shelena17

Когда же это случилось впервые? Я уже и не помнил… Пять? Семь веков назад?
А как? Каким оружием он убил меня в тот самый-самый первый раз?
Кажется, это был кинжал. Да, красивый горский кинжал, что он увел у меня из-под носа, перебив мой задаток у оружейника. Ему он был не нужен, но мерзкий характер Мортимера не позволял допустить, чтобы у кого-то появилась вещь лучше, чем у него.
И естественно, ему было наплевать, что я копил на него почти полгода и вкалывал, как проклятый, экономя каждый медяк. Какое дело богатенькому племяннику градоправителя до бед простого сына мельника?
Он всегда был таким. Заносчивым, самодовольным, презрительным. Постоянный клиент лучших таверн и любимец женской половины Школы. Красивый, состоятельный и талантливый. Да, этого у него было не отнять… Даже удивительно почему у такого гнусного типа проявился столь сильный дар чародея?
Я не завидовал ему. Никогда. Мне вообще было не свойственно это чувство. Чужие успехи скорее подстегивали мой неуёмный нрав и служили стимулом для собственного развития. Но Мортимер… его жутко бесило, что какой-то выскочка постоянно дышит ему в затылок, набирая высшие баллы на экзаменах и проходя сложные испытания в полевых условиях с лёгкостью и изяществом, которые, как он считал, просто физически не могли присутствовать в ком-то из низших сословий.
Ах, Морти, Морти… это ты во всем виноват…
Удачливый засранец, привыкший получать всё, что пожелает. Что ты почувствовал, когда понял, что нашел то, чем не сможешь завладеть?
Ведь моя смерть тебе так и не досталась.
Всадив тот злополучный кинжал мне под ребра, жадно наблюдая, как из моих глаз исчезает свет, ты думал, что, наконец, показал мне моё место, ведь так? Ты хотел проявить высшую степень власти над другим человеком – решить, когда ему умереть. Но…
Я не зря считался лучшим учеником Школы и ни в чём не уступал тебе.
Слова древнего проклятия, недавно вычитанного в какой-то ветхой книжке, сами пришли мне на ум. Из последних сил я выдохнул скрипучие фразы, вкладывая в них ускользающую вместе с жизнью магию.
Такого эффекта не ожидал даже я.
Нам говорили, что смертельные проклятия отличаются небывалой мощью и снять их практически невозможно, но это…
Адская боль во всем теле и судорожный вдох, разрывающий лёгкие, когда я пришел в себя, оглушенный, ничего не понимающий, но живой.
Ну как живой…
Осознание произошедшего пришло позже. Сперва я долго удивлялся потемневшим волосам и новым карим глазам, заменившим мою пшеничную шевелюру и васильковые очи. Рост и фигура тоже поменялись – я стал пониже и более широким в плечах. А вот колдовские способности пропали. Хотя на тот момент такая плата за вновь обретенную жизнь показалась мне вполне приемлемой.
Но эйфория от чудесного спасения продлилась недолго. Неопределенное чувство, усиливавшееся с каждым днем, пока не стало сродни вампирской тяге к крови, повело меня через лес и болота. Я шел, руководствуясь каким-то внутренним импульсом, подсказывающим верное направление. Через несколько дней я добрёл до довольно крупного посёлка и, поблуждав по улочкам, безошибочно вышел к постоялому двору. Там, в зале, полном людей, я цепко ухватился взглядом за пламенеющую рыжую макушку.
Он тоже изменился. Аристократически бледная кожа пестрила веснушками, а холодные зелёные глаза, которые кружили головы нашим сокурсницам, приобрели непримечательный сероватый оттенок.
Но всё это не помешало мне узнать своего заклятого врага.
Да, врага. Кем еще ты мог стать для меня, Мортимер, после того, как пронзил моё сердце моим же кинжалом?
Я схватил подвернувшуюся под руку бутылку и, саданув ей по столу, всадил острый край в твоё горло. Кровь полилась фонтаном, обжигая мне руки. Ты захрипел, падая на колени и пытаясь зажать рану руками.
Прежде чем посетители таверны кинулись на меня, очнувшись от шока такого дерзкого убийства, уже знакомая вспышка боли скрутила мышцы, отключая разум.
И вновь пробуждение, изменившаяся внешность и ужас, леденящий кровь.
