DmitryGorsky

Развод я перенёс тяжело. После того как закончился суд, я стал пить. Сперва ещё появляясь на работе, я стеснялся опухшего лица и грязной, пропахшей спиртом рубашки. Но потом это прошло. Почти всё время я сидел в баре недалеко от дома и опрокидывал в себя стопки, стаканы, рюмки и бокалы. Это помогало забыться, но ненадолго.
Так бы, наверное, и продолжалось какое-то время – до тех пор, пока я не напился бы до смерти. Но однажды... однажды всё изменилось. После той встречи я вернулся на работу, и всё снова стало как прежде. Но забыть тот вечер я так и не смог...
Это был один из тысяч вечеров, которым я давным-давно потерял счёт. Бармен как раз налил мне очередной стакан, и я собирался поднести его ко рту, но тут на стул рядом со мной села какая-то женщина. Мне стало интересно, и я повернулся к ней.
Незнакомка выглядела очень усталой. Её русые волосы рассыпались по стойке, когда она опустила своё задумчивое лицо в ладони. Бледность залегла в складках её лба, а взгляд, устремлённый куда-то за стены этого бара, сказал мне, что мыслями незнакомка сейчас далеко отсюда.
– Будете что-нибудь заказывать? – прервал её грустные размышления бармен.
– Стакан воды, пожалуйста, – ответила она.
И как только перестал звучать её прекрасный голос, у меня появилось ощущение, будто я его уже слышал не один раз. Этот голос, очень близкий, всегда рассказывал мне о чём-то хорошем – я не помнил, о чём именно, помнил только ощущение светлой радости на душе.
– Извините... мы раньше не встречались? – спросил я.
– Нет, – ответила она, взглянув на меня.
– А у меня такое впечатление, что я знаю ваш голос.
Она удивилась.
– Это странно. Я уверена, что мы никогда раньше не встречались... – задумчиво произнесла она.
Я решился спросить, почему у неё такой усталый вид.
– У вас что-то случилось?
– Просто... трудности на работе.
Мне вдруг захотелось помочь ей изо всех сил.
– Могу я узнать... что именно вас тревожит? – спросил я.
– Это сложно объяснить...
В этот момент на стойке возник стакан с водой.
– Ваш заказ, – сообщил бармен.
– Спасибо, – ответила незнакомка.
Расплатившись, она взяла стакан в руки и стала медленно вращать его. И вдруг слёзы брызнули из её глаз. И хотя я так хотел ей помочь, теперь я растерялся. Я слегка обнял незнакомку, и она разрыдалась у меня на плече. Она пыталась рассказать что-то о сорвавшейся сделке, о неудачах в личной жизни, а я гладил её по волосам и неумело утешал.
– Всё в порядке, не волнуйтесь... – говорил я ей, но вскоре понял, что слова не нужны.
Так мы и сидели – незнакомка всхлипывала у меня на плече, а я вдруг всем сердцем, до боли, почувствовал какое-то очищение. И мне вдруг тоже захотелось заплакать.
В тот самый момент я и решил измениться.
Незнакомка уже не плакала. Тихим глубоким голосом она сказала:
– Простите меня за всё это...
Я мог бы сказать ей тысячу слов, но сказал только:
– У вас всё будет хорошо.
Она подняла глаза, и в её взгляде я прочитал немой вопрос: «Правда?» И ещё – надежду. Я улыбнулся и вытер её слёзы, добавив:
– Обещаю.
В этот самый момент зазвонил её телефон. Она отстранилась, раскрыла сумочку и, найдя телефон, ответила на звонок. Я не запомнил слов, только интонацию. После какой-то фразы невидимого собеседника она охнула и попросила его повторить. Её лицо, ещё хранившее следы бури, осветилось изнутри. Ушли тоска и боль, остался покой, расцвеченный радостью.
Она положила телефон в сумку и вышла умыть лицо. Вернувшись, она долго благодарила меня за что-то, хотя я был уверен, что это я должен её благодарить.
– Я должен поблагодарить вас, – сказал я. – Я вдруг понял, как много у меня есть. Спасибо вам.
Незнакомка слегка покраснела и взяла сумочку.
– Извините меня, мне пора бежать, вызывают на работу...
