user9228678

На Пикабу
поставил 0 плюсов и 0 минусов
120 рейтинг 2 подписчика 0 подписок 2 поста 0 в горячем

Большой

На поверхности появился огромный пузырь, размером с голову взрослого человека. Через несколько секунд он начал медленно расти. Его мутная оболочка становилась все более и более прозрачной и наконец она с шумом лопнула, выдавив из себя наружу смрадное облако газа, которое тут же распространилось вокруг. Катюня потянула носом и принюхалась. Она знала все запахи этой комнаты, но иногда возникали новые, которые она поспешно запоминала, классифицировала и присваивала следующий свободный порядковый номер. В этот раз не было ничего необычного. Тридцать седьмой из разряда Земляных, пятьдесят второй из разряда Кислых, тридцатый и восьмой из разряда Глухих и очень не явно звучал один их ее любимых третий из разряда Мокрых. Первый раз она почувствовала его в детстве у реки. Отец всегда брал Катюшу на рыбалку. Они для этого очень рано вставали, а еще вечером на кануне они долго собирали каждый свой рюкзак, чтобы в дальнейшем воспользоваться как правило четвертью из положенного. Но класть нужно было все, что казалось на момент сборов нужным. Они вдвоем метались по всей квартире, выискивая в самых потаенных местах различные ненужные вещи, которые бережно укладывались в темные утробы рюкзаков. Но в тот раз рыбалка с отцом была последней. Она любила его, за его глупую улыбку на обыкновенном не запоминающемся лице, за его нелепые жесты во время объяснений, за все за все что он делал. Даже когда он спал он тоже был ей мил. В это время она могла надолго зависнуть над его лицом и смотреть как он дышит. Мамы у Катюни не было, вернее она когда-то была, но она ее не помнила. Папа никогда ей про нее не рассказывал, а кода Катюня спрашивал, то просто отмалчивался. Еще у нее был дед, отец папы. Дед был не в себе и поэтому с ним никто не общался и Катюня тоже, хотя любила за ним подглядывать. В школе Катюня проучивалась только до пятого класса. Все одноклассники звали ее Кака, потому что фамилия у нее тоже начиналась на слог ка. Катерина Каргина училась хорошо, она наверно была бы даже отличницей если бы не один ее недостаток. Она неизменно чем-то неприятно пахла. Чем бы ее не отмывали, запах все равно просачивался и создавал вокруг нее соответствующую ауру. Поэтому Катюня сидела одна, у окна и имела прозвище Кака. Сама она этот неприятный запах не замечала и первый год учебы совершенно не понимала отчего все ее чураются. В пятом же классе нападки детей стали невыносимы, и отец забрал ее на домашнее обучение. Так получилось, что за три года она сдала экзамены за все классы и досрочно окончила школу. И вот в это последнее лето с отцом они пошли на рыбалку. Все было, как всегда. Ранее утро выжигало изнутри голову свежестью и приблизившись к воде теплая сырость окутала их с головы до ног. Одежда стала влажной и приятно прилипала к телу и все это, как всегда, сопровождал собой запах номер три. На поверхности плавали рванные облака тумана, уменьшающиеся под прибывающими лучами восходящего Солнца. Прошел час, за который отец поймал троих маленьких пискарика и одного окунька. Окунек уже плавал брюхом к верху в полиэтиленовом пакете, а пискарики напряженно сбились в один угол и почти не шевелились. Солнце уже вовсю хозяйничало в небе, было безмятежно и радостно, радостно от безделия, от тихого ощущения счастья, которое осязалось руками, когда трогаешь рогоз или мокрый песок или языком слизываешь капельку пота. Но это так внезапно прошло, что Катюня, стала другой, совершенно другой. Нечто большое выплыло из воды и выйдя на половину, уставилось глазами на выкате на отца с дочерью. Казалось, это был мужчина, но уж больно уродливый. Голова без шеи переходила в неестественно узкое туловище, а по бокам торчали, именно торчали руки больше напоминающие куриные ноги, с острыми когтями. Это нечто как будто заворожило их своим взглядом, отец смотрел на него раскрыв рот, а Катерина забилась в углубление, в котором раньше разводили костры. Существо, постояв подошло к отцу и раскрыв рот, откусила половину его головы. Катюня встала и заорала что было силы. А нечто продолжало есть ее отца и все это длилось наверно около получаса. Катюня кричала. Когда трапеза была закончена монстр двинулся к ней, но не смог продвинуться дальше двух метров. Из воды показалась натянутая длинная цепь, которая сдерживала его резкие порывы. Потом цепь натянулась так сильно, что чудовище вынужденно было повиноваться и вновь ушло под воду. Кака потеряла голос, она раскрывала рот, пытаясь позвать на помощь, но вместо этого просто выходил воздух. Не помня себя, она как-то добралась до дома и заперлась там на все два замка. Неизвестно сколько времени они вдвоем с дедом провели взаперти. Может быть неделю, а может быть и две, но однажды к деду пришло просветление и он, отыскав Каку под кроватью попросил есть. Она встала насобирала на полу мелочь и первый раз вышла наружу. На улице Катюне стало легче, она больше не помнила того, что произошло и не помнила своего отца, все это было теперь где-то очень далеко. До магазина она не дошла. Ее остановили какие-то подростки и отобрали все деньги. Но Катюня почему-то не расстроилась. Покачавшись на месте, она развернулась и пошла