Тегеран и Вашингтон: мифы и реальности «сближения»
После революции 1979 года Иран был настоящим наказанием для внешней политики шести американских президентов на Ближнем и Среднем Востоке. Вполне очевидно поэтому, что нормализация отношений с Тегераном, о необходимости которой Барак Обама заговорил во время своего второго срока, могла бы стать таким дипломатическим успехом администрации Белого дома, который вполне заслуживает роскошного памятника в истории международных отношений. Однако, и с нормализацией, и с памятником не получается, поэтому американской пропаганде отсутствие реальных успехов на «иранском направлении» приходится заменять тиражированием мифов о «наметившемся сближении».
Нужно отдать должное – это тиражирование ведется искусно и напористо, слухи о различных «достигнутых договоренностях» появляются с завидной регулярностью и сопровождаются такими пикантными деталями, что падкие до сенсаций и западные, и российские средства массовой информации с энтузиазмом эти слухи подхватывают и уже от себя добавляют всякие подробности. Ну, а потом в дело вступают многочисленные «эксперты», которые, прочитав пару-другую газетных статей и не утруждаясь проверкой информации, начинают говорить об ирано-американском сближении как о свершившемся факте.
Любая пропаганда – средство давления на заинтересованных лиц, а таких более чем достаточно и в Вашингтоне, и в Тегеране. В основе этой заинтересованности лежат, в первую очередь, экономические факторы. Один американский дипломат очень точно охарактеризовал ситуацию в отношении интереса западных компаний: «Иран является одним из последних «золотых рудников» на планете, и каждый хочет оказаться первым в разработке его богатств». «Тегеранские контракты», щедро нарезанные доли иранского рынка – лакомый приз для экономики США и членов Евросоюза. В освоении этих долей западным корпорациям готов помогать солидный слой технократов, представители малого и среднего бизнеса, поддерживающие «реформаторов и прагматиков» в правительстве Роухани и разделяющие лозунг «благоразумие и надежда», с которым нынешняя президентская команда выиграла прошлогодние выборы.
Казалось бы, до нормализации ирано-американских отношений осталось полшага, не более, но именно на этом полушаге администрация Обамы сделала бессрочную паузу, не только создав атмосферу неопределенности в диалоге между Тегераном и Вашингтоном, но и серьезно подорвав позиции сторонников «западного выбора» в Иране.
Администрация Роухани: между принципами и выгодой
Избрание Роухани было выбором иранского народа и политических элит, поскольку и те, и другие считали, что «шейху дипломатии» удастся найти своеобразную золотую середину между антиимпериалистическим курсом, который последовательно проводил Тегеран после революции 1979 года, и насущными потребностями реформирования общественных отношений и экономики страны, которые невозможно было осуществить в условиях развязанной Западом санкционной войны.
Действия нового иранского президента получили самый широкий кредит доверия и в обществе, и, как бы ни пытались убедить нас в обратном, в консервативной среде, которая также изначально поддерживала Роухани, но при этом достаточно корректно предостерегала его от чрезмерно завышенных ожиданий в отношении готовности Вашингтона и Запада в целом идти навстречу Ирану в вопросах ядерной программы и санкций. К сожалению, удержать баланс между принципами Исламской республики и необходимостью реформирования отдельных ее механизмов, между ориентированными на Запад «реформаторами и прагматиками» и консервативным крылом иранского общества администрации Роухани не удалось. Балансирование между различными группами элит всегда было сложнейшей фигурой «высшего политического пилотажа», когда даже временное усиление одной из группировок вызывает неприкрытую враждебность другой стороны, а новая президентская администрация явно не смогла противостоять давлению со стороны клана Рафсанджани и стоящих за этим кланом интересов крупного частного капитала.
Ответная реакция консервативного крыла была предельно жесткой, вплоть до импичмента одного из министров и подготовки отставки еще как минимум трех ключевых фигур кабинета Роухани, включая министра нефти Бижана Зангене и министра иностранных дел Джавада Зарифа. Исправить ситуацию, восстановить пошатнувшийся авторитет как самого Роухани, так и его команды могли бы серьезные успехи на внешнеполитической арене, но вот здесь то и сработала мина, называющаяся «двуличной американской позицией в вопросах нормализации отношений с Ираном».
Интрига санкций и переговоров по ядерному досье
Главная ошибка тех, кто считает переговоры Исламской республики с «шестеркой» по вопросам ядерной программы ключевым моментом ирано-американских отношений – дескать, вот достигнут стороны соглашения, и между Вашингтоном и Тегераном сразу наступит мир и партнерство – заключается в уверенности, что иранское «ядерное досье» имеет хоть какое-то серьезное практическое значение для американских политических элит. И сами переговоры, и санкции – лишь инструмент для реализации главной цели США в отношении Ирана: полной смены его внешнеполитического курса.
