fonarschik.earl

Кислицин проснулся сердитым. Редкому утру удавалось быть добрым. Всегда нужно было что-то делать — куда-то идти, зачем-то спешить, что-то решать и с кем-то разговаривать.

Открыв глаза, Кислицин как всегда по слогам хотел сказать «За-ра-за!», и отключить будильник, но не стал. Всё сделал молча. Молча расправился с будильником, молча включил чайник и молча отправился в ванную.

— Мммм — мммм — мммм — напевал Кислицин и чистил зубы. Отчего-то утро было не таким скверным, как обычно.

— Ко... ко... — Кислицин набрал воздуха в грудь, чтобы сказать «Кофе, что ли, сегодня выпить», и попробовал снова. — Ко...

Ничего. Только непонятное сипение вместо слов получалось у Кислицина.

Он прочистил пальцем ухо — может со слухом беда?

— Ко...

Тишина.

Кислицин прибежал в кухню, разогрел молока, чтобы прогреть горло. На нервной почве выпил его чуть ли ни кипящим, попробовал ещё что-нибудь произнести — безрезультатно.

«Господи, — думал Кислицин, — если это мне за сквернословие моё наказание! Так я не буду, Господи! Клянусь — не буду! Больше ни единого словечка! Матершину забуду, как есть, всю забуду!»

Кислицин бегал по квартире и мысленно причитал:

— Да что же я теперь? Да как же я теперь?

Но вскоре взял себя в руки, прибежал в кухню, чайный пакетик, заботливо приготовленный с вечера, выбросил из чашки в мусорное ведро, а в чашку налил коньяку. «К чёрту, — решил Кислицин, — пешком дойду» — и залпом выпил налитое.

В тревожном молчании собирался на работу Кислицин. Есть голос или нет — не важно — на работе нужно быть!

Кислицин так долго шёл по карьерной лестнице, с таким трудом добрался до последнего этажа, столько сил было вложено, что на свете было мало причин, способных помешать его появлению на работе.

Кислицин вошёл в лифт и нажал на кнопку. Ещё каких-то несколько секунд и двери лифта бы закрылись и Кислицин помчался бы сквозь этажи. Но этих секунд ему не хватило.

Перед закрывающимися дверями появилась довольная рожа соседа.

— Подвезёшь? — улыбнулся он во весь рот.

Кислицин нажал на кнопку отмены, и двери послушно разъехались.

Довольный сосед вошёл в лифт.

— Заводи, поехали! — скомандовал он.

«Господи, какой же ты только придурок» — подумал Кислицин, и едва улыбнувшись, снова нажал на кнопку.

— Что-то вчера мы с мужиками в гараже перебрали... — тихо сказал сосед. — Голова гудит...

Кислицин хотел сказать, что и позавчера они перебрали, и неделю назад и месяц, и вообще он его трезвым не помнит. И он уже набрал воздуха в грудь, но вспомнил, что сказать этого он не может. Поэтому просто грустно вздохнул, мол, у самого голова раскалывается.

— А ты что, в одну харю что ли пьешь? Зря! — громко сказал сосед и схватился за лоб. И уже тише добавил. — Потому и психованный вечно ходишь. Для этого дела, — сосед осторожно щёлкнул себя по горлу, — компания нужна! Ты в машинах разбираешься?

Кислицин поводил в воздухе рукой, мол, «более-менее» .

— Да без разницы. Приходи вечером в гараж к Серёге, посидим. Ты я смотрю, мужик нормальный. А все говорят — мудак... Зря! — снова гаркнул сосед, и снова схватился за голову. — Приходи!

Каждое утро Кислицин заходил в магазин, и покупал бутылку воды, творожный кекс и ромовую бабу.

— Пакет брать будете? — сурово спросила продавщица и, не дожидаясь ответа, с силой ударила по кнопке кассы, из которой со скрежетом стал являться миру чек.

О том, что Кислицин никогда не берет пакеты знали все кассиры магазина. Каждому кассиру, и не один раз, но всякий раз по-разному, он объяснил, почему пакет ему не нужен.

Кислицин хотел сказать: «А зачем мне ваш пакет за такие деньги? Вы цены на свои пакеты видели? Вы сами-то эти пакеты покупаете? Да я, если нужно, покупки в зубах понесу, но пакеты ваши проклятые брать не буду!»

Но сказать этого Кислицин не мог.

Когда он прибыл на работу, ещё в дверях к нему подбежала секретарша и будто змея прошипела в ухо:

— Идиии к шееефууу! С утрааа ждёёёт!

Кислицин бегом помчался в кабинет.

— Доброе утро, Пал Сергеич — по привычке хотел сказать он, но вовремя осёкся, и вместо этого молча подошел к шефу.

— Смотри! — сказал Павел Сергеевич, и бросил папку документов на стол.

Кислицин стал внимательно изучать бумаги, пока шеф ходил из угла в угол по кабинету, и ждал экспертного мнения Кислицина.

— Что скажешь? Рискнём?

Кислицин бледнел на глазах. Он буквально задыхался в собственной немоте. Он хотел сказать: «Пал Сергеич, вы с ума сошли?! Да вы же всех нас по миру пустите! Какой же тут риск? Нет тут никакого риска! Здесь всё прозрачно — никто на ваше предложение не согласится, тем более на ваших условиях! И вместо ваших, — выдвенет вам свои! Сидели бы тихонько на своём месте, и не рыпались, Пал Сергеич!»

И он даже решил попытаться хоть что-нибудь произнести, но шеф не слушал.

Он расхаживал по кабинету и рассказывал, какая распрекрасная жизнь всех их ждёт.

— Я рад, я рад, что ты одобрил, Кислицин! Я всю ночь не спал, размышлял. Ты, конечно, мужик противный, — Кислицин хотел возразить, но шеф махнул рукой. — Да ладно тебе! Будто ты сам не знаешь! Но ты умный и дотошный, Кислицин. И я подумал, если Кислицин одобрит — была не была! Рискнем! А теперь всё, иди к себе, мне нужно кое-куда позвонить. — Павел Сергеевич подмигнул Кислицину горящим глазом, и подтолкнул в спину рукой, чтобы тот скорее освобождал стул.

Кислицин вышел из кабинета на ватных ногах. Секретарша еле слышно прошептала:

— Уволил?

Кислицин хотел сказать: «Тебя, дуру, давно пора уволить. Сидишь тут, секретаря из себя строишь, кофеварка размалёванная. Скоро всех нас уволят. Подожди до завтра — увидишь».

Но Кислицин ничего не ответил, и просто вышел из приёмной.

Он шёл по городу пешком. Осенний город был прекрасен. Даже самый серый город осенью становится нарядным.

Утром был дождь, а теперь выглянуло солнце. В лужах вперемешку с солнечными лучами плавали оранжевые листья. Кислицин остановился посреди аллеи, чтобы полюбоваться городским пейзажем.

«А на дереве, оказывается, птицы... Чирикают, — улыбнулся Кислицин. — Интересно, они всегда здесь были? Столько лет каждый день хожу по этой аллее, а никогда не слышал птиц, — удивлялся Кислицин. — Поют...».

Он с грустью посмотрел на здание, в котором проработал столько лет. Перед глазами являлись картины, на которых грузчики выносят из офиса тяжелые коробки и разобранную мебель.

Кислицин прощался с любимым делом.

Каждый вечер он заходил в бар, чтобы выпить стаканчик-другой, но для бара было рановато. К тому же, судя по всему, настаёт время тотальной экономии. Не до баров теперь. Гараж и мужики — вот, что ждёт Кислицина. У Серёги круглые сутки что-то ремонтировали. К нему он и решил отправиться.

По пути Кислицин зашёл в магазин, и прикупил пару бутылок беленькой и пакет.

В первый раз к мужикам и с пустыми руками — нехорошо.