обратно, но проходя мимо помойки она почувствовала сильный запах, который заставил ее подойти к его источнику. Забравшись в мусорный контейнер, она стала рыться и набирать в сумку помойные объедки и прочее, что привлекало ее внимание. Потом усевшись на дно, она немного поела помоев и потом выбралась, немного порвав свое платье. Дома она покормила уже успевшего вновь впасть в помрачение деда и улеглась спать под кровать. С этого дня она стала выбираться по вечерам из дома и обходя ближайшие помойки, набирать еду и прочие вещи, которые укладывала на полу в квартире. Там и при отце-то не было чисто, а теперь спустя всего два месяца стало так невыносимо тесно, что приходилось прорывать себе проходы для того, чтобы добраться до какого-нибудь нужного места. Но однажды она прекратила это. В ее голове появился голос, который стал ей нашептывать разные истории, которые она с интересом слушала. А иногда голос говорил, что нужно делать и объяснял для чего все это нужно. Дед к тому времени сильно поправился. От него невыносимо воняло и похоже, что он начинал гнить. Катюня и сама ощущала внутри себя гниение. Иногда засыпая, она буквально видела свои внутренности, видела, как горло рыхло пористым и от него отваливаются темно-зеленые куски и падают внутрь. Но это ее не пугало, потому что голос говорил, что все нормально, все так и должно быть. Через неделю стало очень голодно. Катюня ходила по квартире и безуспешно искала деда. Она не нашла его и на второй день. Голос все это врем молчал. Тогда Кака заплакала, как в детстве, когда ее обзывали вонючкой и тогда голос опять вернулся. Он сказал, что теперь выходить из квартиры не нужно, что нужно начать поливать мусор водой и когда он станет как сметана, то там появятся дохлики, которых можно есть. Катюня повиновалась и стала добросовестно все поливать водой. Она нашла среди развалов старую лейку и проложила тропку к ванной, откуда набирала в нее воду. Через месяц тучи разноцветных мух покрывали собой все квартиру. Ими были усыпаны и потолок, и все стены. В жиже мусора, стало что-то громко чавкать и ползать. Стуки в стены и дверь, на которые Катюня раньше обращала внимание, теперь ее больше не беспокоили так как она всецело была поглощена поливом. Еще через неделю появилась сиреневая плесень, которая концентрическими разводами покрывала отдельные еще сухие помоечные холмики. А потом голос сказал, что ее дед превратился в удочку, на которую можно ловить дохликов и даже показал, где она находится. Да, теперь дед не был совершенно на себя похож. Кака отрыла его и теперь это было странное устройство на трех ногах и с большим удилищем вместо головы. На спине были подвижные глаза и беззубый рот, больше похожий на порванную рану, потому что из нее постоянно вытекало что-то черно-красное и темно-зеленое. Когда удилище было откопано и установлено, тогда голос научил Катюню с ним управляться. Первого дохлика она поймала очень легко. Дед-удило, казалось, сам ей помогал. Он знал куда нужно закинуть его жилу с острым крюком на конце и когда подсечь. Дохлик был вкусный, Катюня такого лакомства давно уже не ела. А вот дальше все стало сложнее. Иногда приходилось удить несколько дней, чтобы поймать дохлика. А иногда и за всю неделю ничего не ловилось. Но самое необычное, что все дохлики были разные на вкус. Выглядели они одинаково, как большие толстые гусеницы или черви с людскими лицами и множеством лапок-ручек, которые не шевелились, а вот на вкус были разными. Катюня после поимки всегда подолгу их разглядывала, смотрела им в лица, пыталась открывать глаза, но они были уже не живы и у нее ничего не получалось. Но вот так случилось, что она уже целую неделю не могла ничего поймать. Живот сводило от колик от голода, в глазах постоянно бегали гаденькие мурашки, мешающие смотреть вокруг и постоянно кружилась голова. Она постоянно ходила сонной, иногда раз двадцать за день впадала в глубокий ступор, из которого ее выводил дед-удило. Он когда длительное время находился один, то начинал истошно орать слово ГДЕ и издавал еще какие-то малопонятные слова. Один раз Кака заснула на деде, когда в очередной раз закинула жилу с крюком. И в этот раз она проснулась от того, что дед-удило необычайно сильно подсекал. Открыв глаза, она похлопала его по бокам, заставляя тем самым его начинать вытягивать. Деду было не под силу вытащить то, что зацепилось. Тогда Катюня взяла багор и зайдя по колено в бледную жижу наугад ткнула туда откуда тянулась натянутая жила. И видимо попала, на том конце из-под воды раздался утробный звук и выплыл большой пузырь. Через несколько секунд он начал медленно расти. Его мутная оболочка становилась все более и более прозрачной и наконец она с шумом лопнула, выдавив из себя наружу смрадное облако газа, которое тут же распространилось вокруг. Дед потянул еще раз и на свет появилось целых два дохлика. Один, тот что был покрупнее губой был зацеплен за крюк, а из второй крепко обнимая первого всеми своими ручками истекал темно-зеленой жижей, которая лилась из раны, оставленной острием багра. На этот раз Катюня их не разглядывала, она с жадностью и каким-то кошачьем урчанием накинулась на них и быстро съела, после чего раскопала себе углубление рядом с дедом, в которое свернулась комочком и уснула.

