса.

Под властью Порядка и этого волшебного демографического момента мы стали настолько специализированными, а наши технологии настолько продвинулись вперед, что мы стали абсолютно некомпетентными в тех задачах, которые раньше были жизненно важными. Попробуйте сами производить электричество или еду, чтобы хватало на жизнь, и при этом работать на полную ставку. Что делает все это возможным, так это идея непрерывности: идея о том, что безопасность и надежность, которыми мы наслаждаемся сегодня, будут существовать и завтра, и мы можем доверить свою жизнь в руки этих систем. В конце концов, если бы вы были уверены, что правительство завтра рухнет, вы бы, вероятно, меньше беспокоились о всяких мелочах, связанных с работой, на которых настаивает ваш менеджер, и вместо этого сосредоточили бы свое время на том, чтобы научиться консервировать овощи.

Гиперспециализация труда стала нормой, а торговля стала настолько сложной, что для ее облегчения теперь существуют целые экономические подсектора (кредитные специалисты, экструдеры алюминия, консультанты по планированию складов, полировщики песка). Эта специализация не ограничивается отдельными людьми. Благодаря глобальному миру целые страны могут специализироваться. Тайвань - на полупроводниках. Бразилия - на производстве сои. Кувейт - на нефти. Германия - в машиностроении. Цивилизационный процесс стремится к своему предельному, оптимальному пику.

Но "оптимальный" - это не то же самое, что "естественный". Всё в этом моменте - от американской перестройки архитектуры безопасности до исторически беспрецедентной демографической структуры - искусственно. И оно терпит крах.

Существует множество путей вниз для стран, смотрящих в пасть демографического угасания и краха глобализации, но все они имеют нечто общее: сокращение взаимодействия означает сокращение доступа, означает сокращение доходов, означает сокращение эффекта масштаба, означает сокращение специализации труда, означает сокращение взаимодействия. Нехватка заставляет людей - заставляет страны - заботиться о своих собственных потребностях. Преимущества непрерывности и специализации труда, связанные с добавленной стоимостью, ослабевают. Все становятся менее эффективными. Менее продуктивными. А это означает уменьшение количества всего: не только электроники, но и электричества, не только автомобилей, но и бензина, не только удобрений, но и продуктов питания. Части меньше суммы. И это усугубляет ситуацию. Нехватка электричества портит производство. Нехватка продовольствия приводит к сокращению населения. Меньше людей - меньше шансов сохранить работоспособность всего, что требует специализированного труда. Например, строительство дорог, электрических сетей или производство продуктов питания.

Вот что означает "децивилизация": каскад усиливающих друг друга поломок, которые не просто повреждают, а разрушают основу того, что заставляет функционировать современный мир. Не в каждом месте была подходящая география, чтобы сделать цивилизацию до Порядка. Не каждое место сможет сохранить цивилизацию после окончания действия Порядка.
Одно дело для такой страны, как Мексика, которая соединена проводами с Соединенными Штатами, бороться за развитие промышленности и обходиться без запчастей, импортируемых из Азии. Совсем другое дело, когда такая страна, как Корея, теряет доступ к импортной нефти, железной руде, продуктам питания и экспортным рынкам.

Хуже всего то, что многие менее развитые страны полностью зависят от того, как держится цивилизация в других местах. Зимбабве и Венесуэла - примеры стран, выбравших путь к своего рода децивилизации. Для большинства из них она будет навязана им в результате событий, происходящих на континенте или даже дальше, в местах, на которые они не могут надеяться повлиять, а тем более контролировать. Даже умеренная борьба в таких местах, как Бразилия, Германия или Китай, настолько нарушит спрос на материалы из Боливии, Казахстана или Демократической Республики Конго, что слабые государства потеряют доходы, необходимые для импорта товаров, которые позволяют обеспечить базовую современность. И мировые Бразилии, Германии и Китаи сталкиваются с гораздо большим, чем просто умеренная борьба.

В этом углубляющемся мраке есть несколько светлых пятен, но только несколько.

Лишь немногим странам удалось достичь высокого уровня развития и одновременно избежать обвала рождаемости. Это ... болезненно короткий список: Соединенные Штаты, Франция, Аргентина, Швеция и Новая Зеландия. И... это все. Даже если бы политика выровнялась, даже если бы сердца всех были на правильном месте, даже если бы все американцы, французы, аргентинцы, шведы и киви хотели поставить нужды остального мира выше своих собственных, все равно масштаб демографического поворота человечества означает, что все они вместе взятые не составят достаточного фундамента для поддержки новой глобальной системы.

По большинству показателей - прежде всего, в области образования, богатства и здоровья - глобализация была великой, но она никогда не была долгой. То, что вы и ваши родители (а в некоторых случаях - бабушки и дедушки) считали нормальным, хорошим и правильным образом жизни - то есть последние семь десятилетий или около того - является исторической аномалией для человеческого состояния как в стратегическом, так и в демографическом плане. Период 1980-2015 годов, в частности, был просто уникальным, изолированным, благословенным моментом времени. Момент, который закончился. Момент, который точно не повторится в нашей жизни.

И это ещё даже не самая плохая новость.

История ускоряется

Ничто из промышленных технологий, разработанных британцами, не могло оставаться чисто британским. Как и предыдущие технологии эпохи оседлого земледелия, воды, ветра и морских глубин распространялись за пределы страны, так произошло и с промышленными технологиями текстиля, пара, стали, электричества и удобрений. Поскольку большая часть работы по разработке и внедрению этих новых технологий уже была проделана, их применение на новых землях происходило гораздо быстрее, что также означает, что их воздействие на демографическую структуру происходило быстрее.

Второй крупной страной, пережившей массовые преобразования индустриализации, была Германия. За столетие, предшествовавшее Первой мировой войне в 1914 году, Германия быстро превратилась из раздробленной, доиндустриальной, основанной на гильдиях экономической системы, которая часто становилась добычей своих соседей, в объединенную промышленную, экономическую, технологическую и военную державу, которая в шокирующе короткие сроки одержала победу над Данией, Австрией и Францией. Население Германии, как и население Великобритании до нее, почти утроилось благодаря процессу индустриализации и урбанизации. Население Германии, как и население Великобритании до нее, старело из-за снижения уровня смертности. Немецкое население, как и британское до него, столкнулось с резким падением рождаемости. Но поскольку немецкое население, в отличие от британского, могло следовать по пути, проложенному другими, весь процесс от начала до конца прошел всего за четыре поколения* (Огромная скорость процесса индустриализации Германии в сочетании с географическими особенностями Германии способствовали травмирующим ужасам мировых войн. У немцев не было заморских колоний, чтобы поглотить избыточное население. Даже на пике своего расцвета перед Первой мировой войной Германия была не такой уж большой - чуть меньше Монтаны плюс Айдахо, а половина территории слишком пересеченная, чтобы ее можно было легко освоить. Как только промышленные технологии позволили немецкому населению увеличиться, немцы быстро обнаружили, что им некуда расширяться - неотъемлемая часть того, почему Гитлер был так одержим идеей заглянуть за горизонт).

На протяжении британского и немецкого опыта три дополнительные - и совершенно несвязанные - проблемы усилили тенденции урбанизации, которые запустила индустриализация.

Во-первых, это подъем движения за права женщин.

В своей основе движение за права женщин не получило реального развития до европейских революций 1848 года. Технологии индустриальной эпохи вызвали массовые экономические и политические потрясения по всей Европе, кульминацией которых стала серия интенсивных гражданских войн, когда старые политические и социальные структуры внутри стран и между ними пытались сдержать незнакомое давление. Все новые технологии объединяла одна общая черта: они требовали людей, и много людей. Некоторые из новых технологий, например, новые сборочные линии, требовали в основном неквалифицированного труда. Другие, такие как нефтехимия, требовали людей, которые действительно знали, что делают, потому что, знаете ли, взрывы. Но для всех видов труда новый спрос привел к росту стоимости рабочей силы. Культура, этика и мораль остались в стороне, независимо от того, были ли это женщины, присматривающие за фермой, пока мужчины работали на фабриках в городе, или сами женщины, занимающие должности на новых промышленных текстильных фабриках, где они могли легко заработать более чем в два раза больше, чем крепкий парень на ферме. Теперь существовала экономическая причина для женщин быть хозяйками своей жизни.

В традиционных обществах женщины, как правило, привязаны к определенному физическому месту: ферме и дому. Если наступает голод или война, именно мужчины отправляются на поиски или в бой, а женщины остаются, чтобы заботиться о домашнем хозяйстве. Такие ограничения гарантировали, что женщины обычно ... доступны. Поэтому в доиндустриальных обществах было очень распространено, что женщина в течение жизни рожала более шести детей. Но разорвите связь с домашним хозяйством и сельским хозяйством. Обеспечьте массовое женское образование. Дайте женщинам возможность самим зарабатывать себе на жизнь. Даже женщины, желающие иметь многодетную семью, быстро обнаружили, что карьера вытесняет другие пункты их списка дел, отчасти потому, что - независимо от намерений - несколько десятков часов в неделю, проведенных на работе, отнимают возможности для беременности.

Второй фактор, способствующий падению рождаемости, находится на пересечении прав женщин и промышленных технологий: контроль рождаемости. Во времена до промышленной революции самым надежным методом контроля рождаемости было слежение за циклом. Индустриализация расширила список возможностей. В 1845 году правительство США выдало патент на вулканизацию резины Чарльзу Гудьиру,* (Да, тот самый Goodyear) что положило начало производству дешевых и надежных презервативов. Сочетание таких достижений с ранними движениями за права женщин привело к тому, что политические и экономические звезды слабого пола начали свое долгое восхождение - но ценой общего уровня рождаемости.

Исторические показатели рождаемости

Третий случайный фактор, снижающий рождаемость, можно отнести к грандиозному плану американцев по созданию международного порядка после Второй мировой войны. Урбанизация уже шла полным ходом до того, как мировые войны разнесли старую систему, но с наступлением свободной торговли наиболее развитые экономики мира - в первую очередь Западной Европы и Японии - больше не были обременены постоянными, высокоскоростными войнами. Страны могли сосредоточиться на том, что они делали лучше всего (или, по крайней мере, на том, что они хотели делать лучше всего), а спокойствие в сфере безопасности, обеспечиваемое Порядком, позволяло им импортировать продовольствие из половины мира.

