«Мы ошибаемся, когда думаем, что порно — это новая Венера. Это не Ренессанс. Это — TikTok, замаскированный под миф.»
Нужно сразу отмести соблазн лёгкой аналогии: порно сегодня — не нагота вчера. Ничто так не обманывает, как поверхностное сходство. Да, и там и тут — тело, выставленное на обозрение. Но если классическая живопись видела в обнажённом теле врата к вечности, алхимию плоти, превращённой в идеал, то порно — это, скорее, холодный свет неоновой лампы, измеряющий статистику кликов и скроллов.
В мастерской Тициана тело — это география страсти, море оттенков, густое, как вино. Художник писал не просто женщину, а метафору, где плоть становилась языком богов. В академиях XVIII века ученики копировали античные торсы с тем же благоговением, с каким богословы переписывали Евангелие. Обнажённость значила принадлежность к высшему порядку — будь то Венера, вынырнувшая из морской пены, или Аполлон, напрягающий мускулы на фоне Парнаса.
А что сегодня? Порно — это обратная перспектива. Здесь тело не поднимается к идеалу, а тянется вниз — к алгоритму, к вниманию, к мгновению. Оно не обожествляется, а потребляется, как фастфуд, где главное — скорость и насыщение. Нет горизонта вечности, только жажда «здесь и сейчас».
В этом и есть пропасть. Художник Возрождения обнажал, чтобы возвысить. Порно раздевает, чтобы лишить тайны. И если в живописи нагота была вызовом — способностью взглянуть в лицо хрупкой, но прекрасной истине человеческой природы, то в цифровом мире порно стало шумом — бесконечной прокруткой тел, столь однообразных, что они перестают быть телами и превращаются в пиксели.
Вот почему равенства нет. И быть не может. Классическая нагота принадлежит храму и музею, она соткана из мифа и философии. Современное порно — порождение рынка, поток данных, лишённый ауры. Это не одно и то же тело. Это даже не одна и та же человеческая вселенная.