Разбудила ее невыносимая боль в животе. На улице уже была ночь. Ровный безрадостный лунный свет освещал жиду мусорные развалы в комнате. Из дальнего угла раздалось мирное потрескивание, закончившееся печальным уханьем. Катюня скрючившись и держась обеими руками за живот тихо стонала. Дед храпел рядом. И в этот момент Кака прочувствовала всю свою беззащитность и никчемность своего существования одновременно. Это переживание было таким сильным еще и от того, что боль оттеняла его собой. Но несмотря на это Катюня не думала о том, чтобы свести счеты с жизнью. Даже наоборот, корчась от боли, беспомощности и поняв свою никчемность она строила планы на то, что будет делать завтра. Так продолжалось часа три, до тех пор, пока она, умаявшись от бессилия что-либо изменить в своем положении, вновь не заснула. Очередное ее пробуждение случилось уже днем, когда солнце сильно припекало ее тощее тело, полностью усыпанное радужными мухами. Встав на ноги, она стала озираться, вокруг ища деда. Она обошла все комнаты, но нигде не смогла его найти. И тогда внутренний голос ей тихонько сказал, что искать его больше не имеет смыла, потому что он умер. Осознав это, Катюня опустилась на колени и посмотрела в воду. На глубине не больше десяти сантиметров лежало поблескивая зеркало. Она встала на четвереньки и посмотрела на себя. Попыталась улыбнуться, но у нее не получилось, от этого ей стало больно и полились слезы. Хорошенько проревевшись, она увидела, что ее живот сильно увеличился. Теперь он был величиной с футбольный мяч. Поковырявшись в помоях, она нашла несколько червей и с удовольствием их съела. Так протянулась целая неделя. Просыпаясь, она бесцельно бродила по комнатам, валялась под лучами солнца, пила воду из крана, искала червей и под вечер вновь забывалась во сне. Родила она ночью, даже ничего не почувствовав. Это была дочь. Глаза ее также были закрыты, как и у тех дохликов, которых поедала ее мать. Дочь, втягивая носом затхлый воздух, хватала ручками одежду Катюни и пробралась к чахлой груди, у которой устроилась и затихла. Когда Кака проснулась, то от неожиданности отпихнула дочь в сторону и вскрикнула. Но потом каким-то внутренним чутьем поняла, что она от нее, и тогда подняла ее и крепко прижала. Дочь она назвала Оленькой. Так звали ее подругу в детстве. Вернее, это Катюня считала ее подругой, на самом деле Оля просто не обзывала ее и не кидала песком, как другие дети, когда Кака выходила погулять во двор. Оленька очень быстро научилась ходить, и вскоре сама стала добывать себе червей и даже когда насыщалась ими, то остатки приносила матери. Катюня была счастлива. Она часами смотрела как Оленька роется на холмиках или купается жиже. Особенно ей нравилось, когда она заныривала глубоко, а потом, спустя минуту две появлялась в совершенно другом месте. Тогда Катюня хлопала в ладоши у премило улюлюкала. А Оленька была и рада позабавить мать. Ее вечно отрытый рот после очередного выныривания изрыгал из себя мутную жижу и звуки, очень напоминающие пенье коростеля. Счастье Катюни продолжалось не долго. Однажды Оленька занырнула и больше на свет не появлялась. Кака не плакала, она даже испытала какое-то облегчение, как будто, что-то незримо ее терзавшее, отпустило и исчезло и теперь можно делать все что только захочешь. Спустя дня два после этого события в голове опять появился голос. Он сказал ей, что нужно раздеться донага и залезть в воду, чтобы руками поймать самого лучшего дохлика. Катюня все в точности и исполнила. Это случилось днем. Мухи как обычно перелетали с одного места на другое и все вокруг понемногу бурлило, и испарялось. Катюня долго плавала и вот где-то в районе батареи наткнулось на что-то большое и скользкое. И это что-то поймало ее. Или она поймала это. Было совершенно не понятно, что произошло. Они вынырнули и держали друг друга в руках. Катюне стало казаться, что она держит саму себя. Но вторая она совершенно не была на нее похоже. Это был дохлик, только дохлик с открытми глазами и очень, очень большой. Таких она никогда еще не видела. И вот он, то есть она сама себя стала всасывать, всем своим телом заглатывала себя внутрь. И потом, когда первой Катюни не стало, вторая Катюня, та что не была на нее похоже стала надуваться как воздушный шарик. А потом Кака лопнула и маленькими кусочками разлетелась по всей комнате. 