И тут произошло то, чего я совсем не ожидал. Она наклонилась и поцеловала меня в щёку, и это было так внезапно и так нежно, что я был будто оглушён. Это был самый светлый миг моей жизни.
Она уходила из моей жизни навсегда – я это понимал. Уходила, оставляя мне самое дорогое, что есть у человека...
– Постойте!
Я догнал её у самого порога.
– Вы забыли платок. Кстати, меня зовут Лёша. Лёша Дмитриев. А вас?
Она улыбнулась и ответила:
– Меня зовут...

* * *
– Лена Никитина!
Я открыл глаза. Почему-то я был твердо уверен: она была в том самолёте. И, возможно, именно на это указывали все сегодняшние неслучайные случайности.
Надо мной стояли какие-то люди и негромко разговаривали. Как только я очнулся, один из них склонился надо мной.
– Вы в порядке? – спросил он.
Я попытался сесть, и мужчина помог мне.
– Всё хорошо.
– У вас кровь на лбу. Вот, держите.
Мужчина дал мне платок. Я провёл им по лицу, оставив на ткани алый след. Я наскоро вытер руки и лицо и встал. Что-то укололо меня в руку: мои часы разбились - видимо, при падении. Время остановилось за три минуты до наступления двух часов пополудни.
Весь склон был усыпан мусором и комьями земли вперемешку с травой. Я поднялся наверх, к железной дороге. Пути перечеркнула глубокая борозда. Рельсы оплавились и выгнулись вверх. А вдали бескрылый самолёт медленно погружался в воду.
Мужчина, который стоял рядом со мной, сказал:
– Вы, наверное, в рубашке родились. Мы как услышали, сразу прибежали сюда...
– Скорую вызвали? – спросил я. Во рту чувствовался привкус крови.
– Сразу же. Сюда и спасатели едут, да только доберутся нескоро, минут через пятнадцать.
– Тогда... Бегите домой и ищите всё, что может пригодиться. Спасательные круги, верёвки...
– Ясно, – ответил мужчина и, махнув своим соседям, быстро зашагал в сторону деревни.
Я спрыгнул с насыпи и побежал к озеру. Достигнув берега, я увидел, что на берегу уже собрались люди.
Пассажирам каким-то образом удалось добраться до выхода в хвостовой части самолёта, и теперь они по одному прыгали в воду и пытались выплыть на берег. Жители деревни с берега бросали им верёвки и спасательные круги и помогали тем, кто уже выплыл. На ходу снимая рубашку, я подбежал к ним и спросил:
– Есть тут врач?
– Я врач, – ответил немолодой уже мужчина в очках, перевязывая рану одному из пассажиров.
– Насколько всё плохо?
Он поднял усталые глаза, взглянул на меня и ничего не ответил.
Я кивнул и сказал ему:
– Скорая уже в пути.
Отбросив ботинки, я прыгнул в воду. Вода была едва тёплой и очень тяжёлой. Доплыв до самолёта, я подтянулся и попал внутрь. Возле выхода толпились люди. Пытаясь отдышаться, я сел в стороне и спросил:
– Кто без сознания?
– Сюда! – ответили мне из глубины салона.
Когда очередь подвинулась, я увидел, что говорил пожилой мужчина. Одной рукой он поддерживал под голову пожилую женщину – видимо, супругу, – а другую руку крепко прижимал к её груди. Я подошёл ближе и увидел, что блузка женщины вся в крови.
– Скорая уже едет. Давайте я помогу вытащить её отсюда, – предложил я.
Мужчина кивнул и прижал обе руки к ране. Я разорвал свою рубашку и, как мог, обвязал рану. Устроив женщину на полу возле выхода, я спросил мужчину:
– Как думаете, внизу кто-нибудь остался?
Он кивнул:
– Пилоты, должно быть, всё ещё в кабине.
Я указал на приближающиеся машины спасателей и пожал его руку.
– Ждите. Скорая уже рядом, – сказал я и, развернувшись, взглянул вниз – туда, где плескалась чёрная вода. Я знал, что где-то внизу, в кабине, остались люди. И чувствовал, что должен помочь. Я понимал, что могу и сам там погибнуть, но, вспомнив тот вечер в баре, забыл о страхе.