Я убил Мортимера, но и сам умер, чтобы опять воскреснуть в другом теле. Цикл завершился и начался с начала. Проклятие Неприкаянных – древняя магия, с которой мне бы не стоило сталкиваться и уж тем более применять.

В следующий раз Морти добрался до меня первым. Я почувствовал, что он где-то рядом, но не успел увернуться – выпущенная стрела пронзила грудь, обрывая еще один круг.
Так и пошло – воскрешение, недолгие скитания по миру, внутренний зов, магнитом притягивающий нас друг к другу, и очередная смерть. Его или моя, кому больше повезет.
Сперва счет шел на года, затем мы разменяли первую сотню, вторую, третью…
Сколько раз мы умирали за это время?
Иногда зов возникал практически сразу, всего через пару дней после пробуждения в новом теле, иногда я успевал прожить на одном месте несколько лет, обжиться хозяйством, завести друзей. Но в один прекрасный момент внутри что-то щелкало, и я бросал дом и работу и шел неизвестно куда, без сна и отдыха, торопясь прийти первым, нанести свой удар.
Бесконечный повтор одного и того же действия, хотя способы мы выбирали разные. Через тройку веков у нас даже началось своеобразное соревнование – кто кого убьёт более изощренным образом?
В ход пошли продуманные ловушки, самое совершенное оружие, экзотические яды… У Мортимера оказалась весьма богатая фантазия, да и я не хотел ему уступать.
Помню, однажды он раздобыл какую-то чрезвычайно ядовитую заморскую лягушку и, смочив её выделениями швейную иглу, поцарапал меня на балу у губернатора. Меня скрутило жутким припадком, чуть ли не ломая кости и выворачивая суставы. Я бился в конвульсиях, захлебываясь собственной кровью, а Морти спокойно присел рядом, не замечая суетящихся и кричащих гостей, и смотрел мне в глаза, с извращенным наслаждением ожидая последнего вздоха.
За лягушку я ему вскорости отомстил, подмешав в нюхательный табак, который тогда был в моде, еще кое-каких травок. Надо же позволить своему лучшему врагу оценить все прелести полного паралича при внутренней агонии и поочередном разрыве органов?
Что мы только не перепробовали за столько лет! Нам бы впору написать пудовый фолиант о различных методах прерывания жизни или организовать свою школу для наёмных убийц – воспитывали бы элиту ремесла!
Но увы. Для этого нужно перестать ненавидеть и хоть раз заглянуть в глаза другому не в момент смерти, а просто так. А сказать честно, я сомневаюсь, что это когда-нибудь произойдет.
Когда я умер, ты был так рад, Мортимер… Ты думал, что победил, но я оказался тебе не по зубам. Открою секрет – я никогда не любил колдовать, но иначе просто не мог. А ты… я не знаю, был ли у тебя выбор и согласился бы ты обучаться магии, скажи кто, какая участь тебе уготована.
Мы – Неприкаянные.
Два непримиримых соперника, скользящие сквозь время с единственной целью – убить. Мы не подружимся и не простим друг друга. Я не хлопну Морти по плечу и не скажу с улыбкой: «а вот помнишь тогда-то?..» Тогда, что? Ты убил меня? Я проклял нас обоих?
Вряд ли подобные воспоминания послужат поводом для непринужденной беседы за кружечкой эля.
Так что лучше оставить всё, как есть. Искать новый способ, завершать начатый цикл.
Тем более что зов уже указал мне направление, и я собираюсь в путь.

Люди… слабые, трусливые, а от того жестокие и безжалостные. Они, как чума, расползались по мирам, планомерно выживая с исконных земель другие расы. Уничтожали всех, кто отличался от них, боясь признать собственное несовершенство и то, что есть кто-то лучше.
Люди… безнравственные, жадные – они не знали таких понятий, как честь и верность. Они хотели лишь прикарманить чужую собственность, захватить лакомый кусочек – золото, власть, территории – неважно что, главное отобрать у других. Добиваясь своих мерзких целей, они использовали любые методы – обман, предательство, ложь, убийства.
Люди… такие хрупкие и такие непобедимые. Человеческая раса задавливала числом – они быстро размножались и всё новые и новые поколения начинали свою охоту, а способных дать им отпор становилось всё меньше.