Мужики оказались не такими уж и алкашами, какими он их считал. Нормальные мужики. Семейные. У Сашки двое детей, у Лёхи инвалидность. Сашка можно сказать не пьёт, только так, для поддержания разговора пару рюмок опрокинуть может. Лёха выпивает. Отличные, в целом, мужики.

В свою очередь, и Кислицин оказался не таким уж мудаком, как о нём думали. Улыбчивый, внимательный, умеет слушать. Не жадный.

Поздно вечером раздался телефонный звонок. Пал Сергеич кричал не своим голосом:

— Витенька! Ты не представляешь, Витя! — шеф впервые назвал Кислицина по имени. — Всё выгорело, Витенька! Мы всё подписали! На наших условиях, подписали, Витя! Завтра же утром жду тебя за премией и повышением! Если бы не ты, я бы в жизни не решился! — орал радостный шеф. — Спасибо, Витя!

Внезапно трубка замолчала.

Кислицин сидел в холодном поту.

«Это каких же дел можно наворотить не говоря ни слова...» — пронеслось у него в голове.

— Охренеть — еле слышно сказал Кислицин, и от испуга закрыл руками рот. — Ой.

© Фонарщик Эрл

(18+)

Сосед Степан очень любил свою жену. Женились они недавно, поэтому любил он ее сильно. Однажды она взяла за свой счет отпуск, и поехала в Сызрань погостить к маме. Степану надоело сидеть дома одному, и он пришел ко мне в гости, чтобы хряпнуть по-соседски коньячку. Но я сказал Степану сразу:

— Ты, конечно, Стёпка, извини, но человек я семейный, и дома у меня жена и дети. Поэтому никуда пойти мы с тобой не сможем. Придется пить в кухне.

Ближе к вечеру Степану стала настойчиво звонить супруга. Сначала Стёпка не отвечал, потому что не знал, что ответить, но выпив пару охрабряющих полтишков, решил, что обманывать свою любовь он не хочет, и поэтому расскажет ей всё, как есть. О том, что мы сидим с ним в моей кухне и пьём коньяк, пока жена моя в гостиной смотрит телевизор.

— Даже мелкая ложь в отношениях ни к чему хорошему не приведёт! - сказал мне подпитый Стёпа. Супруге же он выложил всю правду.

Так Стёпка развёлся.

После развода Степан стал частенько захаживать в гости. Внешний Стёпкин вид, Стёпкина одежда, и его же предложения, имели завидное постоянство. Выглядел он ежедневно одинаково хреново, одевался и того хуже, и всё время предлагал хряснуть "по коньячку". Но я сказал Степану сразу:

— Что-то Стёпка перестал ты редко у меня бывать. Всё с коньяком своим носишься. Сопьешься ведь так, Стёпа.

Но Стёпка мне ответил решительно и твёрдо:

— Не сопьюсь.

Так Степка начал спиваться.

Однажды к Степану пришел его одноклассник и привел с собой пару неизвестных Стёпе товарищей. В школьные годы Стёпкин одноклассник был очень толстым и поэтому все его называли Холодос. Но со времён школьной скамьи в Холодосе многое изменилось. Он до состояния Кощея сбросил вес, а так же стал всеми уважаемым, с его слов, бизнесменом. Не изменилось лишь одно — как был он Холодосом, так им и остался.

Одноклассник рассказал, что после школы, он с парой хороших друзей организовал гинекологическую клинику. Но из-за высокой конкуренции она быстро накрылась пиздой. И теперь он с друзьями ищет себя на изобретательском поприще, где конкуренции по определению нет.

Как оказалось, Холодос с друзьями изобрели неведомую, но очень нужную и не имеющую аналогов хрень, и теперь активно продвигают её. Поскольку хрень новая и никому неизвестная, требует она охренительных финансовых вливаний. Холодос подробно рассказал Степану, как вложив деньги, через пару лет он будет лежать на диване, не работать, и получать дивиденды. Стёпа очень обрадовался радужной перспективе.

Будь это какой-то неизвестный человек, Стёпка бы, конечно, не поверил ему. Но с Холодосом он учился двадцать лет назад в одном классе, и даже однажды сидел за одной партой. "Такой обманывать не станет", — решил Стёпка, и вложился в науку.

Так Стёпа потерял веру в людей и деньги.

На фоне нарастающего алкоголизма, финансового краха и пережитой душевной трагедии, Степан ударился в стихосложения. Писал он много, раскатисто и длинно. Не спал ночами, много пил, и созерцал луну. То есть практически на глазах становился настоящим поэтом. И он, может быть, им и стал, если бы не случилась белая горячка, которая как на зло и не случилась. Белочка к Степану так и не явилась, хотя и стояла у Стёпкиного порога на низком старте. Но, похоже, не дожал Степан, не допил где-то, не додумал, не досочинял. А без белой горячки, как известно, поэт из человека получается средненький.

Однажды вечером пришел ко мне Степан, и предложил прочесть свои стихотворения. Перечить уважаемому всеми бизнесмену и поэту я, конечно, не осмелился, и поэтому покладисто уселся на диван и приготовился внимать.

Степан читал красиво, долго и с выражением. А после, попросил меня ответить честно и по-дружески, что я думаю о его стихах. Тогда я, как настоящий друг, сказал Степану:

— Стихи твои, Стёпа — говно.

Так Степан потерял друга.

Как-то раз после работы, Стёпка гулял по вечернему городу, втихушку потягивая из плоской четверти коньяк. Пить ему давно надоело, и напивался он исключительно по привычке. А так же, чтобы не слышать мир и не рассуждать о своей роли в нём.

Коньяк с каждым разом действовал всё хуже и внутренний Стёпа пробивался наружу всё чаще.

— Как же так вышло, что я лишился семьи, друзей и денег, и остался с алкоголизмом, ненавистной работой и подозрениями на тахикардию? — задавался вопросом Степан. Но ответа не находил.

Проходя по мосту, Стёпка повстречался с очень задумчивым и элегически настроенным человеком, который стоял с обратной стороны перил и смотрел вниз.

Степа подошел к незнакомцу, и поведал от корки до корки о своей нелегкой доле.

— ...и пойми, дружище, — заканчивал свою речь трезвеющий Степан — думать, что жизнь "сложилась не так", совершенно неверно. Говорить, что "где-то что-то сложилось", значит перекладывать вину на другого. Я же предлагаю тебе никого не винить, притормозить на мгновение, и понять, чего ты хочешь на самом деле. Возможно, что всё, что ты себе напридумывал, тебе нисколько не нужно. Жизнь не складывается сама по себе, мой друг, её собираешь ты! По кусочку. И только от тебя зависит, как ты ее сложишь. - закончил своё наставление Степан, и вдруг схватил мужика за шиворот и, перекинув через перила, вернул обратно на мост.

Мужчина что-то хотел сказать, но Степан вошел в раж и вместо того, чтобы выслушать ответную речь, со всего маху заехал мужику по харе.

— Не обижайся, — пояснил спаситель-Степан — это ради твоего же блага. Полежи здесь и подумай о жизни — сказал Стёпа и ушел прочь.

Ночной банджи-джампер, понятное дело, был в неистовом ахуе от Стёпиного мудрого монолога, и от того, как всё-таки просто, совершенно на ровном месте, среди ночи схлопотать в таблет. Однако, любитель острых ощущений последовал Стёпиным многоумным рекомендациям, и о чем-то глубоко задумался. И, наверное, впервые за всю жизнь, захотел спрыгнуть с моста без резинки.

Степан же понял, что всё сказанное им, он с легкостью мог бы адресовать себе, и в действительности, только что, наконец-то, произошел открытый диалог Степана с самим собой.

Так Стёпа обрёл себя.

© Фонарщик Эрл

Весна в ВентОре. О, как изумительна весна в ВентОре! Если бы вы побывали в нашем замечательном городке, мне не пришлось бы рассказывать сейчас, поскольку о ней всем и вся говорили бы вы. Вряд ли я смогу выразить словами так, чтобы вы поняли и почувствовали всю её прелесть.