UPD:

Вокруг сладко пахло увядающей сиренью, пахло смертью. 

Показать полностью

Земля — это сон Солнца

Как-то все по-дурацки произошло. Тогда стояли безобидные солнечные дни, наполненные дешевой свободой. Мы с Карлом Можайскм, это один из моих воображаемых друзей, бродили, где не попадя и совали свои носы во всевозможные злачные места, надеясь обрести хоть какое-то чувство стабильности и покоя, которые нам виделись в упорядочении жизненных событий и в их прогнозировании.

Завербовали нас быстро, не дав опомниться, просто захватив врасплох, расставив искусно свои хитроумные силки, они вынудили нас сказать да. Даже не знаю находится эта страна на нашей Земле или где-то еще, но это уже не важно.

После этого со мной стали происходить всякие чудеса. Например, какой бы я не положил предмет себе между бровей, он всегда проваливался внутрь меня. Даже не знаю сколько во мне всего пропало, сначала это забавляло, но потом прикинув, сколько я в себя провалил, мне стало страшно, и я перестал этим заниматься. Еще одна странность заключалась в том, что после того, как мы с Карлом сказали да, я стал видеть движение воздуха. От своего или чужого дыхания совершенно отчетливо виделись потоки, несущиеся в разные стороны. Ветер же воспринимался как очень масштабное движение, которое состояло еще из множества более мелких потоков, а они в свою очередь из еще более мелких и так далее. Эту фрактальность я стал наблюдать почти повсюду, когда переставал думать.

Итак, от нас с Карлом требовалось предоставлять мысленные отчеты о своих впечатлениях от происходящего. Для этого нам требовалось на исходе дня, то бишь поздним вечером забраться на ближайшее дерево и мысленно прокрутить все события дня особливо останавливаясь на чувствах, на том, что взволновало и обеспокоило. Да, те что нас вербовали выглядели как обычные алкаши, и говорили они тогда всякую несуразицу, а вот на эти вечерние контакты с нами выходили, как бы это выразиться без мата, туманные массы или какие-то сгустки не оформленной жижи если хотите. После их посещений и до самого утра я чувствовал себя полностью опустошенным, выпотрошенным и одиноким. Пропадали все и даже Можайский. Наследующее утро он конечно возникал, как обычно откидывалась половица и он с нетерпением преодолевая узость прохода вылазил и садился напротив. 

- Давая убежим от них? - Карл после вербовки так начинал каждое наше утро.

- Как ты это представляешь, они же нелюди Они повсюду, невозможно это Карлуша, даже пробовать не стоит.

- Но вспомни, Они так и не выполнили своего обещания, мы полностью в праве их послать и уйти куда захочется…

- Да, боль Они так и не вылечили, но каждый вечер обещают, что скоро это произойдет… может еще подождем?

- Посмотри на себя, Они высосут тебя и разложат твои кости вокруг дерева, на котором ты в последний раз будешь вспоминать свой последний день…

- Последний… последний день…. А как мы убежим?

- Да просто, тебе жениться надо и все… я конечно уже никогда к тебе не приду, но все же жизнь будет продолжаться...

Я знал, что он был прав и что действительно пора уже Клаве сделать предложение после уже десятилетних дружеских посиделок. Клава была немая от рождения, но лучше человека я не встречал и видимо не встречу. Жила она в общежитии на Майской горке, где я часто чудил со своими немногочисленными друзьями и знакомыми. Вернее, мы подвалах общежития организовали типографию и редакцию журнала «Дым-грым» где печатали всяких маргиналов и вышедших в отставку искателей истины и Бога. Там же и провели свадьбу. Клава была сложена идеально, и чтобы не надевало, все ей шло. Как сейчас помню она была тогда неотразима в темно желтом балахоне на голое тело, который сшили ей семь девушек из какой-то мастерской по изготовлению постельного белья. А на голове у нее была корона, сделанная из вязальных спиц местным вечно пьяным художником малого драматического театра Стрельцовым Петром Леонидовичем.  Посидели тихо, почти все время молчали, поели что было, выпили отваров от знахарок из общежития (у них там кружок был, они каждодневно выходили к парковому пруду и обнаженные встречали солнце и много чего еще делали, например садились кругом и начинали по одной каждое слово говорить, а одна из них все это записывает значит, так вот час наговорят всякого, потом сидят и читают, разбирают, это у них вроде как гадание было на неделю, и другого было всякого, по лучше меня чудили). А на утро мы отправились к Клаве на Родину, в деревню «Сизые пески», она недалеко от города располагалась километров эдак пятьдесят отъехать надо по дороге, а потом еще немного на лево, но уже до самого конца.