Сама природа процесса глобализации, начатого в Бреттон-Вудсе, привела к снижению рождаемости за счет сжатия сельскохозяйственного сектора во всем промышленно развитом мире. В мире, существовавшем до начала свободной торговли, массовый импорт продовольствия редко был жизнеспособным и масштабным вариантом. Это обуславливало экономические и стратегические расчеты правительства.

Облачная Германия с коротким летом вряд ли известна своей богатой сельскохозяйственной системой, но в общей суматохе, которая была Европа до 1945 года, у немцев не было другого выбора, кроме как выжимать из своей дрянной земли столько дрянной еды, сколько требовалось для выживания государства.* (Оу. Квашеная капуста. Такой большой.) Великобритания - известная своей едой только потому, что еда очень плохая - смогла пойти другим путем только потому, что она является островом. К концу девятнадцатого века имперская система позволила британцам получать продовольствие из колоний, расположенных далеко от Европы. В зависимости от десятилетия, это означало Египет,* (Ммммм, кебаб) Южную Африку,* (Ммммм, пап) (Пап представляет собой традиционную южноафриканскую кашу, приготовленную из измельченных зерен кукурузы или другого зерна, и является главным блюдом южноафриканского племени Банту, прим. пер.) Индию,* (Ммммм, виндалу) (Виндалу — популярное индийское блюдо, завезённое в Гоа португальскими моряками. Традиционный рецепт полагает наличие следующих обязательных компонентов: свинина, уксус и чеснок, а также смесь острых приправ. Блюдо приобрело широкую известность в Британии, прим. пер.) или Австралию и Новую Зеландию.* (Ммммм, Павлова) (внезапно, Павлова — торт-безе со свежими фруктами, особенно популярный в Новой Зеландии и Австралии. Назван в честь балерины Анны Павловой, гастролировавшей по Австралии и Новой Зеландии в 1926 году). Такие варианты поставок позволили британцам не только сосредоточить свои силы на производственной стороне промышленной революции, но и получить преимущества от империи, охватывающей весь мир.

Порядок вывернул эту систему наизнанку. Обеспечив глобальную безопасность, разрушив империи, открыв мир для торговли и обеспечив распространение сельскохозяйственных технологий промышленной революции, американцы нечаянно познакомили мир с "глобальным" сельским хозяйством. Стране больше не нужно было завоевывать какие-то отдаленные сельскохозяйственные угодья, чтобы гарантировать продовольственную безопасность. Части старых имперских сетей теперь могли максимизировать производство, ориентируясь на удовлетворение мирового спроса, а не узких потребностей своих имперских хозяев.

В условиях глобализации не только расширялись возможности, но и увеличивались масштабы. Большее количество капитала, притекающего в большее количество мест, вызвало преобразования в сельском хозяйстве.

Крупные фермы могли быть более механизированы, достигая большей эффективности и производительности при меньших затратах труда. Такая оптимизация позволила им достичь больших объёмов, чтобы требовать более выгодных цен на производственные ресурсы. Вместо того чтобы получать несколько десятков мешков удобрений, мотыги и прочее из местного магазина, крупные фермы стали напрямую заключать контракты с нефтехимическими фирмами и производителями. Само основание существования малых городов разрушилось.

Глобализация не просто опустошила сельскую местность; она также выпотрошила небольшие населенные пункты, вынудив всех перебраться в крупные города. И как бы это ни было верно в Небраске или Новом Южном Уэльсе, это было гораздо более верно в таких местах, как бразильское Серрадо, российское Черноземье или рисовый пояс Китая. Каждое изменение приводит к одному и тому же: выращивается больше продовольствия и распределяется больше продовольствия, но при этом затрачивается меньше труда.

Начальные этапы промышленной революции, возможно, вытягивали людей из фермерских хозяйств, обеспечив занятость в промышленности, а разработка синтетических сельскохозяйственных средств производства, возможно, вытакливала их в города, но глобальная конкуренция, которую обеспечил Порядок, вытеснила фермеров с их земель. И это даже при условии, что растущие местные сельскохозяйственные фирмы-гиганты не вытеснят мелких фермеров, или что правительство не будет насильно объединять мелкие участки в более крупные и эффективные фабрики* (Первый вариант более распространен там, где централизованный контроль слаб, например, в Аргентине, Бразилии и Украине, а второй является нормой в странах с наличием национальных планов развития, таких как Индия, Китай и Южная Африка).

И так это стало повсеместным. Территории, не имевшие региональной безопасности или достаточного капитала с начала истории, могли внезапно использовать глобальные потоки, чтобы впервые стать значительными производителями и даже экспортерами. Качество продуктов питания росло, а их стоимость снижалась. Это оказало давление на старых производителей в развитых странах, вынудив их либо повышать уровень технологий для увеличения урожайности, либо отказаться от призрака и сосредоточиться на том, что они делали лучше. Вкусы диверсифицировались. В большинстве своем страны отказались от попыток выращивать продукты, которые они не могли выращивать хорошо, резко увеличив производство тех культур, которые они могли выращивать хорошо. Запрет американцев на военные конфликты между своими союзниками устранил необходимость беспокоиться о том, где можно получить следующую порцию еды. Мировая сельскохозяйственная торговля взорвалась, и необходимость в национальной и имперской автаркии отпала.

Преобразование американцами глобальной архитектуры безопасности и экономики - а точнее, создание американцами первой в мире по-настоящему глобальной архитектуры безопасности и экономики - позволило опыту индустриализации и урбанизации, который определял Европу на протяжении предыдущих четверти тысячелетия, выйти на глобальный уровень.

Первая волна глобализации повлияла на ранние воплощения альянса "Порядок": Западная Европа, побежденная Ось, подопечные государства - Южная Корея, Тайвань и Сингапур, а также другие англоязычные государства: Австралия, Канада и Новая Зеландия.* (Технически, многие страны Западного полушария также были частью первого раунда Порядка, поскольку они подписали Бреттон-Вудс, но большинство из них предпочли принять аспекты безопасности системы (никаких империй) без значимого участия в экономических аспектах). Как и британцы и немцы до них, народы всех этих стран пережили массовое развитие, массовую урбанизацию, массовое сокращение смертности, массовое увеличение продолжительности жизни, массовое увеличение численности населения и массовое сокращение рождаемости, именно в таком порядке. Фактически, почти весь прирост населения в развитых странах мира с 1965 года - в целом более чем на 50 процентов - произошел за счет увеличения продолжительности жизни. И как немцы пошли по британскому пути и пережили более быструю, более сжатую версию всего демографического перехода, так же поступила и первая большая партия государств после Второй мировой войны.

В конце концов, идти по этому пути стало проще. Первые фабрики работали от воды, а не от электричества; существовали такие же ограничения на места их строительства, сколько и на города древности, что аналогичным образом ограничивало потребность в рабочих для их обслуживания. Аналогичным образом, появление взаимозаменяемых деталей и сборочных линий предшествовало появлению электричества. Такие ранние промышленные предприятия могли на порядок превзойти предыдущие нормы производства, но для приведения их в действие все еще требовались ветер, вода или мускулы. Это ограничивало скорость, масштабы и место их внедрения очень специфическими географическими зонами успеха, замедляя влияние урбанизации. Но к 1945 году немцы продемонстрировали, что электричество - это единственный выход. Внезапно завод можно было разместить где угодно. История ускорилась. Возможно, британцы и проложили путь к развитию, но именно немцы проложили его для остальных.

Вместо семи поколений, потребовавшихся для преобразования Британии, или четырех для Германии, канадцы, японцы, корейцы, итальянцы и аргентинцы сделали это за два с половиной, а группа передовых стран, пришедших позже - Испания, Португалия и Греция - за два.

На этом история не закончилась.

После окончания холодной войны американцы открыли членство в Порядке как для бывших нейтральных стран, так и для бывшего советского мира. Результатом стало такое же наступление за доступ к капиталу, ресурсам и технологиям, которое породило европейский и японский бум 1950-х и 1960-х годов, но на гораздо более широкую полосу мира и гораздо больший кусок человечества.

Теперь подавляющая часть развивающегося мира может присоединиться к индустриализации, урбанизации, демографическим изменениям, причем крупнейшими новыми игроками станут Китай, Индия, Индонезия, Пакистан, Бразилия, Нигерия, Бангладеш, Россия, Мексика, Филиппины, Вьетнам, Египет, Эфиопия и Турция. Как добавление электричества к набору промышленных инструментов ускорило процесс, так и цифровая революция. Поскольку информация больше не была заперта в мозгах отдельных людей, а текла свободно по реке электронов, опытом можно было делиться одним нажатием кнопки. Создание прототипов превратилось из многолетнего процесса в считанные недели. То, что было известно, могло быть распространено в течение нескольких секунд, а исследовательское сотрудничество могло пересекать континенты и океаны.
Если немцы могли идти по дороге быстрее британцев, если японцы могли бежать по ней быстрее немцев, если испанцы могли бежать по ней быстрее японцев, то теперь более развитые страны развивающегося мира - а именно китайцы, бразильцы и вьетнамцы - могли бежать по той же дороге быстрее испанцев.

И все же, несмотря на все эти дикие незапланированные изменения, каким-то образом все это не просто работало, а работало прекрасно. По-настоящему впечатляющим, даже волшебным моментом после холодной войны было не просто то, что войны и голод практически исчезли из мира, а то, что население всех этих стран, старея и увеличиваясь разными темпами, создало идеальную основу для стремительного, исторически беспрецедентного экономического роста.

Примерно с 1980 по 2015 год все международно связанные системы мира попали в одну из двух больших категорий.
В категорию №1 попали страны, находящиеся на относительно ранней стадии демографического перехода. Смертность стремительно падала, продолжительность жизни быстро увеличивалась, но падение рождаемости еще не привело к катастрофическому сокращению числа молодых работников. Эти страны были прожорливы, и не только в плане еды. Большая часть расходов человека приходится на возраст от пятнадцати до сорока пяти лет - это период жизни, когда люди покупают машины и дома, растят детей и стремятся получить высшее образование. Такая деятельность, основанная на потреблении, является тем, что двигает экономику вперед, и в этой группе стран потребление было на высоте.