Так и оборотни – древний народ, могучие, свирепые воины – сдавали свои позиции. Они были вынуждены отступать все дальше, скрываться, как какие-то беглые преступники. В их семьях дети рождались редко, росли медленно. И на каждого нового волчонка приходилось по три-четыре человеческих ребёнка. Расклад был явно не в пользу двуликих.
Старый лес стал прибежищем для последних оборотней. Два десятка женщин и детей, да несколько взрослых мужчин – вот всё, что осталось от клана.
Сейчас они собрались на импровизированный совет, чтобы узнать последние новости.
- Люди опять устроили облаву, - сообщил один из Стражей. - Они прочесывают лес и скоро будут здесь.
- Наша цель – защитить молодняк любой ценой! – заявил Люциан – вожак стаи и предводитель клана.
Ему было уже за пятьдесят, но он сохранял здоровье тела и крепость духа. Высокий, худощавый мужчина с тронутыми сединой волосами превращался в поджарого волка серебристо-серого окраса. Глаза – янтарно-жёлтые в обеих ипостасях – смотрели с мудростью и опытом прожитых лет.
- Мы должны уходить, - в голосе оборотней слышалась обеспокоенность.
– Мирослава, - обратился вожак к своей дочери. – Скажи женщинам, чтобы собирали припасы. И подготовьте детей.
- Хорошо, отец, - кивнула голубоглазая брюнетка.
- Ты поведешь их в другой мир. Здесь для нас больше нет места, - с печалью закончил он.
Девушка хотела было что-то возразить, но смолчала. Еще раз кивнув, она поспешила выполнить приказание.
Остальные тоже начали расходиться, торопясь собрать нехитрый скарб. Люциан придержал того самого стражника.
- Велес, я хочу попросить тебя об услуге.
- Что угодно, мастер, - парень чуть склонил светлую голову. В свете костра мигнули жёлтые волчьи глаза. Зрачок на секунду стал вертикальной чёрточкой и тут же вернулся в обычный вид.
- Присмотри за моей дочерью, - вожак понизил голос. - Я знаю, что она тебе нравится.
- Кхм… - блондин явно смутился.
- Ты ей вроде тоже, так что считай, что я даю своё благословение.
- Благодарю, мастер, но… - Велес нахмурился. – Почему вы просите меня об этом?
Внимательно посмотрев на Люциана, он всё понял.
- Вы хотите увести облаву за собой…
- Это мой долг, - твёрдо сказал мужчина.
- Я всё сделаю, - решительно поджав губы, заверил Страж. Затем он на мгновение замялся, и отвесил церемониальный поклон.
- Мастер…
Вожак ничего не ответил, но слова тут были и не нужны.

***
Луна заливала молочным светом снежную равнину. Старый лес черным ободом огораживал один край сверкающей белизны, упираясь в цепочку невысоких гор. С другого конца, из-под полога вековых деревьев выступал людской отряд. Около полусотни воинов с мечами и луками шли по кровавому следу, преследуя свою добычу.
Серебристо-серый волк, словно бы в отчаянии предпринял совершенно безнадежную попытку оторваться от охотников, выскочив на открытую местность. Здесь он стал еще более легкой мишенью и все это понимали, поэтому воины неторопливо шагали по сугробам, проваливаясь почти по колено.
К чему спешить? Зверь устал, помотав их два часа по лесным чащобам. Он ранен и засевшая в задней лапе стрела уже дает о себе знать – скорость замедлялась, а кровавые пятна на снегу становились все больше.
Оборотень внезапно остановился, развернувшись к преследователям. Волчьи глаза, сверкающие, как два драгоценных камня, обожгли лютой ненавистью.
Охотники выстроились в шеренгу, приготовив луки.
Тут из-за леса, откуда-то с противоположной стороны, раздался протяжный вой. Волк опустил морду и будто бы с облегчением выдохнул, получив долгожданный сигнал.
- Вот и пришел конец еще одному мерзкому созданию, - самодовольно сказал один из охотников.
- Вам не достать всех нас, - хрипло возразил Люциан.
- Даже одна уничтоженная тварь – уже хорошо!
- Что мы вам сделали? – спросил волк, пытаясь понять, ради чего гибли его сородичи.
Человек пожал плечами.