В деревне дворов много было штук двести, но жилых только десять. Мы с Клавой так эти дома и называли по названию пальцев. В Левом Мизинце жила большая семья из семи человек, которые перебрались в Пески лет десять еще назад или больше из города. Кондрат и Марфа, так они себя называли привезли с собой непонятно чьего деда Икима и настрогали четверых детей: близнецов Светлану и Санечку, затем Петеньку и младшую Дуню. Жили они замкнуто, другие говорили, что они сектанты и что детей заставляют молиться какому-то Вымпелу. Кто это или что это никто не знал, но слух был устойчивый.

В Левом Безымянном жили три древние бабки со множеством кошек и собак, на что жили не понятно, но выглядели все и бабки, и живность всегда ухоженными и сытыми.

В Левом Среднем жил дед Игнат, был он человеком нелюдимым и печальным.

В Левом Указательном только на лето приезжала молодая пара, не помню точно как их зовут, по-моему Гриша и Ольга.

В Левом Большом не понятно кто жил, но что кто-то там есть было определенно. По вечерам включался свет, время от времени топилась печь, слышались голоса не определенного пола, но как только туда кто-нибудь из местных заходил, то все исчезало как по волшебству. Но это никого не пугало. А главное что? Плохого никому не делают? Нет, ну вот и замечательно!

В Правом Большом мы Клавой поселились, дальше от нас в Правом Указательном жили Авдотья и Ибрагим пожилые очень, но еще довольно крепкие старики.

В Правом Среднем доме расположились Свободные художники. Количество их постоянно менялось, жили они шумно, устраивали вечно какие-то перформансы, конечно все снимали на видео, как сейчас принято. Мы с Клавой как-то нарвались в инете на их сайт и оказалось что они выкладывают всю свою жизнь в прямом эфире, причем даже и те срамные эпизоды, о коих и наедине с собой иногда не ловко и вспоминать, но что поделаешь современное искусство и все такое… Правда был у них один скульптор, здоровенный такой детина, так вот понаделал он по всей деревне деревянных истуканов, всяких таких и страшных и смешных и так ладно это у него все получилось и сделать их и расставить, что к нам иногда даже приезжают туристы на все это полюбоваться и пофотографировать. Правда сгинул он, этот скульптор в Лесу, не долго пожил…

Нуда ладно, в Правом Безымянном жил поп расстрига, значит бывший отец Алексий. Но несмотря на это местные бабульки ходили к нему и вроде как какие-то службы проводили.

А в Правом Мизинце обитали шесть сестер Парамоновых. Как звать их никто не знал и держались они всегда вместе, выходит одна так за ней завсегда и остальные выходили. И обращались к ним всегда как бы ко всем сразу. Вот вроде никого не забыл.

Мы с Клавой славно жили, огородом вместе занимались, слушали много музыки. Не понятно от куда у нас на всю деревню был стабильный вайфай, так что проблем с информацией у нас не было. Сексом мы не занимались, еще когда дружили, пробовали несколько раз, но решили, что смешно это и оставили до лучших времен, когда соберемся детей зачинать. Нет, ласкались, конечно, обнимались по долгу это да, но так чтобы как в фильмах срамных, до этого не доходило, не нужным это все казалось. Прожив года два, я понял, что прекрасно слышу и понимаю все то, что думает Клава, а она в свою очередь меня. Но от долгих монологов в ее присутствии и обращенных, главным образом к ней меня это не избавило. Лежим мы так, бывало, часто около печи, и я играючи какой-нибудь головешкой начинаю разглагольствовать, а она смотрит на меня как бы любуясь и слушает, слушает…

— Вот как ты думаешь, любовь моя, зачем это нам даны возможности разные? И смотреть мы можем и слышать, и нюхать и все такое прочее? А вот мне кажется, что это совершено не спроста. Некоторые скажут мол что пищу так удобнее было нашим предкам добывать, да от врагов-хищников обороняться…, но по суди сама есть столько существ у которых эти самые человеческие чувства в полной ущербности находятся и ничего дожили до современных времен! Кажется мне, что только в совокупности этих десяти возможностей  человека возникает путь, Путь, по которому и надо идти, и что это и есть его предназначение и значит полный смысл жизни во всей его красе. Идти, голуба, надо вот и все, идти, веред или как куда кого этот самый путь ведет. И надо же получается, что и путь ведет нас, и дорожку эту мы сами-то и мастырим. И не понятно, как это все сочетается...  но наверно это и есть та Великая тайна, которую человеку разгадать не дано, потому как нечего, не дорос еще, не образумился. Слышу, что согласно со мной, но и то хорошо, пойдем в Лес, посмотрим, что на этот раз Лесушко-батюка нам приготовил.