Страны в "Категории №2" ушли дальше. Смертность все еще снижалась, а продолжительность жизни все еще увеличивалась, но темпы замедлились. В конце концов, эти страны, как правило, начали индустриализацию на несколько десятилетий раньше. Но падение рождаемости также началось раньше, и недостаток детей в их демографическом профиле становился очевидным. Приоритеты изменились. Меньшее количество детей означало, что меньше ресурсов нужно тратить на воспитание и образование детей, в то время как больше можно было потратить на автомобили и квартиры. Пожилое население накопило больше капитала, что позволило сохранить и инвестировать больше денег. Стареющие общества не стали менее динамичными, а наоборот, стали более динамичными, потому что смогли быстрее развивать и внедрять технологии. Производительность труда резко возросла, а производимая продукция стала более сложной. В этих странах не хватало молодых людей, которые могли бы потреблять то, что они производили.

Американцы случайно нашли решение этой проблемы. Американский рынок не только был открыт для всех, но и американская приверженность идее безопасности для поддержания коллективного мирового цивилизационного потолка означала, что эти старшие демографические группы - эти экономики, ориентированные на экспорт, - могли получить доступ к потребительским рынкам всего мира. Системы, основанные на потреблении и экспорте, не просто находились в приблизительном равновесии. Благодаря тому, что американцы озаботились проблемами мировой безопасности, подлинно глобализованный мир не только возник, но и процветал.

Но в этом нет ничего нормального. Глобализация всегда зависела от приверженности американцев глобальному порядку, а этот порядок не отвечает стратегическим интересам американцев с тех пор, как в 1989 году пала Берлинская стена. Если американцы не будут управлять всеми, то только вопрос времени, когда что-то в Восточной Азии, на Ближнем Востоке или на российской периферии (например, ну не знаю, скажем, война) сломает глобальную систему до неузнаваемости... при условии, что американцы не сделают это сами.

Но даже если американцы решат продолжать удерживать коллективный мировой цивилизационный потолок, в расцвете глобализации не было ничего устойчивого. Благоприятные дни 1980-2015 годов закончились. Коллапс рождаемости, начавшийся в развитых странах в 1960-х годах, а в развивающихся странах - в 1990-х годах, теперь имеет десятилетия позади.

Бомба замедленного действия заключается в том, что то, что оказалось верным для ускоренной индустриализации, оказалось столь же верным и для ускоренных демографических изменений. В 1700 году средняя британская женщина рожала 4,6 ребенка. Это почти идентично показателю средней немецкой женщины в 1800 году, средней итальянской женщины в 1900 году, средней корейской женщины в 1960 году или средней китайской женщины в начале 1970-х годов. Теперь во всех этих странах новый средний показатель ниже 1,8, а во многих случаях намного ниже.* (По состоянию на начало 2022 года последние данные из Кореи и Китая указывают на то, что новым нормальным значением является 1,2). В таком положении, скорее всего, окажется средняя бангладешская женщина к 2030 году.

Теперь о другой стороне вопроса.

Центральным фактором в каждой истории роста, сопровождающей индустриализацию, является то, что большая часть экономического роста происходит за счет роста населения. Большинство людей упускают из виду, что в процессе индустриализации и урбанизации есть еще один шаг: снижение смертности увеличивает численность населения до такой степени, что это перекрывает любые последствия снижения рождаемости. ...но только на несколько десятилетий. В конце концов, увеличение продолжительности жизни достигает максимума, в результате чего население страны увеличивается, но детей остается мало. Вчерашнее малое количество детей приводит к тому, что сегодня мало молодых работников, а завтра мало зрелых работников. И вот, наконец, завтрашний день наступил.

В 2020-х годах рождаемость уже не просто снижается; она была настолько низкой в течение долгого времени, что даже в странах с более молодой возрастной структурой сейчас не хватает молодых взрослых - демографической группы, которая производит детей. По мере того, как уже уменьшившиеся кадры двадцати- и тридцатилетних будут стареть до тридцати и сорока лет, рождаемость не просто продолжит свое долгое падение, она рухнет. И как только в стране будет больше стариков, чем детей, следующий ужасный шаг станет совершенно неизбежным: демографический крах. А поскольку любая страна, в которой начинается этот процесс, уже исчерпала запас молодых взрослых, эти страны никогда не восстановятся* (Если не произойдет прорыва в дешевых технологиях массового клонирования).

Еще хуже то, что, как и вся трансформация из сельской местности в городскую идет все быстрее с тех пор, как британцы начали движение по этому пути, так и демографическая трансформация от большого количества детей к большому количеству пенсионеров. Чем быстрее трансформация и рост на переднем крае, тем быстрее демографический коллапс на заднем крае.

Самым ужасным цунами, вызванным этим явлением сжатия, является Китай. Долгий отрезок истории Китай был сравнительно доиндустриальным, до визита Ричарда Милхауса Никсона в 1972 году к Мао Цзэдуну, который оказался успешной попыткой настроить Красный Китай против Советского Союза. Цена китайской перестройки была довольно проста: вступление в глобальный порядок, возглавляемый американцами. Около 800 миллионов китайцев начали движение по пути индустриализации, который теперь был не столько проторенной дорогой, сколько четырнадцатиполосной супермагистралью с двойными полосами движения. Следуя образцам, установленным большей частью остального человечества, смертность в Китае упала на три четверти, а численность населения Китая увеличилась. В Китае, как и во всех других странах, численность населения выросла с менее чем 800 миллионов человек в 1970 году до более чем 1,4 миллиарда в 2021 году* (Если некоторые из этих данных и графиков кажутся немного размытыми, то это потому, что так оно и есть. Географически Китай удивительно сложен, что породило столь же сложную и разрозненную политическую историю. Из-за географического разнообразия и политической неразберихи не существует единого пути развития Китая. Такие места, как Шанхай, начали индустриализацию (неравномерно) уже в 1900 году, в то время как большая часть северного Китая даже не начинала экспериментировать с общим процессом до катастрофы Великого скачка вперед 1958-62 годов. Результат роста населения был столь же неравномерным: некоторые прибрежные регионы пережили бум гораздо раньше других. В целом, с 1950 по 1970 год население Китая увеличилось с 540 миллионов до 810 миллионов человек. Вроде как. В противовес этому, "Великий скачок вперед" породил один из величайших в истории человечества рукотворных голодов, в результате которого погибло от 15 до 55 миллионов человек, в зависимости от того, кто пишет историю. Так был ли "Китай" полностью неиндустриализирован, когда его посетил Никсон? Нет. В то время Китай уже отвечал за 5 процентов глобальных выбросов углекислого газа. Но Китай по-прежнему огромен, поэтому даже эти выбросы происходили от очень небольшого процента населения, проживающего в наиболее развитых прибрежных/южных городах).

То, в чем многие в мире видят угрозу - стремительный рост Китая в экономическом, военном и демографическом плане - является ничем иным, как двумя сотнями лет экономических и демографических преобразований, уложившихся в четыре десятилетия, полностью изменивших китайское общество и глобальные модели торговли....

... а также китайскую демографию. Как бы вы ни подсчитывали цифры, Китай в 2022 году станет самым быстро стареющим обществом в истории человечества. История роста населения в Китае закончилась, и закончилась с тех пор, как в 1990-х годах уровень рождаемости в Китае опустился ниже уровня воспроизводства населения. Коэффициент рождаемости полного воспроизводства - это 2,1 ребенка на одну женщину. По состоянию на начало 2022 года, согласно только частично опубликованной переписи населения Китая 2011-2020 годов, этот показатель в Китае составляет не более 1,3, что является одним из самых низких показателей среди всех народов за всю историю человечества. Демографическое сокращение в стране происходит так же быстро, как и ее расширение, и полный демографический коллапс может наступить уже через одно поколение. Китай удивителен, но не по тем причинам, о которых говорят многие. Эта страна скоро пройдет путь от доиндустриального уровня богатства и здоровья до постиндустриального демографического коллапса за одну человеческую жизнь. С несколькими годами в запасе.

Китай не умрет в одиночестве. Поэтапный характер процесса индустриализации - от Великобритании до Германии, России, северо-западной Европы, Японии, Кореи, Канады и Испании - в сочетании с неуклонно ускоряющимся характером этого процесса означает, что большая часть населения мира сталкивается с массовым выходом на пенсию и последующим демографическим коллапсом примерно в одно и то же время. Демографическая структура мира прошла точку невозврата двадцать-сорок лет назад. 2020-е годы - это десятилетие, когда все это развалится.

Для таких разных стран, как Китай, Россия, Япония, Германия, Италия, Южная Корея, Украина, Канада, Малайзия, Тайвань, Румыния, Нидерланды, Бельгия и Австрия, вопрос не в том, когда эти страны достигнут демографического устаревания. Все они увидят массовый выход на пенсию своих работников в 2020-х годах. Ни в одной из них нет достаточного количества молодежи, чтобы хотя бы попытаться восстановить свое население. Все они страдают от терминальной демографии. Настоящий вопрос заключается в том, как и как скоро их общества расколются на части? И сдуются ли они в тишине или будут бороться с угасанием света?

Позади них - стремительно - идет другая группа стран, рождаемость в которых падает еще быстрее, и поэтому они столкнутся с аналогичным демографическим распадом в 2030-х и 2040-х годах: Бразилия, Испания, Таиланд, Польша, Австралия, Куба, Греция, Португалия, Венгрия и Швейцария.

Еще дальше, в 2050-х годах, находятся страны, которые начали свой обвал рождаемости немного позже, и поэтому у них еще есть шанс избежать демографической катастрофы, если они смогут заставить сегодняшних двадцати- и тридцатилетних завести целую кучу детей, но, честно говоря, обвал рождаемости у этих поздних стран был настолько сильным, что это выглядит не очень вероятным: Бангладеш, Индия, Индонезия, Мексика, Вьетнам, Иран, Турция, Марокко, Узбекистан, Саудовская Аравия, Чили, Чехия.