ВентОра – крошечный городок на побережье Сакрольского моря. Городок очень старый, дороги вымощены камнем, как и дома, все сплошь из камня. Вообразите только: вы просыпаетесь утром, теплый солнечный свет заливает и без того желтый город, превращая его в лучезарный кусочек суши. Вы спите на улице, в гамаке. Свежий, чуть солоноватый воздух, освежает ваше тело, принося с собой ароматы цветущих оливок. Тонкий, едва уловимый, привкус каперсника и оливок — божественное сочетание. Каперсник растёт прямо на побережье, буйные морские волны разбиваются о волнорезы и рыбацкие лодки на миллионы крошечных капелек, ветер подхватывает их и орошает ими растения. Сама природа заботится о совершенном вкусе изысканных плодов.

Центр города благоухает ароматами цитрусовых. Здесь, под ласковым солнцем Венторы, зреют самые сладкие кумкваты и папеды, лаймы и лимоны, минеолы и комбавы, и абсолютно немыслимые красные апельсины. Всего не перечислить.

Приятно, проснувшись ранним утром, собрать нехитрый коктейль из листьев мяты, лайма и капельки сока судаки, завершив его тремя-четырьмя кубиками льда. И, дождавшись, когда лед подтает и прозрачный стакан запотеет, сидеть на террасе, любуясь рождением солнца, попивать замечательный освежающий коктейль.

В тот день ЭффАлия проснулась в превосходном настроении. Знаете, когда радость бьёт через край и хочется делиться ей со всем миром. В такие дни тебе не боязно выглядеть странно в глазах окружающих, и всё на свете кажется возможным. Эффалия шла по пропитанной солнцем улице в легком коротеньком платьице, и улыбалась всем прохожим без разбору. Внутри неё бурлила радость. Радость ни отчего-то или почему-то, а просто потому, что День Хороший!

С побережья дул свежий легкий ветер, её каштановые по плечи волосы развивались и путались в ракушечьих заколках. Но ветер-озорник не унимался и посылал очередной поток морского воздуха, бесстыже задирая платьице ЭффАлии. Девушка смеялась, прижимая подол к худеньким ножкам, и в своей по-детски искренней радости, выглядела бесконечно обворожительно.

Но вдруг она остановилась, и её юное сердечко застучало быстрее обычного, а по животу разлилось уже знакомое приятное тепло. В конце улицы на высокой лестнице стоял МаттУр, и что-то ремонтировал в крыше своего дома. О, МаттУр! Это был удивительный мужчина! Исключительно сложен, высок ростом и мускулист. Мощный волевой подбородок, едва заметная, но грубая, по-настоящему мужская щетина, прямой, с небольшой горбинкой, нос. Солнце за спиной освещало его так, что можно было решить, будто ангелы спускаются по лестнице с небес.

ЭффАлия, как и многие жительницы Венторы, была тайно влюблена в МаттУра. Немало молодых сердец тревожил этот неприступный красавец-мужчина. Говорят, его шкатулка для воздушных поцелуев полна до краёв, но, ни одной, решительно, ни одной, приславшей поцелуй, он не ответил взаимностью.

Ах, да! Вы же не в курсе! Воздушный поцелуй в ВентОре означает предложение руки и сердца. Порой, мужчины слишком робки и нерешительны, и если бы не эти поцелуи, добрая их половина так бы никогда и не вступила в брак. Женщины ВентОры тайком от посторонних глаз, отправляют воздушные признания своим возлюбленным, чтобы те, наконец, осмелились на этот, несомненно важный и нужный, в жизни человека, шаг.

Наверное, в иные дни, ЭффАлия не поступила бы так, но сегодня был поистине волшебный день. День, когда всё кажется возможным. МаттУр почувствовал взгляд, и повернулся в сторону Эффалии. Эффалия поднесла свою ладошку к губам, быстро шепнув "я люблю тебя", поцеловала её, и отправила ему воздушный поцелуй.

И поцелуй летел! Летел, гонимый ветром и дыханием Эффалии, летел вдоль домов, огибая прохожих, и когда оставалась каких-нибудь пара метров, ветер вдруг припустил с новой силой, поднял его и унёс. И воздушный поцелуй взмыл ввысь, над домами, над прекрасным городом Вентора, и направился прямиком к побережью Сакрольского моря.

Эффалия смущенно улыбнулась, а Маттур, недоуменно пожав плечами, продолжил налаживать крышу.

* * *

ВарУн, как и большинство мужчин Венторы, часто рыбачил. Сегодня он занимался тем, что готовил лодку и снасти к очередному походу. Завтра рано утром он решил отправиться в море, но лодка прохудилась и требовала ремонта.

ВарУн был обычным мужчиной, коих было немало в Венторе. Надежный и работящий, добрый и справедливый, честный и порядочный. Проще говоря, в нем было всё, что молодыми девушками по глупости и молодости весьма редко ценится.

ВарУн отдыхал сидя на камнях, когда с очередным вдохом, вместе с морским воздухом в его грудь вошло что-то обжигающее. Безумно горячее, и при этом невероятно хрупкое, а в следующее мгновение он получил чрезвычайной нежности пощечину. Что-то осталось на щеке Варуна, и он не хотел это спугнуть, но вдруг это отстало от кожи и упало прямо под ноги. Он поднял воздушный поцелуй и вдруг отчетливо услышал ласковый шепот "я люблю тебя".

Варун не мог поверить своему счастью. Он отлично знал этот голос. Он и сам давно засматривался на Эффалию, а по правде сказать, любил её с детства, но не решался открыть своих чувств, ведь она так красива, а он... а он просто ВарУн.

Весь день он не находил себе места. Новость так взволновала его, что ни о какой работе и речи быть не могло, все его мысли занимала Эффалия. Наконец, он оставил лодку в покое, и, решив перенести выход в море, отправился домой.

Дом ВарУна был небольшим, но сделан добротно, на совесть. Каждая вещь в нем имела свое место, и непременно находилась именно там, где ей и положено. Порядок и чистоту Варун соблюдал и очень ценил. Но сегодня он был так встревожен, что вошел в дом в обуви, прямиком к шкафу, в котором хранилась его шкатулка с поцелуями. Он аккуратно раскрыл её перед собой на столе. В ней было всего два воздушных поцелуя. Варун по привычке хотел было достать их, чтобы прикоснувшись к ним на миг погрузиться в сладостный мир воспоминаний, но вдруг понял, что не хочет больше касаться их. И поцелуй Эффалии хранить в одной шкатулке с ними он не может. Поцелуй Эффалии - особенный! Нет, это не значит, что те девушки, что подарили ему свои признания, были чем-то нехороши, конечно же, нет! Они были прекрасны, и по-своему особенны, но они не были особенными для Варуна.

На следующее же утро он пришел к дому Эффалии. О, как трудно было пережить эту ночь и дождаться рассвета. Но на ночь глядя делать предложение совсем никуда не годится. Ночью обещать сумеет всякий прощелыга, и своим же обещаниям поверит без труда. На то она и ночь, чтобы думать и говорить глупости, но утро всегда расставит всё по своим местам.

– Здравствуй, Эффалия, посмотри, пожалуйста, это не твой? – Варун, смущаясь, протянул воздушный поцелуй.

– Мой – удивилась Эффалия – Но, как...?

– Вот и я не понимаю, как? Как ты могла молчать столько времени? Я же и надеяться не смел на твое внимание! С самых юных лет я люблю тебя, Эффалия! Ещё вчера мне и присниться не могло подобное. Будь моей женой, Эффалия! Выходи за меня!! – кричал радостный и растревоженный Варун – Что же ты молчишь, Эффалия?!

– Мне нужно... мне нужно подумать – с трудом собралась с мыслями изумленная девушка – Прости, я пойду в дом. До завтра.

– Мне прийти завтра?

– Или до послезавтра. Не знаю. До встречи, в общем.