Так вот и коротали мы дни, а надо еще сказать, что после того, как художники наши получили какую-то премию за свои экзерсисы в области документалистики, хлынули в нашу деревню люди. Мы с Клавой сначала называли вновь ожившие дома по названию пальцев на ногах: Левый мизинец Ноги, а потом так много всех стало, что мы плюнули на это и не вспоминали больше. И среди прочих было много забавных персонажей. О первых приехали наши знахарки из общежития и притом количество их во многом увеличилось, если не соврать их было баб около сорока. Они оккупировали четыре двора, разнесли сначала все к чертям собачим, а потом выстроили одно строение и домом то его язык не поворачивается называть, во общем выстроили  такой Терем в виде Солнца, в центре значит большая высоченная башня, а по краям от нее расходятся как лучики длинные хижинки. И все так они замечательно устроили, все это сверкало и переливалось на солнце и можно было по долгу смотреть и любоваться и не уставать от этого. Ходить они начали все как одна голышом, зимой только тонкие холщовые балахоны одевали да на ноги что-то в виде лаптей, чтоб снег не приставал. Местные сначала смеялись, а потом как-то вроде так и надо все стало. Среди них женщин много красивых было, но ни один мужик не мог к ним подступиться без их ведома, такую силу все имели!

Еще приехала такая странная особа, Марго ее звали. Одевалась всегда как в европейские барочные времена. И нарядов у нее надо сказать было ужас как много, два грузовика завозили, полный сарай их набилось и как она во всем этом беспорядки что находило. Было не понятно. О держала себя всегда привлекательно и даже немного надменно. Поклонников у нее было еще больше чем нарядов, но она до себя никого не допускала, так только общалась с некоторыми, а других и вообще в дом не пускала. И ставили те подле ее дома палатки в разное время. Одни снимались, другие появлялись. Да баба она была красивая, но вот с причудами это, да.

Лежим мы как то с Клавой на полатях, в окно смотрим, я ее бархатный живот глажу, а он подрагивает, отвечает на мои касания, ластится, чудно это было и запах от него был такой сказочный чарующий, как бы травянистый такой желто-зеленый теплый теплый, почти горячий. Повернулся я и в комнату посмотрел, а там в ярких лучах, похожих на золотые трубы пыль летает, и я Клаве так подмигнул иона тоже увидела. А пыль танцевала, они частички разбивались на пары, кружили, то вновь уносились в разнобой во все мыслимые стороны, а то собирались в дружные концентрические хороводы и медленно двигались. Это завораживало и мы чуть было не заснули, глядючи на это, но тут нарастая зазвучала музыка она была везде и было ясно что укрыться от нее невозможно, да и не хотелось этого, потому как она была Вселенским вальсом.  Клава подумала мне, что это пылинки поют гимн Солнцу и дню радуются… И так хорошо было и так замечательно, а потом резко все смолкло, тучка закрыло Солнце и пыль исчезла в пасмурном дне.

- Знаешь Клав, что знахарки мне рассказали, ведьмы наши? ...Да они подпускают меня и мы долго говорим порою… да ты не ревнуй, мы так с ними о вечном говорим, о Житии… мне иногда кажется, что все они на одно лицо, на одно красивое правильное, строгое лицо… ворожат поди… Так вот говорят они что в человеках есть орган один, называют они его окном и это окно по всему телу всегда путешествует, никогда подолгу на одном месте не останавливается. И вот например когда мужчина и женщина соитием занимаются, то окна их перемещаются в область гениталий значит и раскрываются и тогда дети зачинаются, а если одного кого-нибудь скажем не открылось окошко, все в пустую выходит, вот … И еще говорили, что состояний несколько у этих окошек есть , ну понятно  первые два оно или закрыто или открыто, а еще, как-то они мудрено описывали… бывает так что окно оно как бы везде, во всем теле. Так вот оно бывает везде во всем теле либо закрыто, это такое обычное состояние человека, а вот бывает, что оно везде, в каждой клеточке и оно открыто и вот тогда говорят все мыслимые и не мыслимые чудеса кудеся возможны. Зачем? Не знаю, но в тот момент человека как бы уже и нет, он все становится и везде… Ладно, голуба, пойду я колодец чистить.

Я еще долго вспоминал музыку и чистил колодец, и чистил я колодец, а казалось чищу себя, вытаскиваю всю дрянь, да мусор, накопившийся за долгие годы бездумно проведенные в непонятных местах с непонятными людьми в ненужных бессмысленных беседах… и как только стал я приближаться к концу, как только студеная вода стала омывать мое израненное сердце, так и музыка недавняя всплыла во мне с новой силой и в новом звучании и понял я ее полностью, глубоко, основательно и навсегда. И вот тогда в пике значит увидел, ответвление, проход бок. Я прошел в него, сначала тесновато было, а потом смотрю потолки расширились и идти стало возможно в полный рост. И ходил так долго и выходил в разных дворах в спрятанных выходах и в Лесу выходил и несколько раз до города доходил и быстро все так получалось дивился этому и молчал. Иногда открывались мне большие дороги под мерцающими сводами, по которым двигались какие-то маленькие людишки и почему-то знал я, что одних их них, те что имеют кожу зеленую, зовутся их Стервецами, а те что желтые на лицо — Смыслами. На одной такой дороге, наших ведьм видел, шли они по трое взявшись за руки. Иногда останавливались, и терли свои уши, потом каждая говорила по слову, Томара, все это записывала и шли они дальше, а потом опять останавливались и опять терли и так далее. Я тоже потер было свои уши и, ух жутко аж стало, услышал как возникать от этого шуршания и шума стали слова и много столько и все такие непонятные. Но слышу, одно Слово, самое главное, просачивается сквозь остальные, заглушает их, потом становиться таким громким, что всего прочего и не слышно уже вовсе. Не могу открыть, что за слово это , так как это тайна моя и меня только касается, не серчайте и не злобтесь на меня за это,  лучше сами потрите уши и услышите свое Слово, свое самое главное и самое Верное, а по нему уже и Жизнь свою выравнивать да править можно.