Следующая группа стран - в основном в более бедных частях Латинской Америки, Африки к югу от Сахары или Ближнего Востока - вызывает еще большее беспокойство. Их демографические структуры моложе - намного моложе, но это не означает, что они находятся в лучшем положении, потому что экономическое и демографическое здоровье зависит не только от количества и возраста.

В большинстве случаев эти страны являются добывающими экономиками, которые поставляют то или иное сырье, используя вырученные средства для обеспечения населения импортным продовольствием и/или потребительскими товарами. Во многих отношениях им удалось получить доступ к части процесса индустриализации - в частности, к снижению смертности, более надежным поставкам продовольствия, росту урбанизации и демографическому буму, - не испытав при этом тех преимуществ, которые способствуют прогрессу: повышение уровня образования, модернизация государства, экономическая система с добавленной стоимостью, социальный прогресс, промышленное развитие или технологические достижения.

В безопасном, глобализированном мире такая модель гибридизации может продержаться до тех пор, пока из него поступают товары и деньги. Но в небезопасном, раздробленном мире, где торговля резко ограничена, откровенный национальный коллапс будет далеко не самой большой проблемой, с которой сталкиваются эти народы. В этих странах само население уязвимо перед изменениями, происходящими далеко за рубежом. Промышленные технологии, снижающие смертность и повышающие уровень жизни, невозможно не изобрести, но если торговля рухнет, эти технологии можно будет отменить. Если что-то повлияет на отток товаров из этих стран или приток доходов или продуктов, все вокруг разрушится, переживая глубоко укоренившийся голод библейского масштаба. Экономическое развитие, качество жизни, продолжительность жизни, здоровье и демографическая экспансия - все зависит от капризов глобализации. Или, скорее, в данном случае, деглобализации.

История... нас

Разные люди ведут себя по-разному. Я не говорю о культурных различиях, которые возникают из-за географии между такими разными группами, как румыны и русские, руандийцы и розуэлльцы. Вместо этого я имею в виду горизонтальные слои внутри общества: различия по возрасту.

Дети ведут себя иначе, чем люди после окончания колледжа, чем родители среднего возраста, чем люди "опустевшего гнезда" (чьи дети выросли и разъехались из родительского дома, прим. пер.), чем пенсионеры. Сложите их в стопку, и вы получите современную экономику. Разделите их, и вы сможете определить многие из современных тенденций, разрушающих глобальную систему. Современная структура населения - технический термин "демография" - является прямым результатом промышленной революции.

ОТКАЗ ОТ ФЕРМЫ

Важно то, где мы живем. Одной из определяющих черт эпохи после Второй мировой войны является массовая урбанизация. Этот процесс урбанизации происходил разными путями и с разной скоростью в разные эпохи. В значительной степени отличительной чертой является время. Не всё в промышленной революции произошло сразу.

Общепризнанный первый шаг промышленной революции произошел в дремотном мире текстиля. Доиндустриальная текстильная промышленность обычно была кустарным производством. Разнообразное растительное и животное сырье требовало различных методов обработки, начиная от резки, ломания, трепания, кипячения, сортировки, стрижки и заканчивая чесанием. После того как сырье подвергалось определенной обработке, его можно было скручивать или мотать в пряжу или нити, сматывать в более толстую пряжу и, наконец, ткать на ткацком станке, вязать спицами или крючком. Все это было довольно утомительно, по определению трудоемко, и мало кто получал от этого настоящее удовольствие* (Иронично, что за исключением, пожалуй, современных хипстеров, которые только и наслаждаются этим).

Это не означает, что на этом нельзя было делать деньги, и первыми этим заинтересовались британцы. Они начали с использования сверхдешевого индийского труда (именно южноазиатского "индийского", а не североамериканского "индейского" (в английском языке и для американского читателя это уточнение необходимо, т.е. индийцы и индейцы обозначаются одним словом, прим. пер.)) для выполнения всей утомительной, надоедливой работы. Ост-Индская компания, основанная в 1600 году для ввоза специй, чтобы сделать английскую еду менее отвратительной, к концу века перешла к распространению индийских тканей по всей империи. Все имперские граждане узнали о доступном хлопке, муслине, бязи и даже шёлке. Почувствовав вкус прибыли от чужого труда и обнаружив, что практически все индийские ткани лучше, чем шерсть, которая использовалась в британской текстильной промышленности, британцы стремились делать всё лучше и лучше.

В 1700-х годах британцы начали импортировать хлопок - сначала с Индийского субконтинента, а затем из американских колоний, превратившихся в Соединенные Штаты, - и начали строить более крупномасштабную текстильную промышленность. По мере того как шли годы и росла прибыль от переработки хлопка и производства текстиля, рабочие и начальники разрабатывали новые причудливые способы повышения производительности, сложности и долговечности. Летающие челноки, прядильные колеса, водяные рамы, прялки, прядильные мулы, паровая энергия, хлопковые джины, жаккардовые ткацкие станки, батоны с переменной скоростью, синтетические красители. Одно за другим новые изобретения увеличивали возможности в плане скорости, объема и стоимости. К 1800 году все эти (и другие) изобретения были широко распространены по всей Британии.

Изобретения накладывались на изобретения до такой степени, что в начале 1800-х годов хлопчатобумажные товары составляли 40 процентов стоимости британского экспорта. На этом история не закончилась. В то же время, когда британцы экспериментировали с миллионом вариантов того, как прясть, ткать и шить, они переходили от древесного угля к коксу, от чугуна к кованому железу, от чугуна к стали, от водяных колес к паровым машинам. Ручные инструменты уступили место токарным и фрезерным станкам, на которых можно было изготавливать инструменты, позволяющие производить химические вещества.

Постепенно люди всё больше находили работу в разработке, внедрении и совершенствовании этих новых технологий. Почти все новые технологии требовали массового размещения на конкретных рабочих местах с установленным оборудованием. Старая кустарная текстильная система была основана на фермах или ранчо и приводилась в действие ветром (или, скорее, человеком). Новая промышленность требовала городских условий и работала на угле. В погоне за деньгами сельская местность опустела. Города становились городами. Концентрация людей породила свои собственные проблемы, что вызвало потребность в медицине, санитарии, транспорте и логистике и привело к инновациям в этих областях. И каждое из этих сотен технологических усовершенствований меняло отношение людей к экономике, ресурсам и месту.

Правительства начали содействовать предоставлению или сами предоставлять массовые услуги - все, от электричества до здравоохранения, и эти услуги легче предоставлять в плотных городских кварталах, чем в разбросанных сельских районах. Люди массово переезжали с ферм в города, стремясь к более высокому уровню жизни при меньших затратах усилий.

Второй аспект промышленной революции показал соответствие отношений между людьми и географией: разработка химических удобрений, пестицидов и гербицидов. С их появлением в середине 1800-х годов довольно часто наблюдалось утроение (или даже больше) сельскохозяйственной продукции на акр при одновременном снижении трудозатрат. Экономика сельского хозяйства изменилась безвозвратно. Теперь не города тянули людей с ферм, а фермы толкали людей в города.

Эффект появления новой городской промышленности и новой гиперпродуктивной сельской местности привел к тому, что все мы стали жить в городах, породив множество проблем, с которыми человечество сталкивается и по сей день. Самое драматичное влияние, безусловно, оказала рождаемость. На ферме рождение детей часто было более экономически обоснованным решением, чем любовью. Дети были бесплатной рабочей силой, которая де-факто была привязана к экономическим потребностям родителей. Существовало понимание - уходящее корнями в тысячелетия культурных и экономических норм - что дети либо возьмут на себя управление фермой, когда их родители состарятся, либо, по крайней мере, не уедут далеко. Расширенная семья образовывала племя, которое последовательно поддерживало друг друга. Эта культурно-экономическая динамика сохранялась с самого начала истории, вплоть до консолидации мира на империи и национальные государства.

К большому огорчению моей мамы, урбанизация выбросила эти нормы в окошко. Переезд с разросшейся фермы на участок в четверть акра в маленьком городке, а тем более в многоэтажный дом в густом мегаполисе - и экономика детей рушится. Для детей больше нет столько работы. Но детей по-прежнему нужно одевать и кормить. Поскольку продукция фермы больше не находится у родителей под рукой, за еду нужно платить. Даже при наличии летней подработки и разноса газет, лучшее, на что могут надеяться родители в отношении своих "мини-я", - это вернуть затраченные деньги.

Если переехать из маленького городка в город, дети быстро (с экономической точки зрения) превращаются в не более чем дорогие предметы для разговоров. И хотя не один родитель плачет слезами грустной радости, когда дети наконец съезжают, как правило, не наблюдается паники, которая могла бы возникнуть при таком переезде на доиндустриальной ферме, живущей почти натуральным хозяйством. Когда исчезает большая часть экономических оснований для рождения детей, люди поступают естественным образом: они заводят меньше детей.

И тем не менее, население росло на протяжении всего процесса индустриализации. Отчасти причина этого очевидна: значительно усовершенствованные системы распределения в сочетании с разработкой и применением синтетических пестицидов, гербицидов и особенно удобрений обеспечивали все более надежное производство продовольствия, устраняя угрозу голода.

А также менее значимые, но важные факторы: канализация избавляла от отходов, снижая заболеваемость. Городская жизнь уменьшила количество несчастных случаев и улучшила доступ к медицинской помощи, снизив смертность, особенно младенческую. Более совершенные лекарства снизили смертность от уже менее распространенных болезней и травм. Все это увеличило продолжительность жизни. Удвойте среднюю продолжительность жизни, и через поколение вы удвоите население, потому что у людей стало больше детородных лет.

Но не похоже, чтобы всё это произошло сразу. Возьмем ткацкий станок, который, как правило, считается самым значительным из ранних прорывов, увеличившим производительность на час работы в пятьдесят раз. Первый прототип был построен в 1785 году, но в конечном итоге он прошел через пять десятилетий усовершенствования на семнадцати отдельных этапах. И даже после этого потребовалось еще почти столетие доработок, чтобы сделать ткацкий станок полностью автоматическим, чтобы не нужно было останавливать работу, когда в челноке заканчивается материал.