И Эффалия закрыла дверь.

* * *

Словно стая беспокойных, обезумевших чаек кружились мысли в голове ЭффАлии.

– Варун неплох, совсем неплох, даже хорош! Трудолюбив и симпатичен. Но Маттур! Может ли сравниться кто-нибудь с раскрасавцем Маттуром? Говорят, его шкатулка доверху наполнена признаниями, но, не смотря на это, он и сегодня одинок. Неужели не нашлось достойной? Или кроме себя самовлюбленный Маттур любить никого не способен? – рассуждала Эффалия – Ну нет! Попробовать я всё-таки должна! Завтра же пойду и признаюсь Маттуру – и будь, что будет! Решено!

На следующее утро она отправилась той же дорогой, которой совсем недавно не шла, а летела на крыльях. Сегодня же она шагала тяжело, с нелегким грузом на душе. Маттур стоял недалеко от своего дома, и что-то оживленно обсуждал с друзьями. Увидев его, Эффалия замерла. Казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди, и вместе с тем, было ясное ощущение, что оно застыло и не бьется – это летящие мысли заглушали его стук. Эффалия набрала воздуха в грудь и не дышала. Маттур вдруг повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Расстояние было слишком велико, чтобы понять это, но она знала, чувствовала безоговорочно точно – смотрит он ей прямо в глаза. Медленно, не отводя взгляда, Эффалия приставила ладонь к своим губам, и...

– Нет! Я не хочу так! Не хочу! Не буду! – пронеслось у нее в голове, и Эффалия, наконец, выдохнула. Сердце её вновь забилось, и она вдруг обнаружила, что всё это время отчего-то стояла на цыпочках. Она убрала руку от губ, развернулась и пошла обратно. И шлось ей легко и воздушно, потому что только что, секунду назад, она всё для себя решила.

* * *

Варун заканчивал чинить лодку, как вдруг услышал любимый голос:

– Я согласна – раздалось у него за спиной

Он обернулся, и ЭффАлия увидела, наверное, самые счастливые глаза, которые ей доводилось видеть в жизни.

– Можно я закричу? – тихо спросил Варун

– Что?

– Можно я закричу?

– Кричи – рассмеялась Эффалия

– Она согласна!!!! Она согласна!!!! Она согласна!!!! – кричал счастливый Варун, подняв руки к небу. Он обнимал Эффалию и хохотал от счастья – Завтра рано утром я ухожу в море, послезавтра возвращаюсь, и мы сразу же поженимся – шептал он Эффалии – Она согласна! Она согласна!! – кричал он небесам.

Рано утром, как и было запланировано, Варун ушел в море, не забыв прихватить с собой свою шкатулку. Выйдя на глубину, он выбросил её в воду. Шкатулка камнем пошла на дно. Прочие, наверное, остались бы на плаву, хотя бы первое время, но Варун об этом позаботился, и кроме пары поцелуев в ней лежали камни, а сама шкатулка была накрепко обернута проволокой из меди.

По возвращении, Варун и Эффалия сыграли свадьбу. Свадьбы в Венторе пышными делать не полагается. Свадьба – торжество личное. Объединение семей, принятие в семейства новых членов, создание новой семьи. Свадьба, скрытый от посторонних глаз обряд, торжество для самых близких.

Раз и навсегда.

* * *

Однажды, когда уже старенькая Эффалия сидела вечером на террасе, обнявши любимого мужа, дожидаясь, когда внуки наконец нагуляются и вернутся домой (а в Венторе дети гуляют безо всякого присмотра сколько им заблагорассудится), Варун спросил:

– Почему же ты тогда так долго сомневалась, и не соглашалась выйти за меня?

– Женщин добиваться нужно! – улыбнулась старушка Эффалия – Хватит с тебя и поцелуя, что ты получил...Да и разве это долго – пара дней?

– Очень долго. Очень! – вздохнул Варун – Какой же я был дурак! Сколько дней потеряно. Мы чуть друг друга мимо не прошли! Но любящее сердце всегда отыщет родственную душу, где бы та ни заплутала.

– А если не отыщет, судьба сама подскажет путь – улыбнулась бабушка Эффалия, и вдруг, словно нечаянный порыв ветра, прибывший с побережья, растрепал её уже седые волосы. Варун заботливо поправил непослушные локоны.

– Смотри, а вон и наши безобразники бегут!

Весело звенел заливистый ребячий смех. Внуки возвращались домой.

– Я люблю тебя – тихо сказал Варун

– Мы тоже, мы тоже тебя любим! – прокричали подбежавшие дети.

– Идем в дом. Завтра рано мать с отцом приедут, бегом спать! – рассмеялась Эффалия

Детвора с визгом и криками побежала домой. А Варун и Эффалия задержались на минутку, послушать море и насладиться свежим ночным воздухом, звездами и тишиной.

Ни одного дня, и ни одной минуты не пожалела Эффалия о том, что выбрала Варуна, как и Варун не пожалел о своем выборе. Ведь кто бы не направлял наши судьбы, и в какую бы сторону ни дул ветер, в конечном счете, выбирать свой путь, и принимать последнее решение, приходится нам. А ветер... ветер будет всегда.

Свой выбор сделал и Маттур. Не найдя себе счастья в Венторе, оставив свой кров и имущество, взяв лишь запасы провизии, отправился он на поиски новых берегов. Но дом его в пустоте не томится, очень быстро нашелся новый хозяин. Маттур бросил не только жильё и свой скарб, но и свою знаменитую на весь город шкатулку, что по незнанию нашли и открыли новые жильцы-иноземцы. Шкатулка оказалась пустой.

Пожелаем Маттуру попутного ветра, и пусть он приведет его к счастью. Готовьте снасти и вы, покупайте билеты на пароходы, бронируйте места в самолетах, отыщите наш город на карте и найдите способ добраться. Приезжайте в чудный город Вентора, что на берегу Сакрольского моря. Не сомневайтесь, Вам обязательно понравится у нас.

© Фонарщик Эрл

Эмму этим утром разбудила невыносимая головная боль. Противный желтый свет проникал сквозь тонкий тюль и её нежные веки, и от этого глазам становилось больно.

— Френк?! — хрипло протянула она — Фрееенк! — повторила Эмма, но ответа не последовало.

Сонная девушка отправилась в кухню, налила себе огромную чашку кофе — лучшее, по её мнению, лекарство — и пришла в гостиную, чтобы посмотреть утренние новости и отправиться на работу.

— Вот ты где! Ты почему здесь спишь? – удивилась Эмма. Френк лежал на диване, уткнувшись лицом в подушки – Зачем ты притворяешься, повернись хотя бы, что я со спиной разговариваю?!

Френк лежал неподвижно.

— Ну, ты вообще что ли?! – рассердилась Эмма, подошла и с силой развернула Френка. Френк был мертв. Эмма взвизгнула и отпрыгнула назад, будто смерть, это что-то заразное.

— Как так? Френк, Френк, Френк! Как же так? — она боялась коснуться к нему, и просто скакала возле дивана, словно через нее ежесекундно пропускали разряд электрического тока. Но, в конце концов, взяла себя в руки, и стала бить мужчину по холодным щекам, тщетно пытаясь привести в чувства.

Вероятно, Френк умер совсем недавно, потому что тело было еще легко подвижно. Эмма вспомнила, как бабушка рассказывала ей, что дедушка ее окоченел, и ему пришлось ломать руки. От воспоминаний Эмма вздрогнула, глубоко вдохнула и решилась. Она перевернула Френка на спину, выпрямила ему конечности и положила под голову подушку.

Поразительно, как человек может в одно мгновение стать одиноким. Как в одно мгновение может рухнуть целый мир. Эмма никогда не чувствовала себя одинокой, даже когда была одна.