Салон был в ужасном состоянии. Разбитые кресла, кругом сумки, чьи-то вещи, пледы, обувь и другой мусор. Люди подвигались к выходу – кто-то держался за голову, кто-то прихрамывал, кто-то зажимал кровоточащие раны. Пройдя по салону, помог вытащить ещё одну пострадавшую женщину – сиденья сдвинулись и накрепко зажали её плечо. Когда я вошёл в воду, уже почти все вышли. Набрав воздуха, нырнул. Стало темно. Я на ощупь проталкивал себя в толщу воды, вниз, к кабине пилотов. Мои руки обнаружили какую-то преграду – очевидно, это была дверь. Нащупал ручку и, нажав, попытался открыть. Неожиданно дверь подалась, и я попал внутрь.
Я долго водил перед собой руками, пытаясь отыскать кресла пилотов. Наконец мне это удалось, и я понял, что один из лётчиков в кресле и пристёгнут ремнями безопасности, а другой успел освободиться – мои пальцы внезапно коснулись проплывшего передо мной бесчувственного тела. Достав из кармана нож, я перерезал ремни и, схватив пилотов за рубашки, поплыл вперёд, в разбитое лобовое стекло. Очень хотелось расслабить плотно сжатые губы и впустить в лёгкие немного воздуха, но я, изо всех сил стремясь вверх, запрещал себе сделать это.
Путь наверх, казалось, длился тысячи лет. В какой-то момент я даже стал думать, что стою на месте, и уже вечно надо мной будет дрожать зыбкий свет, а внизу густеть тьма. Но я не сдавался, толкая свою и ещё две жизни ближе к свету, дальше от тьмы.
Вдруг я понял, что до поверхности остались сантиметры. Желание дышать стало таким сильным, что я рванулся вверх, вложив в этот рывок всю свою жажду жизни.
И мне удалось.
Я снова увидел мир – точнее, странные расплывчатые пятна. Вокруг было столько света, столько звука, это было бесконечно прекрасно. Во мне возникла надежда на то, что я уже никогда не вернусь туда, где тьма, где одиночество и тишина. Но вдруг снова начал погружаться.
Тьма победила. Я опускался в её объятья, и свет надо мной стал исчезать.
Внезапно какая-то сила рванула меня вверх. Я решил, что так и выглядит путешествие в иной мир, но ошибся. Через мгновение всё прекратилось. Я снова видел, слышал и – дышал. Я был жив.
Спасатели в лодке заметили меня и, подплыв ближе, вытащили вместе с лётчиками, которых я, несмотря ни на что, исступлённо держал за рубашки. Теперь лодка шла к берегу.
Я вытирал полотенцем лицо и наблюдал за тем, как работают спасатели. Тот, что был на вёслах, сказал мне:
– Вы настоящий герой.
Я кивнул на лётчиков, которых пытались привести в себя:
– Не я. Они. Им удалось отвести самолёт от деревни...
Когда мы приплыли, я выбрался из лодки и зашагал по песку к сверкающим огням скорых. Я обращал внимание на всех женщин, сидевших и

Поезд тронулся. Я смотрел, как перрон медленно уплывает вдаль. На платформе было довольно много людей. Они все куда-то торопились. Две девушки, оживлённо разговаривая, поднимались по лестнице. Мужчина в светло-сером костюме пересекал платформу, держа в руке стакан с кофе. Носильщик, покрикивая на пассажиров, вёз тележку с багажом.
Я вспоминал, какие удивительные совпадения преследуют меня весь день. Начать с того, что в утренней газете я прочитал отчёт о случившемся накануне землетрясении на Гаити. Меня привлекла необычная цифра: «По предварительным данным, число погибших достигло 1357 человек». Я вспомнил, какое сегодня число, и удивился совпадению – 13.05.07. Но пора было готовиться к отъезду.
Включив телевизор, я стал собирать вещи. Показывали баскетбольный матч – наши «горожане» играли с одной из команд низшего дивизиона. Я не сразу понял, что меня насторожило. Отложив пиджак, я прислушался:
– Как же так? «Горожане» проигрывают «строителям» 13-57! И если вы скажете, что это уму непостижимо, я полностью с вами согла...