"Революция" по отношению к промышленной революции - это немного неправильный термин. Новые технологии не были волшебным образом разработаны или применены сразу, а были разработаны, прототипированы, усовершенствованы, массово произведены и массово применены, и, в свою очередь, они породили дочерние и внучатые технологии в течение двухсот лет. Переход от фермы к городу занял время. Потребовалось время для превращения Лондона в крупнейший, богатейший, образованнейший город мира. Трансформация культурных и экономических норм огромных семей с обилием детей, где средний взрослый умирал в тридцать лет, в крошечные семьи, где дети считаются несносно громкими и раздражающе подвижными угрозами безопасности, а шестидесятилетние - обычное явление, заняла время. Утроение населения британских домов потребовало времени.

Для британцев вся трансформация заняла семь поколений.

Но только для британцев.

А теперь о совершенно другом

Американцы только начали по-настоящему входить в силу, когда началась Вторая мировая война. После трех лет бешеной мобилизации они стали не просто самой мощной экспедиционной державой в истории, проводившей крупные комплексные военные действия на нескольких театрах военных действий одновременно, но и единственной воюющей стороной, которая в конце войны оккупировала все побежденные державы.

И это было еще не все. На пути к Риму, Берлину и Токио американцы получили контроль над ключевыми экономическими, демографическими и логистическими узлами на трех континентах и в двух океанских бассейнах. Благодаря сделкам по ленд-лизу и прямым десантным операциям они теперь держали в своих руках все значимые плацдармы для атак между Западным и Восточным полушариями. В сочетании со своим огромным военным флотом американцы совершенно непреднамеренно стали определяющим фактором в европейских и азиатских, финансовых и сельскохозяйственных, промышленных и торговых, культурных и военных вопросах.

Если и был в истории момент, когда какая-либо держава могла сделать заявку на мировое господство, чтобы возник новый Рим, то это был именно он. И если когда-либо существовала хорошая причина для такого предложения, то это было соревнование с Советским Союзом на ядерной почве, которое возникло на следующий день после того, как в Германии замолчали пушки.
Но этого не произошло.

Вместо этого американцы предложили своим союзникам по войне сделку. Американцы будут использовать свой флот - единственный флот такого размера, который пережил войну, - для патрулирования мирового океана и защиты всеобщей торговли. Американцы откроют свой рынок - единственный рынок такого размера, который пережил войну, - для экспорта союзников, чтобы все могли экспортировать свои товары. Американцы накрыли бы всех стратегическим зонтом, чтобы ни один друг Америки никогда больше не боялся вторжения.

Была только одна загвоздка. Вы должны были выбрать сторону в развязанной американцами холодной войне. Вы могли быть в безопасности и богаты, развивать свою экономику и культуру как угодно, но вы должны были встать на сторону американцев (технически, перед американцами в противостоянии против Советов). Вместо того чтобы создавать империю глобального масштаба, американцы подкупили альянс для сдерживания Советского Союза. Пакт был назван Бреттон-Вудс, по имени горнолыжного курорта в Нью-Гэмпшире, где американцы впервые выступили с предложением вскоре после вторжения в Нормандию. Возможно, он более известен как эпоха свободной торговли после Второй мировой войны или просто как глобализация.

Кажется, что это просто отговорка, не так ли? Почему на самом краю победы американцы отдали целый мир имперских возможностей?

Отчасти это была игра цифр. В 1945 году американское население было примерно равно совокупному населению Западной Европы, которое было примерно равно советскому населению. Даже если оставить в стороне перенаселённую Восточную и Южную Азию, к концу войны у американцев не только не хватало сил, чтобы удержать захваченные территории, но простая математика означала, что они не могли собрать достаточно оккупационных сил, чтобы создать глобальную империю.

Отчасти это было соревнование на расстоянии. Даже с учетом мощи американского флота, Атлантический и Тихий океаны - это серьезные препятствия, и работают они в обе стороны. Логистические затраты и чрезмерные усилия по поддержанию постоянных передовых гарнизонных систем, расположенных в нескольких тысячах миль за горизонтом, были просто нецелесообразны. Как выяснили американцы в последующие десятилетия, трудно оккупировать страну на другом конце света, если местные жители не хотят вас там видеть. Корея, Вьетнам, Ливан, Ирак и Афганистан часто были больше, чем американцы могли потянуть, даже когда они управлялись не одновременно. Представьте себе, каково было бы оккупировать Германию, Францию, Италию, Турцию, Аравию, Иран, Пакистан, Индию, Индонезию, Малайзию, Японию и Китай (и Корею, и Вьетнам, и Ливан, и Ирак, и Афганистан) одновременно.

Отчасти это было связано с картой. Советский Союз был массивной сухопутной империей, воевавшей с огромными, медленно передвигающимися армиями. Американские вооруженные силы, возможно, были самыми многочисленными среди союзников, но Соединенные Штаты были в первую очередь морской державой. Сражаться с Советами солдат на солдата просто не было возможности, когда основная часть американского военного потенциала требовала воды и не была рассчитана на сражения в тысяче миль от ближайшего дружественного порта.

Отчасти это было столкновение культур. Соединенные Штаты были первой демократией в современном мире. Демократии довольно хорошо умеют защищать своих, свергать диктатуры, бороться за правду, справедливость и все такое. Долгосрочные оккупации, специально разработанные для того, чтобы обескровить местных жителей? Это более сложная задача.

Отчасти это было организационное несоответствие. Соединенные Штаты являются федерацией, где штаты обладают такой же властью, как и национальное правительство, и на то есть веские причины. География безопасности страны в сочетании с богатой экономической географией означали, что федеральному правительству не нужно было делать много. На протяжении первых трех поколений истории США все, за что постоянно отвечало федеральное правительство, - это строительство нескольких дорог, регулирование иммиграции и сбор налогов. У американцев никогда не было традиции совершенства управления* ("Нетрадиция", которая с гордостью продолжается и в наши дни.), потому что на протяжении большей части своей истории они не нуждались в правительстве. Управлять иностранными территориями, вдвое превышающими размеры Соединенных Штатов, было бы, например, очень трудно. А американцы очень плохо справляются с управлением.

Если Соединенные Штаты не могли - или не хотели - создать империю для борьбы с Советами, тогда американцам нужны были союзники, достаточно многочисленные, чтобы иметь значение, достаточно близкие к советской границе, чтобы уменьшить расстояние до нее, достаточно опытные в сухопутной войне, чтобы компенсировать военно-морскую и амфибийную природу Америки, достаточно богатые, чтобы оплачивать собственную оборону, и достаточно мотивированные собственной независимостью, чтобы проливать кровь за нее, если потребуется борьба. Все это было бы невозможно при наличии американских оккупационных армий на их землях и американских таможенных чиновников в залах заседаний.

Но самое главное, американцы не хотели империи, потому что у них уже была империя. Полезные земли принадлежавшей Соединенным Штатам части Северной Америки по своему потенциалу превосходили потенциал любой империи, существовавшей ранее. И в конце войны американцы не только еще не закончили их освоение, но и не собирались делать это в течение десятилетий. Исходя из плотности населения, можно (легко) утверждать, что американцы в 2022 году все еще не закончили. Зачем посылать своих сыновей и дочерей за границу, чтобы они проливали кровь в ежедневной борьбе с десятками народов для поддержания глобальной империи, когда можно просто построить несколько новых дорог вокруг Детройта и Денвера и получить те же результаты?
Американский разрыв с традициями международных отношений не ограничился отказом от стиля "победитель получает добычу", принятого в постбеллумский период. Он также распространялся на саму природу человеческого существования, что привело к фундаментальной перестройке человеческого бытия.

В конце войны американцы использовали Бреттон-Вудс для создания глобализованного порядка и фундаментального изменения правил игры. Вместо того чтобы подчинять своих союзников и врагов, они предложили мир и защиту. Они преобразовали региональную геополитику, поставив почти все воюющие империи предыдущей эпохи - во многих случаях страны, которые на протяжении веков находились в состоянии переменчивой, жестокой конкуренции друг с другом, - в одну команду. Межимперское соперничество уступило место межгосударственному сотрудничеству. Военная конкуренция была запрещена среди участников Бреттон-Вудса, что позволило бывшим империям (и во многих случаях их бывшим колониям) сосредоточить свои усилия не на армиях, флотах или границах, а на инфраструктуре, образовании и развитии.

Вместо того чтобы бороться за продовольствие или нефть, все получили доступ к торговле глобального масштаба. Вместо того чтобы воевать с империями, каждый получил местную автономию и безопасность. По сравнению с тринадцатью тысячелетиями истории до этого момента, это была очень хорошая сделка. И это работало. Действительно хорошо. За "всего лишь" сорок пять лет Бреттон-Вудской системе удалось не просто сдержать Советский Союз, а задушить его до смерти. Бреттон-Вудская система породила самый длительный и глубокий период экономического роста и стабильности в истории человечества.

По крайней мере, так было до тех пор, пока не случилась катастрофа.
Пока американцы не победили.

9 ноября 1989 года пала Берлинская стена. В течение следующих нескольких лет Советский Союз потерял контроль над своими сателлитами в Центральной Европе, Россия потеряла контроль над Советским Союзом, а Москва даже ненадолго потеряла контроль над Российской Федерацией. По всей сети американских альянсов проходили празднования. Вечеринки. Парады* (Отличные!). Но была и новая проблема.

Бреттон-Вудс не был традиционным военным альянсом. Для борьбы с Советами американцы использовали свое господство над океанами и превосходство в экономической географии, чтобы приобрести альянс. Соединенные Штаты обеспечили возможность глобальной торговли и предоставили бездонный рынок для экспорта членов альянса. Без врага Бреттон-Вудский альянс потерял смысл своего существования. Почему американцы должны были продолжать платить за альянс после окончания войны? Это было бы все равно, что продолжать платить по ипотечному кредиту после того, как ваш дом оплачен.