Одинокие люди, это люди не способные к созиданию — считала она — мозг питается информацией, и ему постоянно необходима новая и новая информация. Когда таковая отсутствует, он голодает и ищет её извне, но когда мозг способен Творить — он сам создаёт информацию, поэтому такому человеку комфортно в любой ситуации: и в обществе, и одному. Именно поэтому творческие люди нередко одиноки — им не нужен новый мир, им достаточного того, который они способны сотворить самостоятельно.

Эмма сидела напротив Френка, пила кофе, и смотрела на него, не отрывая глаз. Ещё вчера они смеялись вместе, и вот уже сегодня он лежит и не дышит. Ей хотелось взять телефон, позвонить и сказать: "Привет, Френк, ты представляешь, какая беда случилась — Френк умер" — настолько Эмма привыкла делиться всем с этим человеком, что первый, кому хотелось сообщить о случившемся был он сам. Но звонить было некому. Единственный, кому могла быть интересна эта информация, лежал сейчас напротив Эммы и не дышал.

Или дышал?

Чем дольше она смотрела на Френка, тем больше ей казалось, что она видит, как он дышит. Всё-таки у человеческого мозга невероятной силы защита от эмоционального перенапряжения: когда происходит то, что он не в состоянии в себе уместить, он самостоятельно моделирует то, к чему привык и что в его понимании входит в рамки "нормального". Вероятно, поэтому, когда долго смотришь на покойника, кажется, что он дышит. Просто, так привычнее.

Эмма смотрела и не отводила глаз от Френка. Чашка уже холодного кофе дрожала в руках. И чем дольше она смотрела, тем больше ей казалось, что она видит, как поднимается его грудь, и кажется, ещё секунда, и он оживет. Вдруг голова Френка повернулась набок, глаза едва приоткрылись, он посмотрел на Эмму и улыбнулся кривой улыбкой. Эмма выронила чашку, и, завизжав, что было сил, забралась с ногами на стул, на котором сидела, и прижалась к стене. Сердце бешено стучало, мир пульсировал в глазах фиолетовыми пятнами. Во рту стало сухо, губы в одну секунду слиплись, и от сухости язык стал шершавым и липким.

— Фффф... Ффф... Френк?! — с трудом выговорила она.

Френк молчал. Он пытался подняться, он хотел сесть. Лицо его было перекошено, рот поведен в сторону, нижняя губа висела будто деревянная. Движения были ватными. Задубевшие пальцы не гнулись и были совершенно неподвижными и прямыми. Френк смотрел полуоткрытыми глазами на Эмму и улыбался.

— Фффф...ре...н — Эмма тщетно попыталась сглотнуть — рен- к — закончила она — Ты жив?

— Т... т... та — пролепетал Френк перекошеным ртом.

Эмма стояла на стуле, боясь спускаться, словно по полу бегает мышь, или как в детстве он превратился в лаву и спуск со стула грозит неминуемой гибелью. Она была в замешательстве и не знала, что делать. Радоваться ли тому, что любимый человек оказался жив, или бояться его?

— Можно мне... подойти? — наконец решилась Эмма

Френк попытался ответить, но язык не слушался и он просто кивнул. Она подошла к нему, и став на колени у ног, обняла его.

— Почему ты такой холодный? — тихо спросила Эмма

— А иаю — промычал Френк

— Ты не знаешь?

— Эть

— Почему я не слышу, как ты дышишь?

— А иаю!!! — в отчаянии взвыл он.

— Тише, тише, тише! Береги силы, любимый. Ничего, я тебя отогрею.

Эмма принесла из спальни подушки и обложила Френка ими, чтобы он не заваливался на бок.

— Принести чай? — Френк молчал, откинувшись на спинку дивана. — Я принесу!

Эмма убежала в кухню, и уже через минуту вернулась в гостиную с подносом.

— У тебя совсем нет сил — Эмма подложила под голову Френка маленькую декоративную подушку, и стала поить его горячим чаем. Губы Френка не слушались, и чай проливался — Ничего. Ничего, сладкий мой. Я ложечку взяла, давай из ложечки?

— А-ай — согласился Френк.

Эмма поила его, разом рыдая и радуясь. Она не знала, как реагировать на происходящее. Она так молила о том, чтобы он был жив, и вот теперь, когда так и случилось, теперь она была в замешательстве, и не понимала, что она чувствует.

— Давай я искупаю тебя. Теплая ванна пойдет тебе на пользу — сказала Эмма, и, не дожидаясь ответа, отправилась готовить её.

У Френка не было сил идти самостоятельно, поэтому Эмма практически на себе перетащила его в ванную комнату. Усадив Френка в горячую воду, Эмма и сама разделась и присоединилась к нему. Френк сидел в горячей воде, смотрел на Эмму и улыбался всё той же онемелой улыбкой. Глаза Эммы были полны любви и счастья: сомнения покинули ее, и теперь она верила, что сможет спасти любимого, сможет помочь ему и исцелит его своей любовью.

Эмма раздвинула ноги Френка и придвинулась к нему ближе. Несмотря на его ужасающий вид, в глазах Эммы он был по-прежнему прекрасен. Она придвинулась совсем близко и поцеловала Френка в синий рот. Она страстно прикусывала его отвисшую холодную губу, ее язык проникал в рот Френка и баловался с затверделым языком.

— Всё, хватит. Пора прекращать! — прервала Эмма саму себя — Я не на шутку завожусь, а тебе сейчас нельзя, ты ещё слишком слаб. Полежи пока в водичке, а я постелю нам постель.

Эмма выбралась из ванны, и кокетливо виляя задом, нагишом, отправилась стелить постель.

Влюбленные с трудом добрались до кровати. Френк действительно был слаб, поэтому сразу же уснул. Несмотря на то, что был еще день, Эмма ужасно устала, и отдых был ей необходим. Она приняла успокоительное, пару таблеток снотворного, обняла Френка и, как следует укрывшись одеялом, провалилась в сон.

* * *

— Доброе утро, любимый! — радостно пропела Эмма, будто вчерашних событий и не было вовсе — Иди завтракать!

Эмма поджарила тосты, намазала их яблочным джемом и слегка присыпала корицей.

Получилось весьма вкусно, и даже несколько празднично и нарядно. Френк долго не выходил из комнаты, и Эмма пришла помочь ему. На самом деле она и сама знала, что до стола Френку в одиночку не дойти, но ей не хотелось, чтобы он чувствовал какую-либо жалость к себе. Жалость мужчин унижает и оскорбляет, в каком бы положении те ни находились.

Она привела Френка в кухню, и усадила за стол. Похоже, сил у него не было вовсе, потому что он постоянно норовил упасть со стула.

— Я, кажется, придумала! Сейчас! — воскликнула Эмма, и радостная, в припрыжку, выбежала из кухни. Обратно она вернулась с поясом от халата. — Давай я помогу тебе — с любовью сказала она и привязала Френка к спинке стула. Теперь он сидел ровно, и совсем не падал. — Я буду кормить тебя — Эмма улыбнулась во весь рот и поставила свой стул рядом с Френком. Она отламывала по кусочку тост, и пальцами заталкивала его в искривленный рот. Джем густой массой стекал по подбородку, Эмма заботливо подбирала его пальцами и снова отправляла в рот. Облизывала свои сладкие пальцы, и принималась за следующий кусок.

— Давай кино посмотрим, а? — вдруг предложила она — Сто лет ничего не смотрели. В кино с тобой пока нам путь заказан, но в тумбочке есть много компакт-дисков. Да и вообще, какая разница, что смотреть, главное, что вместе!

Они добрались до гостиной, и, укрывшись огромным одеялом, улеглись, обнявшись, на диване.

Эмма включила какую-то глупую комедию.

— Ты знаешь, мне кажется, ты стал совсем холодным — вдруг прошептала она — Неужели мне тебя не спасти?

Френк молчал.