Телевизор затих. Я бросил пульт на кресло, оделся и вышел из дома.
Мне надо было забрать куртку из химчистки, но сначала я отправился в кондитерскую, чтобы купить маме её любимые пирожные. Я так давно у неё не был, что мне даже стало немного стыдно. И хотя я часто ей звоню и каждый раз обещаю приехать, а она каждый раз меня отговаривает, всё равно чувствую: тянуть нельзя, пора навестить её.
В этот раз я решил поехать в ту деревню, где живёт мама, на поезде. Это двести километров на юго-восток – хорошо хоть, что без пересадок.
Поезда, поезда... Воспоминания из детства. Поезда были такими большими и страшными, а я был маленьким и слабым. Теперь я вырос, и в поездах стало тесно.
Бессонные ночи, стук колёс, холодная вода в умывальниках... Хотя лучше всего я помню рассветы, которые встречал, пока остальные пассажиры спали. Сначала – туман, густой как вата. Небо чернильно-фиолетовое. Но вот горизонт алеет. Появляется кусочек солнца – пока такой же маленький, как я. Он растёт, темнота растворяется где-то вверху. И вот уже горизонт, переливаясь нежно-розовым, начинает сиять. Люди просыпаются, идут умываться, складывают постели, пьют чай или просто смотрят в окно.
Начинается новый день.
Я попросил завернуть мою покупку и спросил:
– Сколько с меня?
Продавщица вдруг пробормотала:
– Надо же, как совпало...
– Что, простите? – не понял я.
– Взгляните, – улыбнулась она.
Я посмотрел на кассовый счётчик и вздрогнул.
– С Вас тринадцать пятьдесят семь, – сказала продавщица.
Неловко достав кошелёк, я принялся отсчитывать купюры. Рассчитавшись, я медленно пошёл к машине, всё ещё размышляя об увиденном. Одно совпадение на день – это нормально. По крайней мере, это в рамках человеческих предрассудков и суеверий – моих предрассудков и суеверий. Но цифры 1357 – они будто преследуют меня. И мне это совсем не нравится.
Забрав из химчистки куртку, я вернулся домой и, собрав вещи, на скорую руку поел. Пора было отправляться. Я закрыл дверь и поехал на вокзал.
На улицах было мало машин и людей, так что я добрался до вокзала довольно быстро. Оставив машину на стоянке, купил билет и решил посидеть в зале ожидания. Глядя по сторонам, я вдруг заметил, что на соседнем сиденье лежит книга. Я взял её и прочитал название. «Последний рейс». Наверное, какой-нибудь приключенческий роман. Я открыл первую страницу, чтобы посмотреть, нет ли подписи владельца. Но никакой подписи я не нашёл. Тогда я перевернул книгу и встряхнул её, чтобы убедиться, что в ней ничего нет. И вдруг из неё что-то выпало. Я положил книгу рядом и поднял сложенный листок бумаги. Развернув его, я понял, что это маленький самолёт – я и сам складывал такие же в детстве.
В школе мы часто развлекались тем, что складывали самолёты из бумаги и запускали их с третьего этажа. Я никогда не отказывал себе в удовольствии понаблюдать, как самолёты плавно приземлялись, пролетая иногда довольно большие расстояния. Школьный сторож обещал строго наказать того, кто этим занимается. Но это не потребовалось.
Когда я был в девятом классе, самолёт, на котором летел мой отец – он часто летал в командировки по всему миру – упал, не долетев до аэропорта каких-то полкилометра. Начался пожар, и многие из тех, кто был на борту, погибли. В том числе и отец...
С тех пор я больше никогда не складывал самолёты из бумаги.
Я положил самолёт в книгу. Объявили мой поезд.
...Я заснул на середине пути. Какое-то время ещё пытался бороться со сном, но вскоре сдался.
Я лежал на земле. В ушах звенело, я ничего не слышал. Поднявшись, увидел железнодорожную насыпь. Попытался позвать на помощь, но безрезультатно. И вдруг слух вернулся. Я услышал громкий хлопок, скорее даже взрыв – где-то у себя за спиной. Обернувшись, увидел много домов – наверное, это был город или деревня, – некоторые из них горели. А недалеко от меня, посреди озера, лежал... самолёт! Я понял, что звук шёл именно оттуда. Но самое страшное было не в этом. Я поднял глаза и увидел, что на меня летит огромный обломок крыла. Я зажмурился, и тут...