Еще при президенте Форде (1974–1977), администрация США ответила согласием на строительства 20 АЭС в Иране, что позволило бы ему обеспечить экономику энергоресурсами, а высвободившиеся объемы нефти использовать для увеличения экспорта на Запад. В 1978 при сменившем Форда Джимми Картере Госдепартамент США в одном из своих меморандумов сделал заключение о необходимости «приветствовать и всячески поддерживать усилия Ирана по расширению и диверсификации его ненефтяной энергетической базы». То есть, пока полуколониальная зависимость от Запада сохранялась, пока Иран довольствовался ролью «сырьевого придатка», а заодно и был верным союзникам США, его «ядерные амбиции» ни у кого на Западе опасений не вызывали.
Сегодня Иран нуждается в мирной ядерной энергии гораздо больше, чем тридцать лет назад, «вторая индустриализация» экономики страны без опоры на собственные ненефтяные энергоресурсы попросту невозможна. За два президентских срока Ахмадинежада Иран совершил огромный рывок в науке и высоких технологиях, стал региональной державой, проводящей самостоятельную внешнюю политику. Агрессия против него обернется катастрофой, а потому самый надежный способ устранения противника – экономические санкции и политические интриги, разрушающие стабильность и единство иранского общества.
Вашингтон мог заключить всеобъемлющее соглашение по ядерной программе с Ираном еще два года назад, когда облеченный полномочиями Рахбара Саид Джалили прямо сказал, что Исламская республика готова принять на себя все предлагаемые западной стороной добровольные ограничения: от сокращения количества центрифуг до международного контроля. «Если мы подпишем этот договор», спросил тогда Джалили американских и западных переговорщиков, «через какое время с нас будут сняты санкции?» Ответом на его вопрос были невразумительные заявления о том, что отмена всех санкций – сложный и многолетний процесс. То есть, именно Запад продемонстрировал полное нежелание отказаться от санкционного оружия. А затем последовало ужесточение требований в отношении Тегерана: максимально ограничить атомные работы даже в исследовательских и медицинских целях, закрыть большинство объектов, на которых эти исследования ведутся, и согласиться на многолетние и всеобъемлющие инспекции, касающиеся не только атомной, но и ряда других высокотехнологичных отраслей. «Ведь это, фактически, ограничения суверенитета Ирана!» скажете Вы, и будете абсолютно правы, но именно в этом и заключается конечная цель США, а отнюдь не в мифической «нормализации». Пойдет ли на выполнение этого ультимативного требования руководство Исламской республики? Разумеется, нет, но Вашингтон данное обстоятельство волнует мало, поскольку нынешние противоречия в иранском руководстве США и Запад воспринимают как первый шаг на пути к своей победе.
Нужно отдать должное – это тиражирование ведется искусно и напористо, слухи о различных «достигнутых договоренностях» появляются с завидной регулярностью и сопровождаются такими пикантными деталями, что падкие до сенсаций и западные, и российские средства массовой информации с энтузиазмом эти слухи подхватывают и уже от себя добавляют всякие подробности. Ну, а потом в дело вступают многочисленные «эксперты», которые, прочитав пару-другую газетных статей и не утруждаясь проверкой информации, начинают говорить об ирано-американском сближении как о свершившемся факте.
Любая пропаганда – средство давления на заинтересованных лиц, а таких более чем достаточно и в Вашингтоне, и в Тегеране. В основе этой заинтересованности лежат, в первую очередь, экономические факторы. Один американский дипломат очень точно охарактеризовал ситуацию в отношении интереса западных компаний: «Иран является одним из последних «золотых рудников» на планете, и каждый хочет оказаться первым в разработке его богатств». «Тегеранские контракты», щедро нарезанные доли иранского рынка – лакомый приз для экономики США и членов Евросоюза. В освоении этих долей западным корпорациям готов помогать солидный слой технократов, представители малого и среднего бизнеса, поддерживающие «реформаторов и прагматиков» в правительстве Роухани и разделяющие лозунг «благоразумие и надежда», с которым нынешняя президентская команда выиграла прошлогодние выборы.
Казалось бы, до нормализации ирано-американских отношений осталось полшага, не более, но именно на этом полушаге администрация Обамы сделала бессрочную паузу, не только создав атмосферу неопределенности в диалоге между Тегераном и Вашингтоном, но и серьезно подорвав позиции сторонников «западного выбора» в Иране.
Администрация Роухани: между принципами и выгодой
Избрание Роухани было выбором иранского народа и политических элит, поскольку и те, и другие считали, что «шейху дипломатии» удастся найти своеобразную золотую середину между антиимпериалистическим курсом, который последовательно проводил Тегеран после революции 1979 года, и насущными потребностями реформирования общественных отношений и экономики страны, которые невозможно было осуществить в условиях развязанной Западом санкционной войны.