— Хм... — Эмма вдруг озорно прищурилась — А не попробовать ли мне тебя как следует согреть? Сверкая маслеными глазками, она приподняла одеяло, и залезла под него с головой. Но вскоре выбралась обратно, с недовольно, по-детски, отставленной губой — А что случилось? Френки не хочет меня? — обиженно протянула Эмма — Или у Френки совсем нет сил?

Френк молчал.

— Ты совсем со мной не разговариваешь! – ворчала Эмма — Тебе нечего мне сказать? Зато, знаешь что, дорогой! Зато у меня есть, что тебе сказать: который день... — но звонок в дверь не дал закончить пылкую речь Эмме — Пойду открою. Но потом мы всё равно договорим!

Это пришел старый друг и коллега Френка.

— Привет.

— Привет — улыбнулась Эмма

— Слушай, куда Френк пропал? На работе два дня не появляется, на звонки не отвечает…

— Заболел Френк — вздохнула Эмма — Я два дня на работу не хожу, ухаживаю за ним.

— Что случилось? Помощь нужна? Можно я войду? — разволновался Стенли

— Конечно, проходи. Мы кино смотрим, хочешь, давай с нами?

— Что у вас за запах в доме?

— А это от Френка. Болезнь выходит — пояснила Эмма.

Стенли вошел в гостиную, но, не пробыв там и пары секунд, выскочил, зажав рукой рот, в туалет. Стенли вырвало.

— Ты прости... — оправдывался он — Просто... запах...

— Ничего, я уже привыкла, и почти не чувствую — улыбнулась Эмма.

— Давай, я сейчас в аптеку схожую, лекарств каких-нибудь куплю, и вернусь. И посмотрим фильм вместе.

— Хорошо. Приходи. — обрадовалась Эмма — Компания ему сейчас не помешает.

* * *

Стенли вернулся с парой полицейских.

— Ты не важно выглядишь, а, Френк?! Совсем хреново выглядит Френк, правда, Эмма? — злорадствовал один из них — Конечно, мать его, он хреново выглядит! – взъярился он – Потому, что он давно умер, дура!

— Прекрати, Стив! — одернул его напарник — Она тебя не понимает. Для неё он живее нас с тобой.

— Твою ж мать! — выругался нервный коп — Ну что делать, — вздохнул он — звони нашим, будем оформлять.

— Вызовите доктора! – вмешалась Эмма – Ему нужен доктор!

— Вызовем, непременно вызовем, не волнуйся.

Эмма сидела рядом с Френком и ласково гладила его волосы.

— Не волнуйся, Френк, сейчас приедет доктор и поможет тебе. Не тревожься, Френк, он во всём разберется. И всё у нас будет с тобой хорошо.

© Фонарщик Эрл

— Да постойте же вы! Куда вы так спешите?! — кричал мужчина и изо всех сил бежал по оживленной улице. Но человек, огромный, высокий, в коричневом плаще и громадной шляпе, уходил прочь. Он не оглядывался и не смотрел кто его преследует, он просто быстро шел вперед.

Молодой человек, стараясь не столкнуться с прохожими, ловко лавировал между ними.

— Да подож... — мужчина не окончил фразы, потому что всё-таки на всём ходу налетел на девушку, которая, на удивление, совершенно не рассердилась на незнакомца:

— Где-то случился пожар? — спросила она.

— Дааа...яяя... — стал мямлить человек, и вдруг увидев, что "Плащ" более не убегает, пытаясь выбрать между девушкой и ним, растерялся окончательно. Но совладав с собой, вдруг быстро произнёс — Дай руку! — и недожидаясь, сам схватил за руку девушку, и достав из сумки авторучку, быстро написал цифры на ее руке.

— Позвони. Обязательно позвони! — выпалил он и тут же во всё горло прокричал — А ну, стоять! — и снова бросился бежать.

"Шляпа" ускорил шаг и шмыгнул в переулок. В переулке, стояли пацаны лет восемнадцати. Их было довольно много, и все они оживленно что-то обсуждали.

— Так-так-так, этих надо обойти — подумал мужчина, — От этих не отвяжешься — И он постарался как можно быстрее пробежать мимо них, но неожиданно кто-то из толпы схватил его за руку:

— Ты куда бежишь?

— Вот так встреча! Ты что здесь делаешь?

— Так в армию я ухожу, бать!

— Надолго? — зачем-то спросил мужчина

— Да нет, вечером дома буду... — съязвил парень

— Дерзишь? Ладно, некогда мне сейчас. Потом! Я побежал!

Погоня продолжалась уже довольно приличное время, и мужчину стала мучить одышка. Бежать с прежней скоростью уже не удавадось, а вот у "Шляпы", похоже, открылось второе дыхание. Бежал он явно быстрее.

В кармане мужчины раздался звонок

— Алло?

— Пап?

— Да, солнышко?

— У меня скоро выпускной, ты помнишь?

— Каак, выпускной? Вчера же первоклашкой была?!

— Ну, конечно. Па, мне платье купить нужно

— Скажи маме пусть денег даст, я потом отдам

— Я говорила, она сказала, что без адвоката с тобой вообще говорить не будет, а брать деньги тем более

— Чертов развод!

— Ладно, я еще раз с ней поговорю.

"Коричневый плащ" выбежал на мост, быстро перешел на другую его сторону, и остановился. Он стоял и торжествующе смотрел на мужчину, словно встречая его.

Мужчина ступил на мост, но уже не бежал, а медленно шел по нему. Мост был длинным, и бежать уже не было ни сил, ни желания.

К своему удивлению на мосту он повстречал сына, который за руку вел ребенка, и что-то рассказывал ему, показывая в даль.

— Привет, пап. А что это у тебя?

— Что?

— С головой. Вся голова белая

— Да это я о стену теранулся. Побелка, наверное. Какой большой сын у тебя стал.

— Так и я уж немаленький, пап

— Даааа... — протянул мужчина

— Ну...? Ты пошел? — спросил парень

— Что?

— Ты же всегда куда-то спешишь, вот я и спрашиваю, ты пошел?

— Да.... — снова задумчиво протянул мужчина — у меня встреча... хороший у тебя мальчуган

Мужчина с белыми волосами шел по мосту покачиваясь от усталости. Сердце било в висках и под рубашкой. Он держался за перила. Мост был длинным, и на нем мало кто спешил, лишь изредка пролетали на бешенной скорости автомобили и мотоциклы, да пробегала молодежь.

Мужчина шел и смотрел вперед. Прямо в глаза Шляпе. Шляпа больше не уходил. Он смотрел в ответ в глаза мужчине, с вызовом и издёвкой. Уголки его губ были слегка вздернуты едва заметной улыбкой.

Вдруг у мужчины потемнело в глазах, и он, недойдя пары десятков шагов, остановился, и сплыв по перилам моста, уселся прямо на асфальте. Воздуха не хватало, ноги сводило в судорогах и они самопроизвольно дергались, но мужчина всё еще зачем-то держался за перила и никак не хотел их отпускать.

Шляпа сжалился и подошел сам.

Птицы, что летели в небе застыли, и так и остались висеть в высоте. Автомобили остановились. И без того медленно идущие люди замерли. В одно мгновение город рухнул в тишину. Плащ присел на корточки возле мужчины, и улыбнувшись похлопал его по плечу:

— Ну что же ты? — с сожалением произнёс он — Зачееем?

— Я хотел успеть — с трудом проговорил седовласый

— Успеть что?

— Я хотел...

— Подчинить? — не дал закончить Шляпа — Ахаха — рассмеялся он, и в тишине замершего города смех прозвучал зловеще. — Ты хотел подчинить... Меня!? Ахахаха — еще громче рассмеялся Шляпа. Но вдруг сразу же сделался совершенно серьезным — Ты пытался подчинить того, кого нельзя подчинить! Меня можно только Использовать! Использовать грамотно! И никак иначе!

— Яяя хоо... — прохрипел старик, но мужчина перебил его

— Зря!