По мере того, как разворачивались 1990-е годы, американцы несколько лениво переместились в аморфную среднюю область. Они будут продолжать поддерживать альянс до тех пор, пока европейцы и японцы будут оказывать им уважение при планировании региональной обороны. Учитывая, что Советского Союза больше нет, русские в беспорядке, а исламский мир более или менее спокоен, издержки для европейцев казались низкими, а выгоды - высокими. Самой большой проблемой, с которой столкнулся альянс НАТО, был распад Югославии - довольно эзотерическое событие, последствия которого не угрожали безопасности ни одной страны НАТО. Самым горячим событием на Ближнем Востоке был периодически вспыхивающий палестино-израильский конфликт. В Азии Китай, возможно, и поднимался в связи с развенчанием культа Мао, но думать о Китае как о серьезной военной державе было смешно. В такой благодатной обстановке никому не приходило в голову раскачивать пресловутую лодку.

1990-е годы были приятным десятилетием для большинства. Сильная безопасность, обеспеченная американцами. Никаких серьезных международных конфликтов. Глобальная торговля проникла глубоко в бывшее советское пространство, а также в страны, которые сделали все возможное, чтобы пересидеть холодную войну. Стоимость американского наблюдения и доступа на рынок постоянно росла, но в условиях мира и процветания все это казалось преодолимым. Германия воссоединилась. Европа воссоединилась. Азиатские тигры ревели. Китай вступил в свои права, снизив цены на потребительские товары. Производители ресурсов, будь то в Африке, Латинской Америке или под землей, заработали огромные деньги, помогая индустриализации других частей света. Глобальные цепочки поставок сделали цифровую революцию не просто возможной, а неизбежной. Хорошие времена. Мы все стали считать это нормальным явлением.

Но это не так.

Эпоха после холодной войны стала возможна только благодаря сохраняющейся американской приверженности парадигме безопасности, которая приостанавливает геополитическую конкуренцию и субсидирует глобальный порядок. С изменением условий безопасности времен холодной войны эта политика больше не соответствует потребностям. То, что мы все считаем нормальным, на самом деле является самым искаженным моментом в истории человечества. Это делает его невероятно хрупким.

И он закончился.

Возникновение "случайной" сверхдержавы"

Американцы - странный народ.

В американцах есть много такого, что вызывает интерес и обиду, дискуссии и споры, благодарность и зависть, уважение и гнев. Многие отмечают динамизм американской экономики как квинтэссенцию индивидуалистической, полиглотической культуры Соединенных Штатов. Другие подчеркивают его военную смекалку как глобальный фактор. Еще больше тех, кто видит в гибкости конституции секрет своего двух- и более чем трехвекового успеха. Нельзя сказать, что все это неверно. Все они, безусловно, способствуют постоянному успеху Америки. Но я буду немного более прямолинеен:
Американская история - это история идеальной географии успеха. Эта география определяет не только американскую мощь, но и роль Америки в мире.

СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ - САМАЯ МОЩНАЯ РЕЧНАЯ И СУХОПУТНАЯ ДЕРЖАВА В ИСТОРИИ.

В соответствии с технологиями своего времени, все американские колонии были сельскохозяйственными по своей природе. Ни одна из них не была тем, что мы бы назвали житницей в современном понимании. Колонии Новой Англии - Коннектикут, Род-Айленд, Массачусетс и Нью-Гэмпшир - страдали от почв с тонким плодородным слоем, каменистых почв, часто пасмурной погоды и короткого лета, что ограничивало возможности земледелия. Пшеница - твёрдое "нет". Кукуруза - "нет". Основу сельскохозяйственной экономики составляли китобойный промысел, рыболовство, лесное хозяйство и огнестрельное оружие* (Или какой-нибудь мерзкий коричневый ликёр, который тогда умели гнать).

В Джорджии и Каролинах погода была более благоприятной, что расширяло и улучшало возможности ведения сельского хозяйства, но почва была бедной в другом смысле. Основным сырьем для почв Пидмонта являются разложившиеся остатки Аппалачей - глина с высоким содержанием минералов, но не обязательно богатая органическими питательными веществами. Естественным результатом было бродячее сельское хозяйство: фермеры расчищали землю, выращивали на ней урожай в течение нескольких сезонов, пока питательные вещества не истощались, а затем переходили на новый участок. Оставаясь на одном месте, необходимо было вносить удобрения вручную, что является изнурительной работой в любую эпоху. "Нестандартные" модели занятости, такие как кабальный труд и рабство, прижились на Юге из-за необходимости улучшать химический состав почвы, как и все остальное.

Лучшие сельскохозяйственные угодья из Тринадцати первоначальных колоний находились в среднеатлантических колониях Мэриленд, Пенсильвания, Вирджиния, Нью-Йорк и Нью-Джерси. Но мы не говорим об уровне качества Айовы (Средний Запад), Пампасов (Аргентина) или Босе (Франция)* (Называя Нью-Джерси "Штатом садов", мы практически всегда вызываем у окружающих смех). Они считались "хорошими" только из-за отсутствия конкуренции. Помимо того, что в этих колониях было наименее плохое сочетание земли и погоды, в них также располагалась большая часть полезных морских границ колоний: Чесапикский и Делавэрский заливы, Лонг-Айленд Саунд, реки Гудзон и Делавэр. Плотная сеть водных путей способствовала концентрации населения (города), а горожане не занимаются сельским хозяйством.

"Неидеальные" условия для ведения сельского хозяйства в сочетании с географическими толчками в общем направлении урбанизации подтолкнули трудолюбивых колонистов к решительно несельскохозяйственным направлениям, что привело к созданию продуктов с высокой добавленной стоимостью, таких как ремесла и текстиль. ... что привело их к фактическому экономическому конфликту с Британией, которая рассматривала эту конкретную часть имперской экономики как то, над чем должен был доминировать имперский центр* (Эту картину мы будем наблюдать снова и снова, вплоть до прямо сейчас. О том, кому достанется работа с высокой добавленной стоимостью, мы спорим и сегодня. Такие рабочие места обеспечивают не только самые высокие зарплаты, но и самый быстрый технологический и капитальный рост, а также самую большую налоговую базу).

Лоскутный и изменчивый характер сельского хозяйства в колониях требовал серьезного логистического балета. Большая часть местного распределения продовольствия осуществлялась через прибрежные морские перевозки; это был самый дешевый и эффективный способ перемещения товаров между преимущественно прибрежными колониальными населенными пунктами. Когда в 1775 году грянула революция, всё стало гораздо оживленнее, поскольку колониальный владыка американцев контролировал самый мощный в мире военно-морской флот. Многие колониальные американцы голодали в течение шести долгих лет. Возможно, Американская революция в конечном итоге и была успешной, но экономика новой нации была, одним словом, сомнительной.

Экспансия решила почти все проблемы.

Большой Средний Запад сам по себе может похвастаться 200 000 квадратных миль самых плодородных в мире сельскохозяйственных угодий - больше, чем общая площадь Испании. Почвы Среднего Запада - это жирные, глубокие почвы прерий, насыщенные питательными веществами. Средний Запад находится в умеренном поясе. Зима приносит уничтожение насекомых, что позволяет держать под контролем вредителей, сокращая расходы на пестициды, а также заставляет ежегодно восстанавливаться и разлагаться почву, что ограничивает потребности в удобрениях. Полные четыре сезона практически гарантируют большое количество осадков, включая снег зимой, что обычно обеспечивает достаточную влажность почвы и ограничивает необходимость дополнительного полива западными окраинами региона.

Первая американская волна пересечения Аппалачей прошла через Камберлендскую пропасть, оставив наиболее интенсивный след на территории Огайо. Огайо имел доступ к Великим озерам, поэтому нью-йоркцам было выгодно построить канал Эри, чтобы доставлять сельскохозяйственные дары Огайо по Гудзону. Следующая большая волна мигрантов направилась из Огайо на территорию современных Индианы, Иллинойса, Айовы, Висконсина и Миссури. Новым жителям Среднего Запада было гораздо проще и дешевле отправлять зерно на запад и юг по рекам Огайо и Миссисипи в Новый Орлеан. Оттуда было дешево и легко (хотя и долго) плыть по межбереговому маршруту через барьерные острова Америки в Мобил, Саванну, Чарльстон, Ричмонд, Балтимор, Нью-Йорк и Бостон.

Между Великими озерами и Большой Миссисипи все участники этих первых двух больших волн переселений обживались в 150 милях от величайшей в мире системы судоходных водных путей на одних из лучших в мире сельскохозяйственных угодий. Подсчеты были довольно простыми. За сумму, эквивалентную стоимости современного бюджетного хэтчбека - около 12 500 долларов в 2020 году - семья могла получить от правительства земельный надел, добраться до новых территорий, вспахать землю, заняться сельским хозяйством и уже через несколько месяцев экспортировать высококачественное зерно.
Поселения на Среднем Западе совершенно всё преобразили - как для новых территорий, так и для Тринадцати первоначальных - по целому ряду направлений:

- За исключением дефицита, связанного с британской блокадой во время войны 1812 года и краха правительства Конфедерации после Гражданской войны, голод - это то, с чем американцы не сталкивались как независимая страна. Производство продовольствия просто слишком надежно, слишком вездесуще, а внутренняя транспортная система Америки слишком эффективна и действенна, чтобы голод мог стать серьезной проблемой.

- Когда Север получил доступ к продуктам питания со Среднего Запада, большая часть Средней Атлантики и почти все поля Новой Англии опять стали лесами, а оставшиеся сельскохозяйственные угодья занялись выращиванием таких неподходящих для Среднего Запада специализированных культур, как виноград, яблоки, картофель, сладкая кукуруза, черника и клюква. Этот процесс деаграризации высвободил рабочую силу, которую можно было бросить на другие проекты. Такие проекты, как индустриализация.

- Рост Среднего Запада также подтолкнул Юг к выращиванию товарных культур. Выращивание индиго, хлопка или табака гораздо более трудоемко, чем выращивание пшеницы или кукурузы. На Среднем Западе не хватало рабочей силы, но Юг, благодаря рабству, смог это сделать. Каждый регион страны специализировался на производстве продукции в соответствии с местной экономической географией, а водный транспорт позволял вести дешевую и всеобъемлющую внутригосударственную торговлю, создавая невиданную доселе экономию масштаба.