Меня разбудили. Я резко откинулся назад, закрываясь рукой, но никакого крыла уже не было. Женщина, сидевшая напротив, удивлённо посмотрела на меня:
– Вы, кажется, хотели здесь выйти? Остановку уже объявили.
– А, да... – пробормотал я. – Спасибо вам.
Взяв сумку, я двинулся к выходу.
Привидится же такое! Самолёты, звон в ушах, железная дорога... Кто-то, наверное, увидит в этом скрытый смысл, и даже поостережётся в будущем летать на самолётах – кто-то, но не я. Я был уверен, что это просто нелепый кошмар, который забудется через несколько часов.
Поезд замедлил ход и мягко остановился. Я вышел на платформу и огляделся. Здание вокзала находилось чуть в стороне, рядом с ним была стоянка такси. Пассажиры направлялись к автомобилям, таксисты бросали сигареты и бросались навстречу приехавшим с вопросом:
– Куда едем?
Но я не пошёл в ту сторону. Из багажа у меня был только рюкзак, так что я решил пройтись до деревни пешком. Я спустился с перрона и пошёл по тропинке вдоль путей.
Май в этом году выдался на редкость тёплым. Дул лёгкий ветерок, светило солнце, и я, позабыв обо всех странных случайностях этого дня, просто шагал по узкой тропинке. Стояла удивительная тишина, если не считать пение птиц, иногда пролетавших над моей головой. Но когда я прислушался, я понял – это не тишина, это дыхание леса, дыхание жизни. Шелестели деревья, будто разговаривая о чём-то своём с птицами, с травой, со всем миром. Земля дышала спокойствием.
И вдруг спокойствие нарушил звонок. Я достал из кармана телефон и увидел, что звонит неизвестный номер.
– Алло.
– Извините... а кто говорит? – спросил приятный женский голос – такой мягкий и певучий, что я заслушался. Но странно, мне показалось, что я его уже когда-то слышал...
– А кто вам нужен? – поинтересовался я.
– Ой, извините, я ошиблась номером...
– Ничего страшного, – ответил я.
– Извините ещё раз.
Я посмотрел на экран телефона. Нет, такого номера я никогда в жизни не видел, хотя и было в нём что-то знакомое...
И тут я понял, что именно.
Номер заканчивался на 1357!
Я остановился. Что-то в этих совпадениях было неслучайно. Очевидно, они были каким-то образом связаны между собой. Но как? Этого я никак не мог понять.
Я бы не смог объяснить, что меня насторожило и почему через мгновение я уже бежал по лесу, не разбирая дороги. Просто какая-то нелепая тревога – как и весь этот необъяснимый день. Утоптанная тропа под ногами сменилась кочками и ямами. Я бежал со всех ног, зная лишь, что впереди меня что-то ждёт. Что-то нехорошее.
Съехав по склону холма, я разглядел между деревьев дома. Я выбежал на поляну и остановился. Стало ясно, что спешил зря. Всё было в порядке, ничего тревожного, сколько ни старался, так и не увидел.
Всё было как прежде. Светило солнце, веял лёгкий ветерок...
Вот только где-то на краю сознания нарастал странный шум. Я резко обернулся и увидел, как на лес падает крохотная точка. Через мгновение стало ясно – это самолет. Я бросился в сторону. Шум превратился в гром. Земля гудела у меня под ногами. Уши закладывало. Послышался громкий треск, и я успел заметить, как деревья справа медленно падают мне навстречу. Сверху посыпались ветки и листья, но я не обращал на это внимания, а только бежал.
Вдруг прямо посреди дороги упала берёза. Я ринулся в сплетение её ветвей и, ободрав ладони, выскочил на открытое место. За деревьями блеснула вода, и я свернул туда.
У берега ноги перестали меня слушаться от усталости. Ладони саднило, я хотел посмотреть, сильно ли они разбиты, но не успел. Треск раздался прямо за спиной. Решив не оглядываться, я вскочил и побежал подальше от озера. Но отбежал недалеко. Раздался грохот, и в этот момент я споткнулся и упал.