- Мы вас боимся. А если не хочешь трястись от страха, ты должен уничтожить то, что тебя пугает.
- Это не сделает вас сильнее.
- Может быть… но это так приятно, - его лицо исказила противная ухмылка. – Прощай, чудовище!
Люциан задрал морду к небу, любуясь серебряным диском луны. Втянул носом морозный воздух, наслаждаясь его свежестью.
Он выполнил долг вожака. Увел охотников от своей стаи. Дал им возможность спастись и найти приют в другом мире.
А он… он встретится с ними потом, когда придет и их время, перенестись в небесные чертоги, чтобы вечно мчаться среди звёзд с Великим Вожаком.
Его земной путь окончен, хотя он еще может показать клыки, цапнув напоследок побольнее.
Волк посмотрел в глаза человека:
- Прощай, чудовище…

Он приполз под утро. Немного грязный, изрядно помятый, бессовестно веселый и безнадежно пьяный.
Она ждала его в сенях, кемаря у стеночки, закутавшись в пуховую шаль и положив сковороду на колени. Когда за дверью дважды что-то упало - в первый раз со сдавленным шипением, а во второй с заковыристой бранью – она встала, скинула шаль и взяла холодное оружие наперевес, хлопая чугунным днищем по раскрытой ладони.
Ступеньки крыльца были вновь пересчитаны съехавшим с них телом – заплетающиеся ноги категорически не желали становиться ровно и держать своего обладателя в вертикальном положении. От очередного восхождения на неприступную твердыню собственного дома он решил отказаться и, постояв пару минут на четвереньках, мотая головой и пошатываясь, как новорожденный теленок, пришел к гениальнейшему выводу, что четыре точки опоры лучше двух.
Финальный рубеж был преодолен, но и тут коварный алкоголь, количество которого превосходило все мыслимые, немыслимые и вообще нереальные дозы, не позволил обойтись без эксцессов. Так он умудрился запнуться о своё пальто, наступить левой ногой на правую руку и занозить ладонь.
Потом пришлось долго выбирать, какая из трех дверей ведет в дом, и почему их, собственно, стало три. После такого невероятного умственного напряжения вопрос о том, как же открыть необходимую дверь, оказался последней каплей. Заспиртованный, словно редкий экземпляр какого-то особо мерзкого животного, мозг отключился, не желая больше участвовать в непотребном поведении индивида, которому он достался, поэтому дверь распахнулась от врезавшегося в неё лба с характерным глухим звуком.
Она уже порядком устала стоять на месте с грозным видом, когда дверь, наконец, открылась, и тело её драгоценного мужа предстало пред ней во всей красе. Точнее его филейная часть, задранная кверху. Всё остальное мирно почивало на полу.
- Тааак… - тон гарпии, увидевшей у соседки платье такого же фасона, как у нее.
- Милая… ик! – он отодрал лицо от дубовых половиц и блаженно улыбнулся.
- И где ты был? – гарпия решила вежливо предложить соседке не одевать платье.
- Медовуху… ик… пил! – его физиономия приобрела мечтательное выражение.
- Медовуху, значит?! – соседка отказалась.
- Ты хоть знаешь, который час? – еще одна попытка договориться, но уже не столь вежливая.
- Неее, - он сонно причмокнул губами, сворачиваясь клубочком.
- Я тут сижу, жду его всю ночь, места себе не нахожу, глаз сомкнуть не могу, а он по кабакам шляется! – переговоры провалились. - Ты с кем там был? Опять с дружками своими? Правильно, они маги холостые, чего б девок не цеплять, да медовуху бочками не пить, но ты-то?! У тебя жена вообще-то есть! Или ты забыл?
- Хрр…
- А ну отвечай! – сковородка смачно хряснула об стену так, что гулкое эхо завибрировало в сенях.
- Милая, ты чертов-ик!-ка…
- Что?!! – гарпия перешла в боевой режим.
Инстинкт самосохранения резко кинулся к отключившемуся разуму и заставил его спешно спасать хозяйскую шкуру.
- Чертовски красивая! – он втянул голову в плечи, ожидая немедленного возмездия, но она вдруг громко вздохнула:
- Горе ты моё!
