Друг попросил сделать для него ремень. Пряжку одобрил он сам, а остальное - на мой вкус.
Так как на пряжке дракон, решил, что надо добавить шрамов, полученных при битве с гадом)
Пряжка очень ярко блестела, так что пришлось патинировать с помощью нашатырного спирта.
Рюкзак должен быть большим, мощным и вместительным. Именно эти мысли вертелись у меня в голове, когда я искал себе выкройку.
Нашел на свою голову!
Шил я этого гиганта больше месяца. Конечно, можно быстрее. Но если уж ты хочешь обработать каждую мелкую деталь, то будь готов к периодическому срыву сроков)
Когда жена увидела этот шедевр, она сказала только одно: Мужикотавр! (см. Гравити Фолс)
Дорожите мнением своих жен о вас и будьте счастливы, несмотря на всю ерунду! Хеппи Нью Йеар!
Я устал пить чай, устал пить вино,
Зажег весь свет, но стало темно.
Десять лет я озвучивал фильм,
Но это было немое кино.
БГ
Старый «пазик» уезжал неторопливо, даже степенно, окутывая себя дымом, как вскипевший чайник. Я опоздал всего на пару минут и стоял на остановке, беспомощно глядя ему вслед. Все было не так. И зачем я поддался на дядькины уговоры и поехал к нему в деревню? «Попаришься в бане, настойки моей на травках перед сном выпьешь, на рыбалку с утра сходим, ухи сварим, развеешься, в общем», - басил он мне в трубку.
Нет, все мы сделали. И баню растопили, и настойку продегустировали, и уху сварили. Только вот развеяться не получилось. У дядьки жена год назад умерла. Он как ее похоронил, так в деревню и уехал, тосковать. Да и у меня все, как бы сказать…грустно. Вот и сидели два бобыля, про какие-то мелочи бытовые рассказывали, в глаза друг другу не глядя. Ночью я опять долго не мог уснуть и лежал, слушая, как ворочается дядька. На рыбалке молчали, мол, рыбу спугнем. Когда прощались, я ему обещался вскоре приехать, а он делал вид, что верит.
- Что, хреново? – я вздрогнул, обернулся и врезался взглядом в макушку невзрачного мужичка. Он стоял так близко, что мне показалось, что он вцепится сейчас зубами в нагрудный карман моей куртки.
- А тебе какое дело? – пробормотал я, сделав шаг назад и отворачиваясь.
- Да помочь хочу, ведь маешься, - он обогнул меня и уставился взглядом больного василиска куда-то мне в кадык.
- Отвали, а? Денег не дам, сигареты у самого кончаются.
- Да нет, мне не надо, - он переступил с ноги на ногу и вдруг представился. – Я Слава. Вампир.
- Ну-ну, - я усмехнулся. – По мне так ты на упыря больше похож.
- Я дневной, - ответил он и вдруг преобразился. Да так, что уверенностью и достоинством заткнул бы за пояс с десяток английских лордов и одного дворецкого в придачу. Длилось это пару мгновений, но мне хватило. «Ух, какой потрясающий деревенский сумасшедший!», - пронеслось у меня в голове, а вслух я поинтересовался:
- А что? И такие бывают?
- Увы, - он виновато развел руками.
- Почему «увы»?
- А ты посмотри на меня…
Он и вправду выглядел не очень, да что там, отвратительно выглядел. Мало того, что ростом не вышел, так еще и сутулился. Цвет волос определить было невозможно, словно их неделю кряду посыпали пеплом. Глаза напоминали оттенком тряпку, которой стерли грязь со стола, да так и бросили в раковину. Да и с возрастом все было не так просто. Раньше я не мог понять, как это – человек без возраста? Теперь понял на наглядном примере. И вправду: то ли двадцать пять, то ли пятьдесят.
Опасаться его было как-то нелепо, кто же юродивых боится, пусть и под вечер на пустой дороге? Вызывал он лишь брезгливую жалость. С другой стороны, не часто от маргинала услышишь интеллигентное «увы», да и его преображение сильно меня впечатлило. Автобуса ждать еще около часа – так что можно было и поговорить с "вампиром" Славой, который стоял и сосредоточенно разглядывал серую пыль на своих башмаках.