Я не был уверен, что опасность миновала, поэтому перевернулся на спину и приподнялся. То, что я увидел, было ужасно. Самолёт рухнул в озеро и носом захлебнулся в воде. Одного крыла не было (наверное, сломалось в падении). Весь корпус был помят и разукрашен зелёным. Но самое страшное было вверху. Уцелевшее крыло, устремлённое в небо, пылало.
И тут я вспомнил свой сон.
Всё было в точности так, как я это видел. А значит...
Не теряя ни секунды, я развернулся и, спотыкаясь, ринулся в противоположную от самолёта сторону. Железнодорожные пути были уже близко, и я даже успел через них перебраться, когда услышал тот самый хлопок-взрыв. Я оглянулся.
Самолёт был охвачен пламенем, а вместо крыла торчал почерневший обломок. Раскалённые куски крыла с грохотом падали вокруг, иглами впиваясь в землю и поджигая траву.
Я спрыгнул с насыпи и покатился по склону вниз. Меня засыпало землёй. Через мгновение я остановился внизу. Лежал на спине с закрытыми глазами, боясь дышать. Слышал, как горит в озере самолёт, как с глухим стуком бьются о землю его обломки, но боялся открыть глаза. Какое-то время я лежал без движения, а потом понял: опасности больше нет. И открыл глаза.
Я успел заметить, что на небе не было ни облачка. Солнце сверкнуло мне в лицо...
А потом наступила тьма.

* * *

Ра

Ночь пришла быстро. Я провалился в сон как в прорубь. Сначала там было темно. Потом я увидел Аню. Она шла ко мне. Потом побежала. И вдруг стала таять – сначала медленно, потом всё быстрее. Вот до неё всего один шаг – и она проваливается в чернильную темноту. Но мне почему-то совсем не страшно в этой темноте. Я не боюсь. Но вдруг понимаю, что я тоже начинаю таять. Вот исчезают ступни, ладони, потом – ноги и руки целиком. Всё быстрее и быстрее – и меня уже нет…

* * *
Лучи солнца подкрались к моему лицу и упали на глаза. Пришлось просыпаться. Странно, но я совсем не чувствовал себя плохо. Наверное, я был здоров, хотя и – ума не приложу – как я выздоровел.
Поев, я вспомнил о встрече с Трофимовым. Необходимо зайти к нему. Было около одиннадцати, когда я вышел из дома. Идя к остановке, услышал оклик. Голос показался мне знакомым. Я обернулся. Это была Аня. Оказалось, что она ехала в тот же лечебный комплекс, что и я.
– У тебя есть время? Мне надо зайти к моему лечащему врачу, Дмитрию Дмитриевичу Трофимову.
– Хорошо…
Я снова видел деревья, одетые зеленью, детей в саду, памятник покорителям Марса – и был рад тому, что я дышу, вижу и чувствую. Я живу.
– А, здравствуйте, здравствуйте, проходите, – Дмитрий Дмитриевич указал на кресла. – Ну-с, как самочувствие?
– Лучше, спасибо.
– Подойдите-ка.
Трофимов ощупал голову – сначала лоб, затем виски и затылок, – и вдруг его глаза удивлённо раскрылись, потом задумчиво сузились, и он сказал:
– Пройдёмте на небольшой осмотр.
Мы зашли в другой кабинет. Меня положили на кушетку и попросили не двигаться. У окна в коридор стояла Аня. Она улыбалась. Я повернул голову и улыбнулся ей в ответ.
– Так… А теперь не двигайтесь… Готово. Можете вставать.
Я вышел в коридор.
– Всё в порядке? – спросила она.
– Не знаю.
Через несколько минут Трофимов вышел с распечаткой, озадаченно, но в то же время весело ухмыляясь.
– Пройдёмте в кабинет.
– Ну что, Дмитрий Дмитриевич? Что-то плохое? – спросил я, сидя в кресле.
– Нет, как раз наоборот… По результатам сегодняшнего обследования… Вы здоровы.
Мне показалось, что солнце в эту минуту блеснуло ярче.
– Это непостижимо, конечно… Но факт остаётся фактом – Вы здоровы и проживёте ещё много лет.