Действия нового иранского президента получили самый широкий кредит доверия и в обществе, и, как бы ни пытались убедить нас в обратном, в консервативной среде, которая также изначально поддерживала Роухани, но при этом достаточно корректно предостерегала его от чрезмерно завышенных ожиданий в отношении готовности Вашингтона и Запада в целом идти навстречу Ирану в вопросах ядерной программы и санкций. К сожалению, удержать баланс между принципами Исламской республики и необходимостью реформирования отдельных ее механизмов, между ориентированными на Запад «реформаторами и прагматиками» и консервативным крылом иранского общества администрации Роухани не удалось. Балансирование между различными группами элит всегда было сложнейшей фигурой «высшего политического пилотажа», когда даже временное усиление одной из группировок вызывает неприкрытую враждебность другой стороны, а новая президентская администрация явно не смогла противостоять давлению со стороны клана Рафсанджани и стоящих за этим кланом интересов крупного частного капитала.
Ответная реакция консервативного крыла была предельно жесткой, вплоть до импичмента одного из министров и подготовки отставки еще как минимум трех ключевых фигур кабинета Роухани, включая министра нефти Бижана Зангене и министра иностранных дел Джавада Зарифа. Исправить ситуацию, восстановить пошатнувшийся авторитет как самого Роухани, так и его команды могли бы серьезные успехи на внешнеполитической арене, но вот здесь то и сработала мина, называющаяся «двуличной американской позицией в вопросах нормализации отношений с Ираном».
Интрига санкций и переговоров по ядерному досье
Главная ошибка тех, кто считает переговоры Исламской республики с «шестеркой» по вопросам ядерной программы ключевым моментом ирано-американских отношений – дескать, вот достигнут стороны соглашения, и между Вашингтоном и Тегераном сразу наступит мир и партнерство – заключается в уверенности, что иранское «ядерное досье» имеет хоть какое-то серьезное практическое значение для американских политических элит. И сами переговоры, и санкции – лишь инструмент для реализации главной цели США в отношении Ирана: полной смены его внешнеполитического курса.
Еще при президенте Форде (1974–1977), администрация США ответила согласием на строительства 20 АЭС в Иране, что позволило бы ему обеспечить экономику энергоресурсами, а высвободившиеся объемы нефти использовать для увеличения экспорта на Запад. В 1978 при сменившем Форда Джимми Картере Госдепартамент США в одном из своих меморандумов сделал заключение о необходимости «приветствовать и всячески поддерживать усилия Ирана по расширению и диверсификации его ненефтяной энергетической базы». То есть, пока полуколониальная зависимость от Запада сохранялась, пока Иран довольствовался ролью «сырьевого придатка», а заодно и был верным союзникам США, его «ядерные амбиции» ни у кого на Западе опасений не вызывали.
Сегодня Иран нуждается в мирной ядерной энергии гораздо больше, чем тридцать лет назад, «вторая индустриализация» экономики страны без опоры на собственные ненефтяные энергоресурсы попросту невозможна. За два президентских срока Ахмадинежада Иран совершил огромный рывок в науке и высоких технологиях, стал региональной державой, проводящей самостоятельную внешнюю политику. Агрессия против него обернется катастрофой, а потому самый надежный способ устранения противника – экономические санкции и политические интриги, разрушающие стабильность и единство иранского общества.
Вашингтон мог заключить всеобъемлющее соглашение по ядерной программе с Ираном еще два года назад, когда облеченный полномочиями Рахбара Саид Джалили прямо сказал, что Исламская республика готова принять на себя все предлагаемые западной стороной добровольные ограничения: от сокращения количества центрифуг до международного контроля. «Если мы подпишем этот договор», спросил тогда Джалили американских и западных переговорщиков, «через какое время с нас будут сняты санкции?» Ответом на его вопрос были невразумительные заявления о том, что отмена всех санкций – сложный и многолетний процесс. То есть, именно Запад продемонстрировал полное нежелание отказаться от санкционного оружия. А затем последовало ужесточение требований в отношении Тегерана: максимально ограничить атомные работы даже в исследовательских и медицинских целях, закрыть большинство объектов, на которых эти исследования ведутся, и согласиться на многолетние и всеобъемлющие инспекции, касающиеся не только атомной, но и ряда других высокотехнологичных отраслей. «Ведь это, фактически, ограничения суверенитета Ирана!» скажете Вы, и будете абсолютно правы, но именно в этом и заключается конечная цель США, а отнюдь не в мифической «нормализации». Пойдет ли на выполнение этого ультимативного требования руководство Исламской республики? Разумеется, нет, но Вашингтон данное обстоятельство волнует мало, поскольку нынешние противоречия в иранском руководстве США и Запад воспринимают как первый шаг на пути к своей победе.