Вернулся я к Клаве домой уже под вечер, когда неведомая птица заливалась в предзакатном  своем плаче, Солнышко провожая и успокаиваясь. Вылезая из колодца понял что Земля наша любит нас, да так сильно, что способна одаривать нас таким обволакивающим спокойствием, от которого понятно становится, что все хорошо и что иначе и быть не может. Так ночь и настала, так и прошла.

По утру идем с Клавой как обычно к Лесу на опушку чтобы росой умыться и видим стоят наши бабаньки-знахарки в круге двойном, а в центре Томара, она у них за главную видимо почиталась. И ладони у них на глазах и так тихонько они на них давят:

- Вижу, вижу, бабаньки быка белого, а на нем сидит...

И тут другая ей вторит, даже почти тем же голосом:

- Большая синяя птица, ростом с двух таких быков...

Третья:

- Клюв у нее прозрачный и держит она в нем змею поганую…

- Змея извивается и голов у нее две и та голова, что вместо хвоста, пытается ужалить…

- А не получается, так как на последнем издыхании уже…

- И вот издох змий и ворон его выронил…

- Пришла корова, рыжая как наша Авдотья Ребрякова и съела ее…

- Бык ушел в Лес, Ворон в небо упорхнул…

- А корова разродилась...разродилась маленьким хорошеньким теленочком…

- На лбу его знак солнца был, а на спине полумесяц желтый…

Они еще долго говорили, а мы, умывшись пошли на реку купаться и голоса еще долго доносились до нас, утопая в тиши и белесом тумане: буквы… Солнце… жалости нет… долго все… учи и тогда получиться…

Прошел год, и деревня разрослась до самой реки. А звалась речка Лаботка, откуда такое название взялось и что означает никто не знал, а я помню усердно всех старожил об этом спрашивал. Помню добрался даже до соседнего села как-то и там один дед Пихтей сказал, что мол это из-за сокращения пошло, что раньше там был лагерь ботаников.

- Еще в советское время было, стоял рядом с Сизыми песками лагерь и жили там двенадцать ботаников, которые нашли в местных лесах одну травку чудодейственную. Они говорили, что эта трака может любого на ноги поставить и живого хворого и мертвого. И много экспериментов там проводили, как говориться ковали железо на месте. Если пороешься, то можешь найти там их катакомбы, да бункеры подземные. Местные пытались после того как все сгинули сунуться тудысь, чтобы растащить что можно, но увы, все так заделано, намертво, и не понятно что там осталось. А так только двери в земле и все, куча дверей…

- А сгинули дедуль куда все?

- Как куда?! Трава их извела… трава эта называется Полосовка, она человека конечно оживет, но он сам не свой будет, полосатый одни словом. Не в прямом смысле полосатым, а как бы тебе это сказать… душа, вся внутренность у него полосатая будет... лучше уж и с болезнью жить, чем таким стать.

- Это как?

- Ну смотри, был ты, например степенный такой мужик, жил себе спокойно, спал по ночам под боком у жены, работал как мог, детей полон дом, в общем все как у всех, хорошо и ладненько, а вот заболел и решил этой травки испить и на тебе! Сначала ты такой, потом внезапно тебе лечь захочется, потом в тебе как будто кто-то другой живет, затем на четвереньки встаешь и блеять начнешь, а то и жабой заорешь...в общем ужас и все в таком духе… а некоторые говорят на несколько дней мертвели, а потом опять оживали, вот значит как…

- А ботаники эти?

- А ботаники, их тут все так и кликали, тихие такие были, все молоко ходили пить к моей тетке, она тогда в Сизых песках жила, не здесь, так травка их сморила, они наверно зачахли в своих подземельях и окочурились. Нельзя слышь с ней так прямо обращаться. К ней раньше только ведьмы могли подходить и да и обращались с ней как с человеком живым, вот как мы с тобой.

Да, разрослась деревня, раздалась в ширь да даль, не узнать! Уже и вдоль реки стали дома строить, глядишь и за рекой начнут, а там уже и до города доберутся.