- Значит, ты дневной вампир, поэтому свет тебе не страшен – подбодрил его я. – Да, к тому же ты хочешь мне помочь, что для банального кровососа – нонсенс.
Я закурил и присел на край скамейки.
- Но почему же ты решил, что мне надо помочь? - я с интересом посмотрел на Славу.
- Я слышу, когда плохо, - он наконец-то оторвался от созерцания обуви и поднял взгляд на меня. Очень цепкий взгляд, надо признаться. Но потом глаза Славы вновь подернулись мутной жижей, и меня передернуло. Я жадно затянулся.
- Прямо-таки слышишь? Не чувствуешь, не мысли читаешь, а именно слышишь?
- Угу. Вот ты тоскуешь, а тоска, она знаешь, как обычно слышится? Как будто кран капает – кап-кап-кап. А вина – это резиновые мокрые калоши по кафельному полу елозят.
- Ну а зависть, видимо, это скрежет зубовный… – я щелчком отправил окурок на дорогу.
Слава проследил за его полетом и медленно покачал головой:
- Зависть не слышу. И злобу, ненависть тоже. Они же направлены вовне.
- Но от них же плохо.
- Не всем, и тут я помочь не могу. Тут человек должен сам справиться.
- А с тоской ты справиться, значит, можешь? – я почему-то разозлился. - А сам человек с этим не справится?
- Сильный иногда может. Ты – слабый.
Я опешил. И въедливо поинтересовался:
- И как же ты можешь помочь слабому человеку?
- Я «выпью» твою тоску. И вину «выпью». Если попросишь.
Эти кавычки чувствовались нутром. Я долго смотрел на него. Потом порылся в кармане куртки, достал две сигареты, зажигалку. Раскурил обе и одну передал Славе. Он аккуратно взял ее и присел на другой конец скамьи. Я курил и смотрел на дорогу, на небо. Краем глаза углядел, как Слава потушил сигарету о землю и положил «бычок» в ржавую урну.
- А что останется? – голос охрип, словно я молчал пару часов.
- Ничего. Пустота. Наполняй, как хочешь. Слышал ведь мудрость: пока стакан полон, нельзя в него ничего налить?
- А помнить я все буду?
- Будешь. Но словно не с тобой это произошло. Все смажется.
Не со мной произошло. Все эти годы не со мной. Фильм, который я озвучивал, вдруг оказавшийся немым.
- Нужно обязательно попросить? Три раза?
Он усмехнулся:
- Достаточно одного.
- Многие просили?
- Да, но далеко не все. Решаешь ты сам.
- Это страшно?
- Во время или после?
Пауза повисла, как мокрое белье на веревке. А мысли наконец-то заметались.
- А что с тобой будет? Поздоровеешь, силы и мощь появятся? Зачем тебе мои тоска и вина, что ты с ними будешь делать? – вопросы рассыпались – я все еще пытался сопротивляться этому абсурду.
- А тебе какое дело? – повторил он мои первые слова. И пробормотал, опустив голову: - Скрывать незачем. В общем, это мой последний шаг к спасению. Я возьму твою тоску себе, как забирал ее уже у многих.
- Спасению? Ты станешь святым? – меня уже лихорадило. Я был готов ухватить его за грудки и встряхнуть. Но уже боялся к нему прикоснуться. И только жадно искал его глаза.
- Нет, - прошептал он через минуту. - Стану человеком.
Я сел в продавленное кресло автобуса. Откинулся и закрыл глаза. Вечерело. Фонарь рядом с остановкой уже зажегся. Когда автобус отъехал, я обернулся. На границе поля и леса мне померещилась человеческая фигура, мерцающая тускло, как гнилушка или светлячок. Хотя, скорее всего, это просто свет фонаря отразился в треснувшем стекле.
В облике орла Один возвратился в Асгард и принёс асам мед поэзии; по дороге он расплескал часть меда из клюва и люди, испившие его, стали скальдами, но часть меда Один проглотил. И то, что вышло с другой стороны, досталось бездарным поэтам.