Старик медленно открыл глаза и посмотрел на висящих в небе птиц. Глаза наполнили слезы. Он сомкнул веки, чтобы впервые за много лет слёзы разлились по его щекам. Птицы сорвались с места и умчались прочь. Автомобили загудели своими шинами по каменистому асфальту, люди переступали через вытянутые ноги старика и продолжали свой неторопливый путь. Рука старика наконец отпустила злощастные перила. Шляпа медленно покидал мост. Время шло дальше. А сердце остановилось.

© Фонарщик Эрл

— Ты знаешь, я не понимаю, как люди живут без доверия. Он уехал в командировку, Она не спит ночами, грызёт ногти на ногах, звонит каждых полчаса (будто за полчаса нельзя успеть изменить). Да и важен ли сам факт измены? В конце концов это всего лишь физиология. Разве тебя обижает, что он вставил свой член в другого, прости Господи, человека? А до тебя он этого не делал? Очевидно же, что обида возникает от его Желания не тебя, обижает Желание сделать это не с тобой, а не сам факт проникновения. И, конечно, Страх! Страх, что ему там понравится больше. Но вот вопрос: зачем звонить и проверять? Измена, она ведь в голове, и звонками ее не предотвратить — мозг только вытрахаешь, да выбесишь лишний раз. Вот мужик и идёт к другой, потому что ее трахает он, а не она, и глаз с ней рядом дергается меньше. Вот я и говорю, что доверие — она сделала многозначительную паузу — ключ ко всему.

— Поддерживаю полностью! У меня есть подруга... ну не такая уж и подруга, если задуматься, коллега в общем, работаем вместе. Ее мужик со свету сживает. Только там всё куда страшнее съеденных ногтей на ногах. Он ей звонит каждый час и задает один и тот же вопрос: "ты где?"... Где-где?!.... На работе! Где ей ещё быть? Но ужас не в этом, а в том, что он заставляет ее каждый раз делать селфи и отправлять ему, при этом, даёт каждый раз разные задания — нарисуй на листике весёлую тучку и держи в руке, показывай рокерскую "козу" на селфи — это чтобы она фото заранее подготовить не могла. И как с таким жить?

— Да псих какой-то, чесное слово! Доверие, и еще раз доверие! Вот, например, я! — она зачем-то указала на себя, будто этим "я" мог оказаться кто-то еще — ну то есть "мы" — я и Сашка. Десять лет душа в душу. Он на неделю уехал — я спокойна как танк. Вечером позвонила: "как дела, родной? Покушал? Ну ты в сухомятку-то не жри, сходи в кафешке супчик похлебай, или черт с ним, в ресторан. Пока, люблю, целую" — всёёё! И кто от такой уйдёт? Кто такой изменять станет?

— Только дурак.

— Только дурак. Вот, и ты это понимаешь, и он это понимает. Да и он спокоен, уверен, что я ни-ни, никуда ни с кем. Работает себе спокойно, в своей этой, командировке. На душе покой, работает больше и лучше, заработок растёт, по лестнице карьерной медленно, но верно. А отсюда и счастье в доме. Все скандалы они ведь отчего?

— Отчего?

— Да известно отчего: от безденежья, да от недотраха. А Сашка во мне уверен, знает, что дома любят, дома ждут. Да и я сильно не переживаю как он там. Потому что Доверие! Вот тебе и счастливая семья.

— Даааа... Сашке твоему повезло, конечно. Я всегда ему завидовал.

— Да уж я-то знаю — рассмеялась Лиля

— Да уж ты-то знаешь! — рассмеялся он и схватив ее за талию, затащил на себя. Лиля засопела и принялась целовать его шею. — Ну-ну-ну... — остановил он ее — не успеем. Хватит в постели валяться, идти надо. В душ, покурим и побежал. Полотенце взять какое можно?

— Красное бери, это моё.

— А Саня, кстати, когда приезжает?

— А завтра вечером и приезжает — почему-то улыбаясь ответила Лиля — а ты что, ещё раз в гости хочешь?

— Не получится. Завтра к Ленкиным родителям едем. На следующей неделе тогда. — он на секунду о чем-то задумался — Всё! — вдруг громко сказал он — В душ! Сашке, кстати, привет!

И вышел из комнаты.

— В дуууш? Яяяяя с тобоооой!!! — игриво пропела Лиля и отправилась вслед.

© Фонарщик Эрл

(из серии «кот фонарщика Эрла»)

— Вот, посмотри, Кот, какие хорошие свечи, и всего 15 рублей пуд. Берем?

— Берем! — гордо сказал Кот, будто они решили купить не сальные свечки, а как минимум хорошую лошадь — Только куда ж нам пуд?

— Так мы пуд брать и не будем. Куда ж нам пуд?

Фонарщик шел по рынку, держа кота на руках. Тот сидел смирно, и только вертел головой в разные стороны, высматривая, что бы такого полезного еще прикупить.

— Мыла! Мыла Казанского прихвати, хорошее мыло!

— И недорого... — поддержал фонарщик

— И недорого. — согласился Кот.

Несмотря на свою кошачью сущность, Кот на удивление любил купаться. И не как-то там по-кошачьи: языком, да лапами, а натурально, в деревянном тазу. В баню котам не полагается, но она им и без надобности, в баню пусть Эрл по субботам ходит, а коту и деревянный таз баня.

— Масла, масла коровьего! — снова вскричал Кот и быстро забрался фонарщику на плечо

— Дорого!

— Так ведь коровье же!

— Ну разве что чуть-чуть — вздохнул Эрл — хоть не бери шерстяного на рынок, вечно он со своим маслом — пробурчал под нос фонарщик, чтобы Кот не расслышал, а вслух добавил — Крупы ещё взять надобно!

— Ну да, крупы... Ты выходной что ли завтра, Эрл? — сидя на плече, лукаво заглянул в лицо фонарщику Кот

— С чего ты взял?

— А мы каждый раз этим маршрутом идем, когда у тебя выходной

— Николка утром рано заходил, сегодня вместо нас поработает.

— Ну я же вижу... стало быть по «ерофеичу»? [Ерофеич - знаменитая петербургская настойка]

— Разве что чуть-чуть... — неуверенно пробормотал Эрл.

— И это я каждый раз со своим маслом... — язвительно хмыкнул Кот.

* * *

— Ты знаешь, Кот, я никогда никому не завидовал. Наверное зря! Зависть это злость. Зависть это мотивация, желание быть не хуже. Мотивации у человека только две — злость и счастье. Человек способен на поступки от сердца только в крайностях. В гневе или в радости. Наливай. — друзья сидели в кабаке, и Эрл уже порядком захмелел, поскольку это был не первый "наливай" за сегодня — Только в крайностях он совершает поступки по истинному велению души.

— Даже если эти поступки злые?

— Ну и что? — возмутился Эрл — Что за предрассудки?! Не обязательно же добрые! Крайности — это крайне честно! — ещё раз многозначительно повторил фонарщик. — Будем! — друзья выпили — Плохо пошла... — прохрипел Эрл, и молча притянул к себе голову Кота, тот послушно подставил макушку, чтобы Эрл занюхал. — Так о чем я? Да! Всё, что посередине — взвешено, оценено и выверенено. "Правильный поступок", "правое дело" — тьфу! Вот ведь дрянь! Ты только вслушайся: "Прааавое дееело" — протянул Эрл — так говорят, когда нужно оправдать цинизм. "Я поступил так, потому что так правильно". Конформистская середина! Когда дело доходит до решений, все ищут середину: разум, совесть и душа в равных пропорциях. Проще говоря, равнодушие! И только крайности нелицемерны. Только крайности не носят масок и не смотрят на обстоятельства.

— А я вот тоже не завидую никому — похвалился Кот

— Так ты ж кот... у вас, у котов, это по-другому, наверное, как-то

— Ну мне, конечно, хочется иногда, чего-то, но я с этим мирюсь. Ну нет, и черт с ним — не самая, как говорится, большая беда.

