Дню победы посвящается.
Год назад со мной произошла удивительная история. Я стояла на углу дома и ждала, когда подойдет парень, которому я должна была вернуть потерянный им и найденный мною студенческий билет. С ближайшей лавочки поднялся старик в элегантной кепочке и с тростью в руке и медленно пошел в мою сторону. Как позже я узнала, это был дядя Миша.
Дядя Миша начал издалека, сначала спросив про кальянную на углу дома, что это было за место, живу ли я здесь и где работаю. Погода была очень теплая, а настроение хорошее, поэтому я сказала дедушке: «Пойдемте на лавочку сядем, вам же тяжело стоять!». Стоять ему и правда было тяжело, он шел, пошатываясь и тяжело взбирался на бордюр.
«А сколько мне лет, как вы думаете?», спросил он.
Вот уж не люблю такие вопросы. Как тут не обидеть и как угадать?
«72, наверное…». А он только рассмеялся. «Мне уже за 90, я всю войну прошел, а уже и вижу плохо и хожу только с клюшкой. Я вон в том доме живу». Он показал пальцем куда-то вправо, но там один дом прятался за другим, поэтому понять, про какой именно он говорил было трудно, а переспрашивать было неудобно. «У меня там цветник под окнами, когда вырастут красивые, приходите смотреть».
Он начал рассказывать, как и где встретил тот день победы; как его ранили и увозили куда-то в крестьянскую избу, приспособленную под временный госпиталь. Все солдаты лежали на полу, лекарств не хватало, а медсестры подходили только чтобы успокоить и проверить, есть ли еще пульс. Естественно, мест на всех не было, и кого-то клали прямо в проходе, рядом с другими. Когда медсестра останавливалась у очередного бойца при обходе, замирала над ним, чтобы проверить пульс, бывало, что она давала знак рукой офицерам, чтобы те подошли. Они уносили парней, которым было уже не помочь, и на их месте тут же появлялись другие.
«Я тогда сознание терял постоянно, мало что помню. Помню голоса, шум какой-то, а потом пропасть. Вот, видимо, в один из таких моментов они и подумали, что я уже не жилец. Чувствую, поднимают меня и несут куда-то, а мне так закричать хотелось «Я живой! Живой я!», но не мог, сил не было, опять сознание потерял». У дяди Миши уже и голос осип и не слушался, когда он это рассказывал. Но видно было, что он уже не здесь, что тот день он проживает, как сейчас.
«Очнулся на полу в другой комнате – там уже ни медсестер не было, ни стонущих от боли солдат, только офицеры склонились над каким-то парнишкой и что-то тихо обсуждали, что-то приносили, что-то уносили. Это я только потом понял, что они вещи умерших делили, что выкинуть, а что оставить. Да не секрет это, это война была, мертвым они в могиле уже ни к чему, а в бою все сгодится. Помню мне тогда пить очень хотелось. Пытался сказать что-то. В следующий раз очнулся – смотрю медсестра в дверях стоит. Видать увидела, что глаза открыл, подошла и наклонилась надо мной, вдруг, сама удивившись и испугавшись, начала звать кого-то: «сюда! скорее!». Куда меня унесли я не видел, главное, меня нашли.»
Дальше дядя Миша уже хотел начать рассказ про то, где он оказался потом, но тут к нашей лавочке подошли две дамы и молоденькая девушка, я не успела даже что-то толком сказать, как они обратились к дяде Мише: «Мы пошли в торговый центр гулять. Там дома тебе суп стоит. Не гуляй тут долго, мы придем часа через два». Только момент спустя я увидела общие черты во внешности и поняла, что это его родственники, и мне стало так неловко, вспомнились сразу все истории про пенсионеров и мошенников, и я как-то автоматически начала оправдываться за милую беседу с ветераном: «Ой, а мы тут просто сидим болтаем, ничего страшного? Я тут живу рядом». На мое удивление, родственники (это были дочь и внучка) просто отмахнулись и пошли по своим делам. Видимо, эти беседы бывали и раньше.
«Это моя внучка была, умница и красавица, учится на одни пятерки, в олимпиаде вот недавно участвовала, призовое место заняла. Сейчас практику в школе проходит, учителем хочет быть».
Ветеран вернулся к тому, о чем еще не до конца рассказал.
«А очнулся я уже в какой-то больнице. Перевязанный, живой. В палате нас было шесть человек, у офицеров были свои столики и тумбочки, кто-то сидел играл в шахматы у окна. Подходили медсестры, проверяли, все ли хорошо. Лежал я там около месяца, и помню в один день, который ничем от других не отличался, в комнату к нам вбежал радостный парень в больничной пижаме и, остановившись в дверном проеме, прокричал: «Война кончилась!», и так же побежал дальше, сообщить другим палатам. Мы все с кроватей повскакивали, никто не понимал, правда это или нет, а потом как давай все обниматься, кричать радостные, даже те, у кого ноги не было, повставали товарищей обнять. Слушали потом радиопрограмму всей палатой по офицерскому приемнику и ждали выписки».
Как и в любой встрече, настает момент, когда время не терпит и нужно уходить. Я знала, что дядя Миша может еще долго говорить, и что он любит эти прогулки на лавочке. С грустью в сердце мне пришлось отпрашиваться у него, чтобы пойти домой и готовиться к работе. На прощание он поцеловал мне руку и желал чего-то, чего желают всем на радостях старики – здоровья, любви, радости. Наверно нет смысла говорить, что я до сих пор не видела дядю Мишу и не знаю, жив ли он еще. Меня всегда поражало отсутствие какой-то злости на жизнь у прошедших фронт, в них нет обиды, вопросов. Они так любят жизнь, наверное, из-за того, что им пришлось увидеть и испытать в свои годы. Не знаю, возможно ли перенять эту способность другому человеку. Но научиться этому уже не у кого.