Я стоял и ждал Аню. Светило солнце, и я не мог понять, с чего бы это мне не жить. Ведь всё вокруг было таким нарядным, что ли.
За этими мыслями меня застал разговор двух врачей:
– … пропала проба 157.
– Вакцина от синдрома Варно? Экспериментальная?
– Ну да! Если узнают, кто это сделал – уволят без выходного пособия, а то и в тюрьму посадят…
Подошла Аня. Мы направились к выходу.
Мне вспомнились строки Снегова: «…есть ли на свете любовь, дружба, когда кто-то будет рисковать собой ради тебя, – одним словом, то, для чего стоит жить? Чтобы узнать это, не нужно громких слов. Просто живи дальше».
Да. Просто живи дальше.

– Доктор, я умру?
Дмитрий Дмитриевич Трофимов воздел глаза к потолку.
– Я этого не говорил.
– Но это вертелось у Вас на языке.
– Я лишь сказал, что эта болезнь, так называемый синдром Варно, пока неизвестна нашей науке, но мы делаем всё возможное и невозможное, чтобы создать лекарство.
– Моё время уходит быстро.
Я встал и пожал Дмитрию Дмитриевичу на прощание руку.
– Надеюсь, мы ещё увидимся.
– Зайдите ко мне завтра.
– Доживу – зайду.
Я вышел на улицу и только сейчас осознал, что такое жизнь. Одна мысль точила меня, как усердный шахтёр – гору в поисках руды: «А пожить бы ещё! Хоть на пять минут больше того, что отмерено. Хоть пять минут…»
Нет, скоро солнце сядет, а потом встанет, но уже не для меня.
Я ехал в автобусе и смотрел в окно. Мимо мелькали зелёные деревья, которые больше никогда не зазеленеют для меня; вот мы проехали детский сад (и эти дети будут жить и не знать, что я умер). Автобус свернул у памятника покорителям Марса (даже этот монумент, которому больше 100 лет, будет стоять, а меня не будет).
Вдруг я понял, что ближайшая остановка моя, и заспешил к выходу. Выскочил на тротуар. Засунул руки в карманы куртки и медленно пошёл домой.
Метров за сто от подъезда увидел женщину. Она несла тяжёлые сумки, и было видно, что ей нелегко. Я вообще довольно нелюдим – а тут решил помочь.
Когда я подхватил её сумки, увидел, что она – совсем ещё молодая девушка, только очень усталая. Потемневшие волосы, бледное лицо и ничего не выражающие глаза. Я понял, что жизнь её не щадила.
– Вас как зовут?
– Аня.
– Аня, а Вы когда последний раз спали?
– Я не помню… У меня тяжёлая и ответственная работа…
– А где Вы работаете?
Так, слово за слово, я узнал, что она медик и работает в Министерстве здравоохранения.
– Ну, а Вы где работаете? – спросила она.
– Я то? Нигде. Незачем.
– Как это – незачем? Человек ведь живёт для труда…
– Правильно – живёт, – перебил я её. – А я вот уже одной ногой в могиле.
– Не говорите так!
– А что говорить! Моя болезнь уникальна. В ближайшие дни мой мозг утихнет – и я умру.
– И… Вам никак нельзя помочь?
– Нет! Ничего подобного наша медицина еще не видела, а значит, нет и лекарства. Прощай мир, – вздохнул я. И признался ей: – А знаете, мне стало немного легче после разговора с Вами.
– Ну, вот и мой дом, – сказала она и махнула в сторону ближайшей высотки.
Подбежал швейцар. Я отдал ему сумки.
– Что ж, до встречи?
Мне вдруг так захотелось, чтобы эта встреча состоялась.
– Значит, завтра, в семь, здесь же?
– Да, – улыбнулась она.
– Благодарю.
Я шутливо поклонился и направился к своему дому. Но, отойдя шагов на семь, я почувствовал чей-то взгляд, устремлённый мне в спину. Обернулся. Аня стояла у подъезда и серьёзно смотрела мне вслед. Я помахал ей и пошёл домой.