- Вся земля на новом Среднем Западе была высокого качества, поэтому между населенными пунктами не было огромных разрывов, как в Аппалачах. Такая относительно плотная структура поселений, в сочетании с высокой производительностью и низкими транспортными расходами, естественным образом привела к формированию культуры малых городов. Небольшие банки появлялись по всей системе Миссисипи, чтобы управлять капиталом, полученным от продажи продукции на Восточное побережье и в Европу. "Финансовая глубина" (Финансовая глубина – отношение банковских активов (пассивов), капитализации рынка акций, облигаций, других показателей емкости финансовых рынков к ВВП, прим.пер.) вскоре стала определяющей американской характеристикой. Это не только обеспечило устойчивое расширение сельского хозяйства Среднего Запада в плане территории и производительности, но и предоставило Средней Америке капитал, необходимый для начала развития инфраструктуры и образования.

- Легкое перемещение людей и товаров по речной сети заставляло американцев регулярно взаимодействовать друг с другом, способствуя объединению американской культуры, несмотря на широкое этническое разнообразие.

- Гражданская война, очевидно, прервала этот процесс. До конца войны Средний Запад потерял доступ к судоходному маршруту Миссисипи-Междуречье. Но к началу Реконструкции в конце 1860-х годов плотность фермеров на Среднем Западе достигла критической массы, и постоянный поток сельскохозяйственной продукции, идущий на Восточное побережье, превратился в наводнение. Той части страны, которая всегда была самой густонаселенной и промышленно развитой, больше не нужно было беспокоиться о производстве собственного продовольствия. И все это зерно Среднего Запада обеспечило огромный приток капитала в Соединенные Штаты, ускорив процессы индустриализации и урбанизации, которые и без того шли полным ходом.

Помимо экономики, культуры, финансов, торговли и инфраструктуры, необходимо учитывать и вопросы безопасности.
Территория Америки может служить образцом для определения "безопасный". На севере глубокие, труднопроходимые леса и гигантские озера разделяют большинство населенных пунктов Америки и Канады. Лишь однажды, в войне 1812 года, американцы воевали со своими северными соседями. Но даже ее правильнее рассматривать как войну с тогдашним колониальным хозяином канадцев, который в то время был мировой военной сверхдержавой, а не как войну между самими янки и маунти. За два столетия, прошедшие после войны, американо-канадская враждебность постепенно уступила место не просто нейтралитету или дружбе, а эволюционировала в союз и братство* (В комплекте со всем знакомыми размолвками, которыми обычно славятся братья). Сегодня американо-канадская граница является наименее патрулируемой и самой длинной необороняемой границей в мире.

Южная граница Америки на самом деле даже более защищена от обычных военных атак. Тот факт, что нелегальная иммиграция через южную границу Америки является проблемой американской политики, подчеркивает, насколько враждебно эта граница относится к официальной государственной власти. Суровые, высокогорные болота, такие как американо-мексиканская граница, являются одними из самых сложных мест для сохранения значительного населения, предоставления государственных услуг или даже для создания базовой инфраструктуры* (Интересный факт: усилия администрации Трампа по строительству полноценной пограничной стены сначала потребовали создания сети дорог для строительства и обслуживания стены. Эта новая инфраструктура облегчила, а не усложнила контрабанду наркотиков и нелегальную иммиграцию).

Военные действия в такой непрощающей ошибок, отдаленной местности никогда не были чем-то иным, кроме как действием граничащим с самоубийством. Единственное крупномасштабное вторжение через границу - вторжение Санта-Анны в 1835-36 годах в попытке подавить техасское восстание - настолько истощило мексиканскую армию, что она была разгромлена неррегулярными силами, вдвое меньшими по численности, что гарантировало успех техасским сепаратистам.
Неудивительно, что десятилетие спустя, во время Мексикано-американской войны 1846-48 годов, американцы просто ждали, пока основная часть мексиканской армии пройдет точку невозврата во второй попытке пересечь пограничные пустыни, прежде чем использовать морские силы для высадки войск в Веракрусе. Один кровавый 250-мильный марш спустя мексиканская столица оказалась в руках американцев.

США - САМАЯ МОЩНАЯ МОРСКАЯ ДЕРЖАВА В ИСТОРИИ

Большая часть океанского побережья в мире несколько проблематична. Плоские береговые линии и экстремальные колебания уровня приливов и отливов подвергают потенциальные порты таким неослабевающим ударам, что поистине эпические портовые города являются относительной редкостью. За исключением, разве что, Соединенных Штатов. Средняя треть атлантического побережья североамериканского континента не просто благословлена вопиющим количеством углублений, которые делают размещение портовых городов детской забавой; большинство этих портов расположены за полуостровами или барьерными островами, которые еще больше защищают побережье Америки. От Браунсвилла на границе Техаса и Мексики до Майами на побережье Флориды и Чесапикского залива - одни только барьерные острова дают Соединенным Штатам больше естественного портового потенциала, чем все остальные континенты мира вместе взятые. Даже без барьерных островов, прибрежные бухты Америки, превосходящие мировой уровень, обеспечивают почти повсеместный защищенный доступ с моря, от Бостонской гавани до Лонг-Айленда и Пьюджет-Саундс до заливов Делавэр и Сан-Франциско. Не стоит забывать и о вездесущих реках: из 100 крупнейших портов Америки половина находится выше по течению - некоторые на расстоянии до 2 000 миль.

Кроме того, есть еще один немаловажный факт: только в Соединенных Штатах, уникальных среди крупнейших мировых держав, основное население проживает на побережьях двух океанов. С экономической и культурной точек зрения, это позволяет американцам получить доступ к возможностям торговли и экспансии в основной части мира как само собой разумеющееся. Но ключевое слово здесь - "возможности". Огромные расстояния между тихоокеанскими и атлантическими берегами Америки, с одной стороны, и азиатскими и европейскими континентами - с другой, означают отсутствие необходимости взаимодействия. Если в странах за океаном наступит рецессия или война, или если американцы просто захотят вести себя асоциально, то они могут просто остаться дома. Ни вреда, ни вины.

Эти огромные расстояния также означают, что Соединенные Штаты находятся в самом начале очень короткого списка стран, которые не сталкиваются с угрозами ближнего или среднего радиуса действия со стороны других океанских держав. Те острова, которые существуют в бассейнах Тихого и Атлантического океанов и которые теоретически могут быть использованы для нападения на Северную Америку - Гуам, Гавайи или Алеутские острова в Тихом океане, или Бермуды, Ньюфаундленд или Исландия в Атлантике - принадлежат либо близким союзникам, либо самим американцам.

Американцы - и только американцы - имеют возможность взаимодействовать с любой державой на любом океане на своих собственных условиях, будь то экономические или военные условия.

СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ - САМАЯ СИЛЬНАЯ И СТАБИЛЬНАЯ ПРОМЫШЛЕННАЯ ДЕРЖАВА В ИСТОРИИ

Индустриализация - дело не дешевое и не простое. Для этого необходимо полностью разрушить то, что было раньше, и заменить дерево и камень на более производительные - и более дорогие - сталь и бетон. Замена старых ремесленников, работавших в одиночку при свете фонарей, на сборочные линии, электричество, кованую сталь и взаимозаменяемые детали. Опрокидывание и отказ от экономических, социальных и политических традиций, насчитывающих не десятилетия, а столетия, и замена их новыми системами, которые во многих случаях так же чужды культуре, как и новые технологии, внезапно ставшие вездесущими. Везде, где происходит индустриализация, она вызывает массовые разрушения, поскольку всё, что связано с функционированием страны, отбрасывается в сторону, а затем навязываются совершенно новые системы - как правило, сверху. Финансовые и социальные издержки, как правило, являются самыми большими разрушениями, с которыми когда-либо сталкивалась культура.

В Европе столетия проживания людей уже давно поглотили всю доступную землю, повысив ее стоимость. Европейские рабочие занимались какой-либо деятельностью на каждом сантиметре этой земли, что повышало ее стоимость. Любые изменения в системе требовали больших объемов капитала, что повышало его стоимость. Любое, даже незначительное изменение в наличии доступной земли (например, наводнение или пожар) или в предложении труда (например, забастовка или военная стычка) или в запасе капитала (например, эмиграция кого-то важного или рецессия) нарушало баланс, резко повышало стоимость для всех и вызывало массовые социальные потрясения. Таким образом, европейская история на протяжении большей части доиндустриальной эпохи вызывает ощущение мира, живущего на острие ножа...
...а затем приход в этот мир промышленных технологий нарушил хрупкий баланс на всех уровнях. Результатом стала лавина социальных потрясений, революций, бунтов, политических коллапсов и войн, в то время как страны континента соревновались в применении новых технологий в своих системах и превращении себя при этом в массивные промышленные державы.

- Британский опыт привел к демпингу продукции (Продажа товаров на иностранном рынке по пониженным ценам для вытеснения конкурентов, прим.пер.), глобальному по масштабам, который привел Британскую империю к острым военным конфликтам со всеми крупными державами.

- Индустриализация России в начале двадцатого века одновременно разорила и помещичий, и крестьянский классы, не сумев заменить их ничем лучшим. Последовавшие за этим беспорядки привели непосредственно к массовым репрессиям в Советском Союзе (который породил свой собственный взгляд на "нет ничего лучше").

- Стремительная индустриализация Германии привела к трансформации военных властей страны, породила промышленный олигархический класс и разрушила средний класс, породив серию революций и гражданских войн, которые создали основу для мировых войн.

- Ранняя индустриализация Японии привела к расколу между поднимающимися промышленными националистами и старыми феодальными помещиками, что привело к уничтожению класса самураев и радикализации политической системы - и это привело Японию к угнетению Кореи и Китая и бомбардировке Перл-Харбора.

- В Китае процесс централизации власти настолько прочно закрепился в руках немногих, что это привело к мрачным ужасам Великого скачка вперед и Культурной революции.