По щелчку пальцев сковорода отлетела к печке и приземлилась на своём привычном месте. Входная дверь закрылась, а незадачливый муж поднялся в воздух и, по пути избавляясь от одежды, которая тут же начала сама себя чистить и аккуратно складывать, был перемещен на кровать.
- В следующий раз я с тобой пойду, - сказала она, заботливо поправляя одеяло. – Чем всю ночь у окна сидеть да волноваться, лучше вместе повеселимся. А там глядишь и дружков твоих пристрою, пусть им потом жены мозги вправляют, чтоб неповадно было по кабакам шастать.

По мотивам одноименной песни группы "Канцлер Ги".
***
Снег крупными хлопьями мягко опускался на землю. Город давно спал, погрузившись в благодать рождественской ночи, и только в одном окошке на чердаке ветхого особнячка горел тусклый огонек.
Пламя свечи освещало заваленный бумагами стол, бросая изломанные тени на стены. Скрип пера да редкие постукивания о чернильницу, когда его макали в черную жидкость, смешивались с треском единственной свечки и лишь изредка перемежались вздохом или старческим кряхтением.
На этот раз мастер Гофман засиделся допоздна, силясь закончить свою историю и только поставив последнюю точку, он отложил перо и откинулся на спинку кресла.
Он устал, очень устал, но был доволен проделанной работой. Сказка получилась доброй и милой, с обязательным счастливым концом, который так любят дети.
- Теперь можно и отдохнуть, - прошептал мужчина уже не в силах бороться с закрывающимися глазами. Морщинистые веки дрогнули еще пару раз, и опустились, погружая мастера в царство Морфея.
Свечной фитиль тихо фыркнул и погас. Топоток маленьких лапок послышался в дальнем углу, затем прошуршал по скомканным, забракованным и выброшенным листам. В квадрате лунного света на полу мелькнула чья-то тень…
Прыжок, и мохнатое тельце с тихим шорохом приземлилось на стол. Длинный лысый хвост зацепил свечу, и та упала, прокатившись почти до края.
Усатая мордочка любопытно склонилась над исписанными страницами и неодобрительно покачала головой.
- Кто так пишет? – пропищал зверек. – Я-то помню, все не так было!
Взяв в лапы перо, оставленное в чернильнице, крыс принялся выводить кривые строчки, исправляя исходный текст, что-то вычеркивая, что-то, наоборот, дополняя.
- Я всю правду расскажу, - бормотал он, увлеченный восстановлением справедливости. – Перепишу как надо!
Серой тенью он метался по столу, разбрасывая листы и выискивая любые несоответствия.
- Он стоял на каминной полке, а не в шкафу! – возмутился крысеныш, поражаясь авторской глупости. - Кто поставит щелкунчика в шкаф, если дети постоянно таскают его, чтобы колоть орехи?!
Изменив шкаф на полку, крыс продолжил тихую болтовню:
- Хотя я бы вообще убрал его куда подальше, такую-то страхолюдину… брр, жуть, как вспомню, так вздрогну, - и действительно, по пушистой шубке пробежала легкая дрожь.
- Но должен признать, когда-то он был редкостным красавцем! Ну еще бы, принц ведь! А потом влезла наша королева…
Перо усиленно скрипело по бумаге, аккуратно выводя всё новые строки.
- И вот чем он ей не угодил? Я так и не понял, - крыс печально вздохнул. – Жалко парня всё же. Уважаю я его – обрекли быть игрушкой, а он спокойненько так стоит себе на полочке, глядит без гнева… молодец, мужик!
Старик в кресле громко всхрапнул и пошевелился, устраиваясь поудобнее. Зверек замер испуганным столбиком. Сердце билось, как сумасшедшее и он невольно подумал, что и щелкунчик, наверное, в ту ночь чувствовал себя точно так же.
Наверняка, ворох зловещих предчувствий не давал ему покоя и подсказывал, как всё может закончиться. Но что он мог сделать?
Куранты отбивали полночь, и каждый удар был словно гвоздь в крышку гроба заколдованного принца. Позвать на помощь не имелось возможности – игрушки ведь бессловесные вещи – да и ждать этой помощи было не от кого.
Принцессу убили накануне…
- «Он был изгрызен и переломан», - написал крыс последние слова истории и опустил перо обратно в чернильницу.
- Вот, как всё было на самом деле. Никакого счастливого конца, мастер Гофман.