* * *
Весь вечер я просидел без света, и только часов в девять поднялся с кресла. Подошёл к книжной полке и взял Николая Снегова, одного из моих любимых авторов. Открыл наугад. Страница 157. «Что есть жизнь? Понимаешь это лишь в шаге от смерти. Солнце садится в последний раз, дети, играющие в саду, никогда о тебе не услышат, и вечная твердыня не рухнет к твоим ногам – лишь бы ты жил. Нет. Всё решено за тебя. Смирись с этим и проживи последние часы достойно…
И в эти последние часы задумаешься: а есть ли на свете любовь, дружба, когда кто-то будет рисковать собой ради тебя, – одним словом, то, для чего стоит жить? Чтобы узнать это, не нужно громких слов. Просто живи дальше».
Я открыл титульный лист. Роман «Живи дальше». Спасибо за совет. Но мне его не выполнить.
Когда я проснулся и сполз с кровати, было три часа ночи. И вдруг стало так тяжело в груди, что я упал на колени. Потом встал и, шатаясь, подошёл к окну. Свежий ночной воздух ворвался в комнату, и тяжесть постепенно ушла из груди. После этого я свалился в кровать и заснул как убитый.

* * *
11 утра. А вставать не хочется. И есть не хочется. Ничего не хочется. Взгляд упал на что-то яркое на полу. Это была книга. Наверное, ночью я сбросил её со стола, а ветер из окна пролистал. В глаза бросились два слова: «Живи дальше». Я поднял книгу с ковра и поставил на место. После этого собрался и пошёл в парк на прогулку.
Эта прогулка стала для меня традиционной после того, как в 26 лет я победил в летнем марафоне (часть маршрута проходила через этот парк). Вот у этого дерева я схватил последнюю в пути бутылку воды. А вот здесь была предпоследняя отсечка – её следы всё ещё видны на камнях, хотя и очень слабо: время делает своё дело.
А на этом месте был финиш, а там, чуть дальше, – пьедестал с золотым кубком. Тогда я чувствовал дикий шум в голове, одышку, жажду и усталость. Вот они, последние метры, но – не добежать… И вдруг слева меня обходит какой-то немецкий чемпион – человек, который, по сути, и должен был выиграть марафон. Он обошёл меня на полкорпуса и стал наращивать отрыв. И тут я почувствовал волю. Волю к победе. Я должен был занять первое место – или не участвовать в марафоне вовсе. Репортёры уже делали снимки немецкого чемпиона (его звали, кажется, Карл). В этот самый момент я побежал. Побежал так, как никогда ещё не бегал. Я чувствовал свободу. Нет, не ради победы бежал я тогда, в 26 лет, – ради этого чувства свободы и ветра в лицо. Изгиб бровей немца сменился с удивлённого на непонимающий (его ведь никто не может обогнать!), когда я выбросил тело вперёд – и пересёк финишную черту. Потом я упал на траву, раскинул руки и лежал, глядя в небо. Оно было синее-синее, и мне хотелось стать частью этой синевы, стать самой свободой…
Солнце опускалось всё ниже. Парк пустел. Я встал и не спеша побрёл к выходу.
Было семь часов, и она ждала меня. Сейчас она была не такой, как вчера. Я заметил её тёмные глаза – глубокие-глубокие, и светлые, как солнце, волосы.
Было около восьми, когда мы вышли к берегу безымянной речки. Насыпь здесь была высокой, и солнце ещё догорало у горизонта. Река в этом месте круто изгибалась, и солнце кровавой ртутью разливалось по воде. Было тихо.
– Знаешь, Аня, я в свой последний день не думал о смерти. Наоборот – я понял, наконец, для чего стоит жить.
– Правда?
Я вздохнул.
– Мне жаль того, что я не успел сделать. Я понял, что жизнь свою я растратил впустую. Ничего не сделав. Одного не пойму – зачем жил, раз ничего не сделал? Нет, не говори, что все так живут. А ведь юношей хотел всех счастливыми сделать, мир перевернуть… Сделал? Перевернул? – я горько покачал головой. – Я постарел за один день на 70 лет. И понял жизнь до конца.
Аня как-то странно взглянула на меня и опустила руки в карманы. Мне показалось, что она плачет.
– Становится холодно.
Я снял куртку и накинул её на Анины плечи. Такой я и запомню эту девушку – в лучах заходящего солнца, в не по размеру большой куртке…