Ни одна страна, которая когда-либо проводила индустриализацию, не справилась с этим процессом без разрушительного социального и политического хаоса. Индустриализация необходима и неизбежна, но она трудна.
Если только вы не американец. Понимание причин этого начинается с понимания того, что Соединенные Штаты действительно являются страной изобилия:

Американцы только начали набирать обороты, когда волна промышленной революции обрушилась на американские берега в конце 1800-х годов. Огромные размеры Америки обеспечивали низкую стоимость земли. Ее речная сеть обеспечивала низкие капитальные затраты. Открытая иммиграционная система обеспечивала низкую стоимость рабочей силы. Низкая стоимость доиндустриальных ресурсов изменила экономику индустриализации в Америке, хотя отсутствие местной геополитической конкуренции означало, что при этом не было вопроса национальной безопасности для ускорения индустриализации* (Первый такой импульс произошел только после Второй мировой войны, через 150 лет после Германии и через 200 лет после Великобритании).

Вместо того чтобы ударить сразу по всем городам, новые технологии сначала пришли туда, где можно было получить наибольшую отдачу: туда, где земля и рабочая сила уже стоили дороже, как правило, по линии городов от Вашингтона, округ Колумбия, на север до Бостона. Затем индустриализация связала эти города в единую сеть инфраструктуры. Только после этого эта инфраструктура начинает распространяться на пригороды, соединяясь в более мелкие города и поселки или погружаясь в сельскую местность.

Германия провела индустриализацию и урбанизацию едва ли более чем за одно поколение. Для сравнения, Соединенные Штаты закончили электрификацию сельской местности только в 1960-х годах. По многим показателям Соединенные Штаты до сих пор даже близко не закончили. Даже если исключить земли, непригодные для проживания, такие как горы, тундра и пустыни, Соединенные Штаты и сегодня остаются одной из наименее густонаселенных стран. Из тех стран, которые находятся в аналогичной категории по плотности населения, большинство недавно вымирали (постсоветские республики), или же, как и США, являются частью Нового Света (Канада, Аргентина и Австралия).

Чтобы достичь такой же плотности населения, какой обладала Германия в 1900 году, Соединенным Штатам пришлось бы почти утроить численность своего населения в 2022 году (и это даже не считая половины американских территорий, таких как Скалистые горы, которые не очень подходят для заселения). Индустриализация могла произойти и произошла в Соединенных Штатах, но преобразования были постепенными и менее резкими, что дало американцам несколько поколений для адаптации к изменениям.

Промышленный всплеск Америки также не оказал огромного влияния в глобальном масштабе. Уникальное явление среди крупных держав - американское население росло и богатело. Промышленное производство - особенно на северо-востоке и в "стальном поясе" - могло быть легко потреблено собственным населением Америки. Не было необходимости в экспорте для поддержания местного баланса, а значит, не было необходимости в экономической войне, которой была известна (и ненавистна) Британская империя. Способность местных общественных банков финансировать местное развитие предотвращала централизованную власть, которая так разоряла русских и китайцев или так радикализировала японцев и немцев.

На протяжении всего раннего индустриального периода Америки основной связью страны с мировой экономикой оставался экспорт сельскохозяйственной продукции. Хотя внедрение химических удобрений в конце 1800-х годов в результате промышленной революции, безусловно, увеличило объемы производства, это произошло как раз в то время, когда в результате промышленной революции современная медицина удлинила продолжительность жизни. Предложение росло параллельно со спросом. Относительное участие американцев в международной экономике особенно не изменилось* (Кстати, мы неоднократно наблюдали такую отсроченную и поэтапную модернизацию в Соединенных Штатах, будь то автомобильные дороги, железнодорожные линии, линии электропередач, телефоны, сотовая связь или широкополосная связь. Может показаться, что такое поэтапное развитие делает Соединенные Штаты несколько менее развитыми, чем такие страны, как Германия, Япония, Нидерланды или Корея, где подобные процессы происходят в бешеном темпе, но это также означает, что американский процесс модернизации (намного) дешевле и является меньшей нагрузкой на финансовые возможности страны. Это не баг, это фича).

Конечно, у американцев были (и есть) региональные различия и свои собственные олигархические проблемы, но американские олигархи - наиболее печально известные как гангстерские бароны - имели такие огромные возможности в частном секторе в значительной степени потому, что было так много ресурсов для взаимообмена, что у них не было особой необходимости входить в правительство для ведения бизнеса. Экономический стресс не переходил автоматически в политический стресс - или наоборот.

ПРОМЫШЛЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Несмотря на постоянно растущий технологический размах и глубину изменений морской эры, сохранилось множество ограничений, которые сдерживали прогресс с самого начала. Еще "недавно", в 1700 году, вся энергия, используемая людьми, бралась из трех источников: мускулы, вода или ветер. Предыдущие тринадцать тысячелетий человечество пыталось использовать эти три силы в больших объемах и с большей эффективностью, но в итоге, если ветер не дул, вода не текла, мышцы не были накормлеными и отдохнувшими, ничего не будет сделано.

Использование ископаемого топлива всё это изменило. Способность сжигать сначала уголь (а затем нефть) для получения пара позволила людям вырабатывать энергию, когда, где и в каких угодно количествах. Плавание кораблей по миру больше не зависело так от времени года; они могли брать с собой собственную энергию. Увеличение силы и точности применения энергии на два порядка изменило такие обширные отрасли, как горное дело и металлургия, строительство и медицина, образование и военное дело, производство и сельское хозяйство - каждая из них породила свой собственный технологический стек, который, в свою очередь, изменил человеческий опыт.

Достижения в медицине не просто улучшили здоровье, они удвоили продолжительность жизни. Бетон не просто позволил сделать настоящие дороги, он дал нам высотные здания* (Это здания с более чем тремя этажами). Разработка красителей не просто породила химическую промышленность, она непосредственно привела к созданию удобрений, которые увеличили сельскохозяйственное производство в четыре раза. Сталь - более прочная, более легкая, менее хрупкая и более устойчивая к коррозии, чем железо - обеспечила каждой отрасли, использующей металл, квантовый скачок в мощности, будь то транспорт, производство или война. Всё, что делало мускульную силу менее необходимой, помогало похоронить институционализированное рабство. Аналогичным образом, электричество не только повысило производительность труда, но и создало свет, который позволил создавать время. Отодвинув ночь, люди получили больше часов, чтобы (научиться) читать, что способствовало распространению грамотности среди широких масс. Это дало женщинам возможность вести жизнь, не полностью связанную с уходом за садом, домом и детьми. Нет электричества - нет движения за права женщин.

Самым большим ограничением новой индустриальной эпохи были уже не мускулы, вода или ветер, и даже не энергия в целом, а капитал. Всё в этой новой эре - будь то железные дороги, шоссе, сборочные конвейеры, небоскребы или линкоры - было новым. Она заменила инфраструктуру предыдущих тысячелетий чем-то более легким, прочным, быстрым, лучшим... и все это нужно было строить с нуля. Это требовало денег, и много денег. Потребности индустриализированной инфраструктуры потребовали новых методов мобилизации капитала: возникли капитализм, коммунизм и фашизм.

"Простая" экономика перемещения товаров из мест с высоким предложением в места с высоким спросом стала бесконечно более сложной: промышленно развитые районы, предоставляющие огромные объемы принципиально уникальных товаров, соседствовали с другими промышленно развитыми районами, предоставляющими такие же огромные объемы таких же принципиально уникальных товаров. Ограничений для расширения было всего два: способность финансировать промышленное строительство и способность транспортировать продукцию этого строительства платежеспособным клиентам.

И вот логика "Географии успеха..." распалась. Начиная с перехода от экономики охотников/собирателей к эпохе водяного колеса, всегда было лучше жить у реки. Это не изменилось. Но этого уже не было достаточно, и ни у кого не было всего, что нужно. Густая сеть судоходных рек могла активизировать местную торговлю и генерировать огромные капиталы, но никогда не была достаточной для финансирования местного развития и приобретения результатов этого развития. Торговля стала более важной, как в качестве источника капитала, так и в качестве источника покупателей. Германия оказалась наиболее успешной в первом: Рейн, Эльба, Одер и Дунай решительно доказали, что являются самой плотной зоной генерации капитала в индустриальном мире, и возвели Германскую империю в ранг самого могущественного игрока эпохи. Но именно Британия царила над волнами, а значит, управляла и доступом к торговым путям и клиентам, необходимым для превращения Германии в мирового гегемона.

В индустриальную эпоху устоялась схема благоприятных географических условий, закрепленных правилами морской эпохи. Империи судоходных водных путей с далеко расположенными владениями становились все больше, жёстче и смертоноснее по мере индустриализации. Морская навигация сделала эти империи глобальными по охвату, а индустриализация войны сделала этот охват еще более смертоносным, добавив пулеметы, самолеты и иприт. Еще важнее то, что сочетание морской навигации и индустриализации позволило этим морским империям использовать свой новый военный потенциал друг против друга не через месяцы и недели, а за дни и часы. И делать это в любой точке планеты.

От первых реальных промышленных конфликтов - Крымской войны 1853-56 годов, Гражданской войны в Америке 1861-65 годов и Австро-прусской войны 1866 года - не прошло и двух поколений, как индустриальный век породил самую ужасную бойню в истории, приведшую к гибели около 100 миллионов человек в двух мировых войнах. Одна из многих причин, по которой войны были столь катастрофическими с человеческой точки зрения, заключалась в том, что технологические достижения промышленной революции не просто сделали оружие войны более разрушительным, они сделали культурную ткань, технический опыт, экономическую жизнеспособность и военную значимость общества гораздо более зависимыми от искусственной инфраструктуры. Воюющие стороны нацеливались на противостоящую гражданскую инфраструктуру, потому что именно она позволяла вести боевые действия. Но эта же инфраструктура обеспечивала массовое образование, массовую занятость, массовое здравоохранение и прекращение массового голода.

Мировые войны доказали, что география все еще имеет значение. Ведь пока Британия и Германия, Япония, Китай, Франция и Россия были заняты уничтожением ветровой, водной и промышленной инфраструктуры друг друга, относительно новый народ в новой географии не только не был целью всех этих широкомасштабных разрушений, но вместо этого использовал войну для массового применения технологий воды, ветра, морского и промышленного потенциала на своей территории... во многих случаях впервые.

Возможно, вы о них слышали. Их называют американцами.