Особого правления у нас не было и за порядком никто не смотрел, люди подобрались все как один сознательные, странные конечно до нельзя, но порядочные, чужого никто не брал, не злобствовали друг на друга, мужики с женщинами прилично себя вели, прям как кавалеры какие из средневековый Европы. В общем все тихенько и спокойно, я правда думаю не обошлось здесь без наших ведуний-знахорек, но точно не знаю поэтому об этом умолчу, а то что зря слухи молоть, коль доказательств нету. Бывало, правда заезжие барогозили, но отчего-то долго они у нас все равно не задерживались, кто пропадал, а кто мирно уезжал, раздав всем свои извинения. И повелось у нас так, что каждый двор выращивает какой-нибудь продут, еду то есть в большом количестве, кто на своем огороде, кто на поле деревенском, которое раньше колхозным было и долго стояло заброшенным и заросшим. Вот мы с Клавой петрушку и укроп растили, да еще репу, ну репу почти все сажали. И потом излишки меняли на то что надо было у прочих. Про деньги совсем забыли, мы их собрали у всех и в главной избе читальне, та, что в роще липовой стоит, положили. И кто хотел в город ехать брал сколько надо было и все. Обычно в город крайне редко кто выбирался и неохотно очень, воротило всех, кого ни спросишь от него. Но деваться было некуда, кому компьютер новый нужен был, кому красок или еще чего, что сами не могли сделать. Да в городе продавали многое из того, что вырастили или сделали, опять же медовые всякие продукты и молочные. Так что денег хватало на все и всем.

По осени это случилось, начали зубы у всех выпадать у кого по семь за раз, у кого по двадцать и так до тех пор, пока все вышли. И дивились все этому, а потом за недели две три у кого как, повылазили новые и самое интересное были они у всех разные, то есть из разных камней и металлов. У кого из золота, у кого из других металлов, например у бабок, что Левом Безымянном жили повылазили стальные зубы, на солнце блестят, что мой нож, когда улыбаются. А улыбаться у нас любили, всякий непременно идет и во весь свой рот лыбится. И не понятно чему, да нечему, просто так, Солнцу, небу, встречным поперечным, воздуху. Нам с Клавой достались матовые такие кварцевые зубы, удобные надо заметить и чистить их особо и не надо было, сами как-то по себе чистыми становились. У Марго наверно зубы были из рубинов, такие темно красные… смотрелась она конечно с ними еще эффектней. Отец Алексий из Правого Безымянного обзавелся серебряными зубами, а многодетное семейство что Кондрат с Марфой держали все как один имели зубы из самоцветов и жили мы так с пол года наверно, а потом в раз у всех опять обычные зубы стали, за ночь буквально все и случилось. Ну правда после этого никто уже с зубами не маялся, не болели значит больше ни у кого да другие болячки у всех по проходили, вот такие чудеса случились, кудеса.

Да была у нас напасть одна неприятная, как пух начинал с тополей лететь, а тополя эти все больше в городе были, да в нескольких местах около речки Лаботки, так к нам наведывались Стервецы. И были они не такими какими видел их на дорогах подземных, а выглядели как обычные мужики да женщины и кожа не зеленой была, а розовой и приятной на вид. Ходили они по дворам и предлагали всякую ересь, кто страховку чего-нибудь, кто кастрюли, кто ножи доставал, кто часы навяливал. И после их посещений голова болела еле на ногах держались, а они значит довольные такие уходили. Вот только к ведуньям нашим не совались, да к ним мало кто ходил и из наших. Раньше, когда болели еще ходили, они исправно лечили, заговорами всякими, да травками, а потом как с зубами история прошла, так и вовсе все дорогу к ним забыли. Они только меж нами голые как ходили, так и ходят. Но правда от Стервецов и польза была. Промаешься так с головой дня три после визита их, а потом смотришь и понимать вроде как больше стал, и проблема какая-то, с которой мучился год с лишним разрешилась или еще что в таком роде. Поэтому мы их особо не гнали, так некоторые особливо нетерпимые ворчали конечно, но многие усекли, что вроде как так и нужно, как стужа или как другая какая непогода, после которой и Солнце ярче и небо синее. 

А надо заметить, что как с Клавой мы стали жить вместе, я перестал совсем бриться. И росла бородушка моя как хотела все это время. И через год, стал я замечать, что она сформировалась сама без всяких постригов и выравниваний в такой правильной формы конус, слегка приплюснутый с боков. И что примечательно, волосы не мешали кушать и не закрывали губ, коими лобызал я свою супругу драгоценную, а еще пахли они тонким таким запахом, напоминающим смесь сандала и полыни, что очень нам двоим нравилось. И ходил я так, как какая-то ароматическая статуя и благоухал во все стороны. Временами, казалось, даже, что борода со мной ведет беседы, и я ей иногда отвечал и откровенен был и поверял, как другу сердечному, все свои скорби опасения, которыми не хотел огорчать Клаву.

Было тогда наверно опять лето или начало осени, не помню, мы тогда всей деревней перестали вести отсчет времени и жили по внутреннему наитию, кто как думает и чувствует, тот так и живет и делает все сообразно этому. Считаешь, что сеять нужно, пошел и сеешь, чувствуешь, что ногти пора стричь — делаешь и это. Так вот, в ту пору опять заявились стервецы со своими товарами да услугами и все как всегда назойливо предлагалось, да втюхивалось. И говорит мне моя борода:

Показать полностью
Отличная работа, все прочитано!