— Вот и я, Кот, так же. Вот и я. — Эрл вдруг замолчал, глубоко вздохнул, собрался с мыслями и подытожил — Я не завидую другим, Кот, но куда больше я не завидую себе.

Он молча налил, и быстро выпил. На мгновение задумался о чем-то, но продолжил:

— Но зависть! Зависть может стать мечтой! Порой люди жизни кладут на то, чтобы стать лучше кого-то. А разве это правильно, Кот — тратить свою жизнь на опровержение другой?

— Это все равно, что прожить чужую жизнь! — согласился Кот

— Вот! Вот ты меня понимаешь! Прожить не свою! — уже практически прокричал захмелевший фонарщик — Не свою жизнь! Потерять себя! Гнаться за химерой, призраком, которого ты сам и придумал. Участвовать в гонке, которой не существует! Каково узнать, что ты соревновался всю жизнь с тем, кто даже не знал о соревновании?

Помолчали.

Кот уставился на стол, и стал с интересом что-то рассматривать на нём:

— А судьба? Как по-твоему, судьба есть? Можно менять ее? Вот есть у тебя проблемы, а ты взял и спрятался от них, в надежде, что переждешь и они исчезнут.

— Нет — замотал головой фонарщик — бесполезно. Прятаться бесполезно. Бежать — можно попробовать, но только не прятаться.

— А разве это не одно и то же?

— Кхе... — крякнул Эрл, и бросил в рот моченый горох — Вообрази: ползет жук по стене. Нет! Не по стене, по шторе! По белоснежной шторе ползет черный жук. Ты подходишь, чтобы его что? Убить! И что делает жук?

— Что?

— За-ми-рает!

— Замирает? — удивился Кот. Он уже тоже порядком захмелел, но еще держался.

— Нуу конечно! Потому что жук решил, что он спрятался. Он не шевелится, и он считает, что его не видно! И ты подходишь и просто убиваешь жука. Просто, взял и раздавил его, своими этими... как их...?

— Пальцами?

— Лапами! И почему так? А я тебе отвечу! Потому что жук не владеет полной картиной. Он не знает, как устроена жизнь. Он не знает, что он черный жук на белоснежной занавеске. А не спрячься он, а побеги? Что было бы? То-то же! Поэтому я и говорю, что прятаться от судьбы бесполезно. Играть в "прятки" с тем, по чьим правилам ты играешь, и которых не знаешь не то что до конца, а даже азы тебе толком неизвестны!!! — Эрл сделал многозначительную паузу — Такие прятки обречены на провал. Нет уж, извините, если я и жук на белой занавеске, то я лучше стану бежать, чем сидеть и ждать пока меня раздавят!

Кот впервые за всю пламенную речь фонарщика оторвал взгляд от стола, на котором ползало какое-то насекомое, и поднял на Эрла затуманенный взгляд:

— Это была прекрасная аллег...аллеггг...аллегооория...

— Блаагодарюю

— ...не имеющая никакого отношения к реальной жизни. — закончил Кот и опустил уже поднятую над букашкой лапу. — Пойдём домой, а?

Фонарщик утвердительно кивнул.

* * *

Вернувшись домой Эрл завалился на кровать, и наверное, впервые за месяц нормально уснул. Кот затащил на него одеяло, а сам улегся в изголовье.

— Спи фонарщик, спи старый жук, любитель крайностей, утро будет тяжёлым.

© Фонарщик Эрл

(другие рассказы из серии "кот фонарщика Эрла"  есть на моей одноимённой странице вконтакте)

— Николай Федорович, я прошу Вас, я умоляю Вас! Ну, помогите вы нам!!!

— Ми-ла-я мо-яяя! Я вам в сотый раз объясняю: у меня оооочередь! — Николай Федорович сердито надел очки, раскрыл какую-то огромную тетрадь и стал бездумно ее листать, делая вид, что ищет что-то важное. — Вы поймите, не могу же я сказать человеку: извините, товарищ, но вы умрете, вместо вас будет жить кто-то другой?! Ну что за глупости, в самом-то деле?! — всерьёз рассердился Николай Федорович, и снова принялся за тетрадь.

— Но, ведь есть те, кто может подождать? Кого можно перенести на более поздний срок?

Николай Федорович глубоко вздохнул, встал из-за стола и подошел к окну. За окном шумела взволнованная толпа. Кто-то кричал, кто-то рыдал, кто-то молил о пощаде, кто-то просто молился. Николай Федорович посмотрел на происходящее без каких-либо эмоций.

— Триста пятьдесят тысяч — сухо сказал он

— Но у нас нет таких денег, где же мы их возьмем? — расплакалась Надежда Викторовна

— Поверьте, я не так много прошу. Жизнь стоит куда больше, Вам ли не знать?

Толпа за окном оживилась. На импровизированную «сцену» вывели женщину.

— Батюшки! — запричитали в толпе — Верку ведут! Бабаньки, что же это делается?! Верку-то за что?

Худа лицом, с проваленными внутрь глазами, одетая в лохмотья, женщина не просила пощады. Она смотрела в пустоту, с трудом понимая что происходит, но не противилась расправе.

Палач хорошо знал свое дело. Уверенным движением он схватил женщину за шею, склонил ее, поставив на колени, уложил голову на огромных размеров пень, и быстро вскинув топор, отсек голову. Фонтан крови брызнул из обезглавленной шеи, тело дергалось в судорогах, но вскоре затихло. Голова упала в заботливо приготовленную корзину.

— Дикари... — вздохнул Николай Федорович.

Надежда Викторовна знала, что сейчас произошло, и от этого у нее затряслись руки. Она сглотнула подступающий к горлу ком, чтобы не заплакать:

— Николай Федорович, а что, если я найду эти деньги, но позже? Чуть-чуть позже. Я одолжу, я продам что-нибудь, я найду!... Ну нет у меня сразу столько, поверьте мне – я всё отдам!

— Вы сперва продайте, голубушка, — спокойно рассуждал Николай Федорович — займите сперва... и как найдете деньги, так сразу и приходите.

— Но ведь тогда уже будет поздно — Надежда Викторовна не выдержала и снова заплакала

— Вот вы просите войти в ваше положение, но и вы в мое войдите: вы просите поверить на слово! Я не хочу оскорбить Вас, но мы не столь близко знакомы, чтобы верить на слово.

— Я расписку напишу! — взмолилась Надежда Викторовна

— Не говорите ерунды! – рассердился Николай Федорович — какие расписки в таком деле? Куда я с ней пойду? В суд? Или Под суд?

За окном снова послышались крики. Палача уже не было, как не было и его огромного пня. Вместо него соорудили виселицу, у которой стояла рыдающая женщина со связанными за спиной руками.

— Люба, Любонька!!! Посмотри на меня! — кричал кто-то из толпы громче прочих – Любушка! Прости их грешных, прости их неразумных! Перед смертью прости – не бери грех на душу!

Женщину силой заставили встать на скамью, на шею надели петлю, после чего двое мужчин разом выбили скамейку из-под ног. Женщина дергалась, извивалась, изо всех сил стараясь вдохнуть воздух, но вскоре лишилась сознания. В одно мгновение ее лицо стало синим. Еще минута и она умерла. Николай Федорович поморщился от увиденного, и задернул штору.

— Стало быть, выхода нет… — подытожила Надежда Викторовна

— Как нет? Есть! Триста пятьдесят тысяч — улыбнулся Николай Федорович

Надежда Викторовна подняла опухшие от слез глаза:

— Чтоб ты сдох, паскуда ты продажная — спокойно, без эмоций сказала она. Николай Федорович от удивления сдвинул свои огромные очки на лоб. Надежда Викторовна, сама от себя не ожидая, вдруг плюнула в лицо врача, и вышла из кабинета.

Николай Федорович вытер лицо салфеткой, подошел к окну, и, отодвинув рукой край шторы, приготовился смотреть как будут расстреливать Надежду Викторовну.

© Фонарщик Эрл